Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
В. А. Мануйлов – ученик Вячеслава Иванова
В ноябре 1920 г. Вячеслав Иванов был избран профессором по кафедре классической филологии на историко-филологическом факультете Бакинского государственного университета и исполнял свои обязанности (чтение лекционных курсов, ведение семинаров) по май 1924 г. включительно, 22 июля 1921 г. был удостоен степени доктора классической филологии за работу, два года спустя вышедшую в свет отдельным изданием под заглавием «Дионис и прадионисийство» (Баку, 1923). [1430]
1430
См.: Котрелев Н. В. Вяч. Иванов – профессор Бакинского университета // Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 209). Тарту, 1968. С. 326–339.
После тяжелых жизненных испытаний первых пореволюционных лет, проведенных в Москве, Иванов воспринял свое пребывание в Баку как период относительного благополучия. «Университет, где я занимаю кафедру классической филологии, мне мил, – писал он 12 мая 1922 г. И. М. Гревсу. – Он имеет около 2000 студентов, достаточное число действительно выдающихся ученых сил, работает дружно всеми своими аудиториями, семинариями, лабораториями и клиниками, печатает исследования, пользуется автономией и, по нашим временам, представляет собою зеленеющий маленький оазис среди академических развалин нашей родины. ‹…› Вокруг меня ревностные ученики. ‹…› Мне говорят, что у меня призвание быть академическим учителем, и в самом деле кафедра – лекции, семинарий, направление т<ак> наз<ываемых> “научных сотрудников” ‹…› – совсем по мне, по моим вкусам, по моему эросу». [1431] В какой-то мере постоянные бакинские общения Иванова с коллегами по университету и студентами соотносились с былыми «симпосионами» на петербургской «башне»; вновь ему открылась возможность выступить в привычной для него роли протагониста и духовного наставника. Одним из «ревностных учеников», о которых Иванов упоминает в письме к Гревсу, был Виктор Андроникович
1431
История и поэзия: Переписка И. М. Гревса и Вяч. Иванова / Издание текстов, исследование и комментарии Г. М. Бонгард-Левина, Н. В. Котрелева, Е. В. Ляпустиной. М., 2006. С. 273.
1432
См. о нем: Виктор Андроникович Мануйлов. К 80-летию со дня рождения: Указатель литературы / Сост. О. В. Миллер, В. А. Захаров. Темрюк, 1984; Лихачев Д. С. Виктор Андроникович Мануйлов // Русская литература, 1983. № 4. С. 230–133; Лихачев Д. С. Прошлое – будущему: Статьи и очерки. Л., 1985. С. 540–549; Кручинина А. С. Вечер памяти В. А. Мануйлова // Русская литература. 1989. № 3. С. 253–255; Памяти В. А. Мануйлова // Русская литература. 1993. № 4. С. 226–234; Назарова Л. Н. Воспоминания о Пушкинском Доме. СПб., 2004. С. 24–61; Пушкинский Дом. Материалы к истории. 1905–2005. СПб., 2005. С. 478–479.
Литературные интересы В. А. Мануйлова обозначились еще в дореволюционные годы – в Новочеркасске, где он родился и учился в Частной классической гимназии Е. Д. Петровой. По окончании ее (уже переименованной в 8-ю Советскую школу II ступени) летом 1921 г. начинающий восемнадцатилетний поэт отправился в Москву, где сразу оказался в гуще литературной жизни: «Лето 1921 года подарило мне незабываемые встречи с С. А. Есениным, В. Маяковским, М. Кудашевой и Б. Пастернаком, я слушал В. Я. Брюсова и впервые был у него дома ‹…›, познакомился с Рюриком Роком, Сусанной Мар, Наталией Бенар, В. Шершеневичем, А. Кусиковым, А. Б. Мариенгофом и другими». [1433] 4 августа 1921 г. в кафе имажинистов «Стойло Пегаса» Мануйлов познакомился с Есениным и передал ему на просмотр тетрадку своих стихов; после этого он по рекомендации Есенина был принят во Всероссийский Союз Поэтов и получил удостоверение его действительного члена, встречался с ним еще несколько раз и выступал с чтением своих стихов с эстрады. [1434] Таким образом, когда в следующем году Мануйлов оказался в Баку, где в дневные часы отбывал военную службу в политотделе Каспийского военного флота, а по вечерам учился на историко-филологическом факультете университета, он уже обладал определенным опытом общения с литературной средой.
