Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
об искренне любящем Вас
Д. Мережковском.
P.S. Несмотря на всю гнусность своего существования, я не перестаю слагать вирши. – Только что был у Плещеева. Минуту у него про'был, сказал всего два слова. А ушел как будто утешенный. Чем именно, сам не знаю. Может быть, той атмосферой искреннего радушия, которая его окружает. Какое у него теплое и хорошее пожатие руки! [1660]
1660
Алексей Николаевич Плещеев (1825–1893) был первым из маститых литераторов старшего поколения, поддержавших поэтическое дарование Мережковского. В «Автобиографической заметке» Мережковский сообщает, что с Плещеевым его познакомил Надсон (см.: Русская литература XX века (1890–1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. Т. 1. М., 1914. С. 291). В некрологической статье «Памяти А. Н. Плещеева» Мережковский вспоминал: «О, какой это был милый, и простой, и добрый человек! ‹…› право, кажется иногда, что жизнь Плещеева – одна из его лучших, самых высоких поэм. ‹…› Я познакомился с ним лет двенадцать тому назад. Помню, я заходил к нему тогда на бедную и тесную квартиру, в Троицком переулке, потом на Спасскую. ‹…› Каждому становилось здесь теплее. Словно приходил не к чужому, а к почитаемому и родному другу. Я никогда не забуду его бессознательной, невольной и тонкой внимательности, его доброты с молодыми писателями. ‹…› Я ничего не знаю прелестнее и благороднее этой детской в самом высоком смысле слова, очаровательной истинно-русской простоты в обращении равно со всеми людьми. ‹…› он был “чистый сердцем”, этот кроткий и печальный поэт» (Театральная газета. 1893. № 14. 3 октября. С. 1).
Мне бы следовало уже давно отвечать Вам, Семен Яковлевич; но я не мог: когда получил Ваше письмо – заболел, так что к Плещееву идти с Вашими стихами не мог, а мне хотелось сказать Вам о них его мнение. [1661] Выздоровев, я был завален гимназической работой и решительно не мог урвать минуты, чтобы с Вами побеседовать. Так что Вы, вероятно, извините мне, что я не тотчас же отвечал. Прежде всего должен я Вас горячо поблагодарить за то утешение, которое доставило мне Ваше дорогое, милое письмо. [1662] Да, я теперь в Вас уверовал – беззаветно. Что бы со мною и с Вами ни произошло, я буду Вас всегда и всюду любить, хотя бы за последние строчки Вашего письма. Но, если Ваши личные отношения ко мне, выраженные в нем, меня так глубоко обрадовали, то так же глубоко меня огорчила одна мысль, высказанная Вами. Вы говорите, что не хватает у Вас энергии для борьбы с недугом, не хватает ее (я так понял) потому, что в глубине души Вашей таится сознание, что именно
1661
Имеются в виду, видимо, те стихотворные автографы, о которых Надсон упоминал в письме к А. Н. Плещееву от 29 марта 1883 г.: «Если Мережковский показывал вам два мотива, подписанные моим именем, забудьте эту бледную дрянь, а если не показывал – не читайте их, ибо они мерзки» (Надсон С. Я. Полн. собр. соч. Пг., 1917. Т. 2. С. 478).
1662
Вероятно, имеется в виду письмо Надсона к Мережковскому (ответ на п. 1), которое было «написано и отправлено 24-го марта 1883 г.» (текст его неизвестен); такой датировкой Мережковский сопроводил публикацию другого письма Надсона к нему, на деле являющегося ответом на его письмо от 11 июля 1883 г. (Новый Путь. 1903. № 4. С. 152; Надсон С. Я. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 486). Путаница в датировках объясняется, видимо, тем, что у Мережковского сохранился конверт с почтовыми штемпелями от утраченного письма, который он ошибочно соотнес с июльским письмом Надсона. Надсон, определенно, подразумевал свое письмо к Мережковскому от 24 марта, когда уведомлял Плещеева в апреле 1883 г.: «Мережковскому я писал потому, что он мне прислал полное отчаяния письмо; вообще он мой брат по страданию: у нас с ним есть на душе одно общее горе, и я рад был бы, если б мог хоть немножко его поддержать» (Там же. С. 479).
1663
Обыгрывается строка «Сияй же, указывай путь» из романса «Как сладко с тобою мне быть…» (1843; слова П. П. Рындина, музыка М. И. Глинки).
1664
Видимо, реминисценция формулы И. Канта (из Заключения к «Критике практического разума», 1788) о двух началах, организующих человеческую душу, – «звездное небо над нами и моральный закон в нас».
Искренне любящий Вас друг
P. S. Это письмо пролежало у меня на столе с неделю, прежде чем я решился Вам его послать; вот почему: когда я его прочел – оно мне показалось слишком растрепанным; мне не удалось выразить моей мысли вполне ясно; а она мне очень дорога. Я хотел переделать письмо: но решительно не был в состоянии; в эти дни решается моя судьба – кончу или не кончу гимназического курса, [1665] экзаменов боюсь, как смерти, – мыслей сосредоточить нет никакой возможности, а вместе с тем чувствую необходимость хотя минуту с Вами побеседовать. Будь что будет, у Вас настолько чуткое сердце, что Вы – может быть – сквозь всю мою нескладную болтовню заметите и поймете мысль и чувство. И таки посылаю Вам письмо в прежнем виде. Не умею писем писать – вот мое горе!..