1433
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека: Воспоминания. Автобиографическая проза. Из неопубликованных стихов / Под ред. д. ф. н. Н. Ф. Будановой. СПб., 1999. С. 75.
1434
См.: Там же. С. 108–111, 76; Летопись жизни и творчества С. А. Есенина. Т. 3, кн. 1. М., 2005. С. 161–163 (сост. В. А. Дроздков). // Среди лиц, оказавших на Мануйлова в юношеские годы определенное воздействие, следует упомянуть и Льва Александровича Велихова (1875 – не ранее 1940), в прошлом – редактора-издателя журналов «Горное Дело» и «Земское дело», издателя газеты «Русская Молва», депутата 4-й Государственной Думы, члена ЦК конституционно-демократической партии и члена Учредительного собрания. Велихов, с которым Мануйлов встречался в 1920-е гг. в Новочеркасске, возлагал большие надежды на его поэтическое будущее и всячески побуждал его поверить в силу и подлинность своего таланта. С гимназических лет Велихов дружил с поэтом и художественным критиком, редактором журнала «Аполлон» С. К. Маковским (последний писал о нем в воспоминаниях: «С ним в течение долгих лет мы были неразлучны; в его семье я был принят как родной, вместе путешествовали мы по Европе ‹…›. Левушка был юноша недюжинных способностей, почитатель муз и общественник-идеалист ‹…›» // Маковский Сергей. Портреты современников. М., 2000. С. 87). В одном из писем к Мануйлову Велихов, наставляя своего корреспондента, ссылался на прискорбную, с его точки зрения, творческую судьбу Маковского: «Мне кажется, что в Вас или поэзия должна убить художественную критику, или литературная учеба убить поэзию. В Вас неминуем этот логический поединок. ‹…› Говорю все это потому, что был близко, интимно дружен с большим поэтом Сергеем Маковским и присутствовал при трагедии этой личности. Эрудиция, рефлексия постепенно убила в нем непосредственный поэтический талант. Вместо того, чтобы стать великим поэтом, он сделался в сущности второсортным художественным критиком» (Собрание автора).
И тем не менее встреча с Вячеславом Ивановым произвела на него экстраординарное впечатление: «Впервые я увидел Вячеслава Иванова ранней весной 1922 года в вестибюле Азербайджанского государственного университета. Высокий, румяный, он шел легкой походкой, немного сутулясь ‹…› Это Вячеслав Иванов – с нескрываемым восхищением сказал мне мой собеседник. Его волнение передалось мне: да, именно таким я представлял себе этого удивительного человека, о котором столько уже слышал, учеником которого мечтал стать». «Читал он обычно, – продолжает Мануйлов, – в самой большой аудитории. Греческие и латинские стихи звучали у него как музыка. Все лекции Вяч. Иванова были необыкновенно красочны и, открывая неведомые миры, оставляли глубокое впечатление. Он говорил всегда увлекательно, вдохновенно, хотя и не для всех понятно, удивляя разносторонностью своих интересов и познаний. ‹…› Вскоре лекции Вячеслава Иванова стали для меня и небольшой группы сплотившихся вокруг него учеников, посещавших также и его семинары по Пушкину и поэтике, самыми главными, самыми значительными в нашей университетской жизни событиями». [1435]
1435
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 86–87.
В сообщении «О Римском архиве Вяч. Иванова» Д. В. Иванова и А. Б. Шишкина говорится: «Один из авторов этих строк вспоминает, как с волнением и гордостью рассказывал В. А. Мануйлов в ближнем круге о том, что в брюссельском собрании сочинений Вяч. Иванова воспроизведена бакинская фотография поэта с его учениками, где студент Мануйлов сидел ближе всех к учителю; оригинал ее висел у изголовья Мануйлова». [1436] В этих словах – две неточности. Одна – мелкая: автор этих строк отчетливо помнит, что фотография Иванова в группе друзей и учеников висела не у изголовья, а на стене, вдоль которой стояло спальное ложе В. А. Мануйлова в принадлежавшей ему комнате коммунальной квартиры в доме на углу 4-й Рождественской (тогда и поныне 4-й Советской) и Дегтярной улиц. Вторая неточность – более существенная: в вышедшем в свет в 1971 г. томе I брюссельского Собрания сочинений Вячеслава Иванова воспроизведена другая фотография, 1923 года (вклейка между с. 160 и 161): Иванов и 11 его учеников, по правую руку от учителя – Мануйлов, по левую – М. С. Альтман. Фрагмент фотографии, висевшей в комнате Мануйлова, был опубликован в томе IV брюссельского издания в 1987 г., в год его кончины, и этот том он уже не мог подержать в руках. На этой фотографии, после 1987 г. неоднократно воспроизводившейся, Иванов запечатлен в группе участников бакинского поэтического кружка «Чаша», [1437] собиравшегося в большой комнате у профессора химии Петра Измайловича Кузнецова. Снимок сделан в мае 1924 г. на веранде квартиры Кузнецовых: 19 человек, в их числе дочь Иванова Лидия, его друзья Вс. М. Зуммер и С. В. Троцкий, ученики Иванова: будущий известный критик и литературовед Ц. С. Вольпе, литературовед и библиограф М. А. Брискман, впоследствии видный лингвист-германист М. М. Гухман, художник-график и поэтесса В. Ф. Гадзяцкая, в будущем научный сотрудник Эрмитажа искусствовед М. Я. Варшавская, а также Е. А. Миллиор, К. М. Колобова, Е. Б. Юкель и др. Давая в мемуарах краткие пояснения о ряде лиц, представленных на фотоснимке, Мануйлов добавляет: «Фотографируясь, я удостоился чести сесть у ног Учителя и положить ему на колени согнутую в локте правую руку». [1438]
1436
Русско-итальянский архив. III. Вячеслав Иванов – новые материалы / Сост. Даниэла Рицци и Андрей Шишкин. Салерно, 2001. С. 543. Ср. примечания О. Дешарт: «Виктор Андроникович Мануйлов, профессор Ленинградского университета, с детской радостью смотрит порою на старую бакинскую фотографию, на которой он был снят сидящим на полу, у ног В. И.» (Иванов Вячеслав. Собр. соч. Брюссель, 1979. Т. III. С. 827. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте сокращенно: римскими цифрами обозначается том, арабскими – страница).
1437
См.: Альтман М. С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / Сост. и подготовка текстов В. А. Дымшица и К. Ю. Лаппо-Данилевского. Статья и комментарии К. Ю. Лаппо-Данилевского. СПб., <1995>. Между с. 192 и 193; Вестник Удмуртского университета. Филология. 2000. Между с. 112 и 113; Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб., 2006. Правый форзац. 21 мая 1924 г. Мануйлов сообщал в письме к родителям и сестре Нине: «На днях у нас была “Чаша поэтов”. Все снялись. Фотографию привезу – очень милая штука. Я читал новые вещи ‹…› Мои стихи хвалили» (Римский архив Вяч. Иванова).
1438
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 95. Более полные и подробные сведения о лицах, запечатленных на этом групповом снимке, см. в изд.: Вестник Удмуртского университета. Специальный выпуск / Сост. Д. И. Черашняя. Ижевск. 1995. С. 47–48.
Такая композиция в центральной части фотоснимка может быть признана знаковой. В мемуарах Мануйлов признается: «В 1922–1924 годах в Баку я был как бы член семьи Вячеслава Ивановича, он доверял мне и многое рассказывал о себе ‹…›». [1439] У Иванова установились неформальные доверительные отношения с целым рядом его бакинских учеников – ближе всего с Ксенией Колобовой, Еленой (Нелли) Миллиор, Моисеем Альтманом, автором ценнейшего документального источника – «Разговоров с Вячеславом Ивановым», составленных по образцу классических «Разговоров с Гёте» И. П. Эккермана. И все же близость учителя и ученика, наглядно продемонстрированная на групповом фотопортрете, имела особый характер, что признавали и другие, безмерно преданные учителю ученики. 12 июня 1924 г. Е. Миллиор писала Мануйлову: «Что касается забот В. И. о тебе, – он действительно большой души человек! Делать так, как он, по-настоящему, до конца, решительно и вместе просто – кто мог бы еще из окружающих тебя людей, особенно профессоров?» [1440] 28 июля того же года Мануйлову писала К. Колобова, откликаясь либо на его устное признание, либо на слова из неизвестного нам письма: «Если тебе В. И. дороже родных, то я не могу даже подумать, дороже кого мне В. И. ‹…›». [1441]
1439
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 169.
1440
ЦГАЛИ СПб. Ф. 440. Оп. 2. Ед. хр. 1309.
1441
ИРЛИ. Ф. 713 (В. А. Мануйлов).
Чем была обусловлена эта близость? Разумеется, Иванову должен был импонировать студент с широкими литературными и культурными интересами, инициативный, деятельный, способный к организационной работе (Иванов поручил Мануйлову обязанности секретаря двух своих университетских семинаров – по Пушкину и по поэтике) и вместе с тем начинающий поэт: в бакинские годы поэтическое поприще было для него на первом плане. Не могли не располагать к себе и душевные качества, тогда уже вполне проявившиеся: юноша, открытый миру и людям, излучающий доброжелательность и теплоту (те, кому довелось общаться с В. А. Мануйловым в его преклонные годы, подтвердят, что эти качества он пронес нерастраченными через всю свою нелегкую жизнь) и вместе с тем готовый к благодарному постижению не только внешних личин и оболочек мира, но и его «тайн», живо интересующийся разного рода эзотерикой. «…Чего стоят всяческие “метафизические” и “чернокнижные” ереси, до которых и я большой охотник, оставаясь, впрочем, жизнерадостным язычником, стремящимся ко Христу», – признавался Мануйлов в первом своем письме к М. А. Волошину (21 октября 1925 г.). [1442] Эта самоаттестация свидетельствует о том, что в лице Мануйлова Иванов обрел не только исполнительного и преданного ученика, но и духовного последователя, способного подхватить и развить те мажорные звучания, которые доминировали в его собственном самосознании. В мемуарной книге, писавшейся в советские годы и в расчете-надежде на публикацию в советских идеологических условиях, Мануйлов очень обтекаемо и явно не договаривая касается тех аспектов, которые обусловили его неформальную, внутреннюю связь с университетским наставником: «Вячеслав Иванов был сама мудрость. Но он проявлял такую любовную заинтересованность, что с ним говорилось, как с родным человеком, который мудрее тебя, но говорит с тобой, как с равным, хотя знаешь, что ни о каком равенстве не может быть и речи. ‹…› Однажды я спросил Вячеслава Ивановича, почему он так внимателен ко мне и тратит столько времени на разговоры со мной вне университета, дома. Он ответил, что беседы со мной и рассказы об уже пережитом, знание моего прошлого и настоящего позволяют ему уверенно заглянуть в будущее, а направленность моего пути он уже чувствует по моим ранним стихам». [1443] Уверенность Иванова в том, что и в будущем, – перспективы которого тогда уже четко вырисовывались для него отнюдь не в благоприятном свете, – Мануйлов выдержит заданную «направленность пути», побуждала, таким образом, уделять ученику повышенное и благосклонное внимание.
1442
В. А. Мануйлов в переписке с Максимилианом Волошиным / Публикация А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2011 год. СПб., 2012. С. 424.
1443
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 90. Ср. суждения Л. А. Велихова в письме к Мануйлову от 24 сентября 1925 г.: «Я понимаю Вашу дружбу с Вячеславом Ивановым. Я искренне убежден, что Вы были полезнее ему, чем он Вам, ибо не верю в предрассудки возрастов. Восходящее солнце динамичнее заходящего, и утренняя бодрость мне милее вечерней грусти. Ни одна “юбилейная” слава в мире не сравнится с надеждой на славу, ибо в последней заключены все возможные пути, а в первой, увы, лишь остывающие воспоминания об одном уже совершившемся процессе».
Тему взаимоотношений учителя и ученика затрагивает и Ксения Колобова в стихотворении, написанном, вероятно, по случаю первого юбилея Мануйлова – 20-летия со дня его рождения (22 августа / 4 сентября 1923 г.); она возникает, обрамленная главной темой – «первой юношеской любви» [1444] Мануйлова к Елене Борисовне Юкель, также ученице Иванова по Бакинскому университету, представленной в обличье Елены из греческой мифологии – спартанской царицы, прекраснейшей из женщин:
1444
Назарова Л. Н. Воспоминания о Пушкинском Доме. С. 27.
1445
ИРЛИ. Ф. 713. Среди стихотворений Колобовой, хранящихся в архиве Мануйлова, имеется еще одно, затрагивающее ту же тему и ему посвященное: // В. М. // Твоих стихов поет сирена – // Любовь освящена мечтой… // Ты – не Парис, она – Елена, // Но сладок плен любви такой. // Ты не сбежишь от Менелая, // Не будет Трои горек плен – // Зато стихами изнывая, // Теперь поешь одних Елен. // 15/XII – 23 г. Баку.
Из немногочисленных стихотворений, которые Вячеслав Иванов написал во время пребывания в Баку, большинство обращено к ученикам. Это – цикл из трех сонетов «Моисею Альтману» (один из сонетов – акростих), написанный 10–14 апреля 1923 г.; [1446] стихотворный экспромт «Какая светлая стезя…» (май 1924 г.) на фотопортрете, подаренном «моей филологической сотруднице и сомечтательнице Елене Александровне Миллиор»; [1447] стихотворение «Ксения, странница…», адресованное К. М. Колобовой и записанное также на обратной стороне подаренного ей фотопортрета; [1448] наконец, опять же на обороте фотопортрета в берете и с книгой в руках, – стихотворение, обращенное к Мануйлову (около 20 декабря 1923 г.):
1446
См.: Альтман М. С. Разговоры с Вячеславом Ивановым. С. 9 – 10; IV, 88–89.
1447
См.: Иванова Лидия. Воспоминания. Книга об отце / Подготовка текста и комментарий Джона Мальмстада. Paris, 1990. С. 104; Вестник Удмуртского университета. Специальный выпуск. С. 8. Составитель этого выпуска Д. И. Черашняя приводит по машинописной копии стихотворения, полученной от Е. А. Миллиор, варианты стихов 4 («Сквозь гор, и льдины, и метели») и 7 («Тому на зов нейти нельзя»); первый из этих вариантов фигурирует в письме Миллиор к Мануйлову от 13 августа 1924 г.: «Помнишь стихотв<орение> Вяч. Ив., посвященное мне? Он как-то сказал, что гадает по стихам, как по картам, по своим стихам: что напишется? Так вот и я считаю его слова не случайными. // Иди же, Нелли, не скользя // Сквозь гор и льдины и метели // На Дионисовы свирели… // “Льдины” и “метели”… не намек ли это на холод, внутренний холод, который мне надо преодолеть, чтобы прийти на священные празднества Дионисовы?» (ЦГАЛИ СПб. Ф. 440. Оп. 2. Ед. хр. 1309).
1448
См.: Селиванов В. В. Вяч. И. Иванов и Н. Я. Марр в жизни и творческой судьбе К. М. Колобовой (ч. 1) // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира / Под ред. проф. Э. Д. Фролова. Вып. 5. СПб., 2006. С. 509–510. Колобова написала ответное стихотворение «И знаю я – навек осуждена…» с посвящением «В. И. И.» и с эпиграфом: «“Твою звезду не будет поздно // найти в сверкающем саду” (В. Мануйлов)» (машинопись – в архиве Мануйлова: ИРЛИ. Ф. 713); в письме к Мануйлову от 28 июля 1924 г. она дала его развернутое толкование, приведя цитату из неизвестного нам стихотворения Иванова: «Оно написано под влиянием “Ио” В. И. и стих<отворения>, посвященного мне. О трех путях как будто все ясно. // “Убийцей не будь, // – где троится странницы путь”, – // говорит мне В.И. Здесь дан этот растроившийся путь. Стих<отворение> В. И., обращенное ко мне, я воспринимаю как исповедь, а не поучение», и т. д. (ИРЛИ. Ф. 713).