1665
Весной 1883 г. Мережковский заканчивал 3-ю петербургскую гимназию.
Если будете писать, напишите также, когда приедете, если только знаете. Плещеев мне о Ваших стихах не сказал ничего определенного и замечательного; мне они, как все Ваши произведения, очень нравятся: тепло, задушевно и красиво. Особенно второе из присланных Вами стихотворений мне симпатично. Со мною самим так часто случалось то же самое. Во втором – последние два стиха – прелесть. Печатать, как мне кажется, очень стоит. Читал у Плещеева Ваши «Грезы». [1666] О них хочется так много сказать, что не смею начинать, а то никогда не кончу и без того чудовищного письма. Впрочем, скажу одно: «Грезы» нравятся мне, кажется, больше всех Ваших прежних произведений. В них Вы сделали несомненный, великий шаг вперед… [1667] Когда увидимся, поговорим о них.
1666
Стихотворение Надсона «Грезы», посвященное Плещееву, было написано в начале 1883 г., опубликовано в «Отечественных Записках» (1883. № 9). 29 марта 1883 г. Надсон писал Плещееву, подразумевая «Грезы»: «…разрешаете ли вы посвятить вам мою белиберду и таким образом хотя отчасти выразить вам мою признательность за то, что вы были моим крестным отцом на литературном поприще?» (Надсон С. Я. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 478).
1667
Сам Надсон в это время выражал недовольство своим стихотворением; в апреле 1883 г. он писал Плещееву: «“Грезы” мои – дрянь; это для меня ясно ‹…› все это песни мертвого сердца, – сердца, в котором ни грез, ни веры, ни желаний, и которое все-таки физически живет и по привычке хочет высказаться. ‹…› Что же касается “Грез”, – то, во-первых, они холодны, во-вторых – длинны, в-третьих – бледны и в-четвертых – вам самому не нравятся» (Там же. С. 479). Плещеев пытался убедить автора в обратном – судя по письму Надсона к нему от 19 апреля 1883 г.: «“Грезы” – вы пока отложите: я над ними работаю, – снова уверовав в них после ваших слов» (Жервэ Ник. Кадетские, юнкерские и офицерские годы С. Я. Надсона. СПб., 1907. С. 101). Позднее Надсон изменил свое мнение и за год до смерти признавался в письме к Ф. Ф. Фидлеру: «Лучшим из моих стихотворений я считаю “Грезы”» (Надсон С. Я. Полн. собр. стихотворений. М.; Л., 1962. С. 444. Примечания Ф. И. Шушковской).
Сегодня у нас в гимназии кончились классы. Буду готовиться к экзаменам по 8 часов в день. Вы, Семен Яковлевич, и вообразить себе не можете, какая египетская работа предстоит мне… Приезжайте, жду Вас, –
Как узник ждет порой в темнице за решеткойПриветного луча весны – богини кроткой.Представьте себе, милый друг Семен Яковлевич, – здесь на южном берегу Крыма, в виду невыразимо-прекрасного моря, величественных гор, восхитительного неба, вечно-зеленых кипарисов и лавров, здесь среди этой роскошной природы я стосковался… по чему бы Вы думали… да не более, не менее как по Вашей крохотной комнатке в пыльном, грязном, но милом Петербурге, [1669] по нашим увлекательным беседам, по этим белым ночам, которые мы так мило проводили вместе с Вами; бывают минуты, когда я охотно отдал бы это море, это небо, эти горы за крепкое пожатие Вашей дружеской руки. Может быть, все это немного сентиментально – в таком случае великодушно извините меня за эту невольную сентиментальность; ведь нужно же хоть чем-нибудь выразить мое теперешнее настроение. Увы! я, кажется, начинаю к нему привыкать, как это ни постыдно. Вся моя жизнь – сплошной, бесконечный досуг, настоящего дела – никакого, серьезная цель только одна – убить время, надежда – весьма слабая, что когда-нибудь все это кончится. Хуже всего то, что я сознаю, что сам решительно во всем виноват; какую чудовищную глупость сделал я, не воспользовавшись приглашением Алексея Николаевича! Жил бы я теперь в Белоострове, гулял бы с Плещеевым по полям и лесам, [1670] видался бы с моим милым подпоручиком-трубадуром. [1671] А теперь… однако довольно плакаться. Прошлого не воротишь.
1668
Написано, а отправлено через неделю. (Примеч. Мережковского).
1669
С конца мая 1883 г. квартировавший в Кронштадте 148-й Каспийский пехотный полк, в котором служил Надсон, был временно размещен в Петербурге.
1670
Лето 1883 г. Плещеев проводил на даче в Белоострове, близ Петербурга.
1671
Надсон был произведен в офицеры 7 августа 1882 г.
Опишу Вам по возможности точно внешние условия моей жизни в Ялте: удовольствия: лежание на боку в созерцании небес, барахтание в соленой воде, поедание шербета и мороженого, гуляние при луне; невзгоды: жара, москиты, комары, скука, скука и скука. Искусства: театр ниже всякой критики, оркестр – еще хуже театра. Просвещение: библиотека, исключительно состоящая из Поль де-Кока и Монтепена. [1672] Население: больные с четырех концов света, черномазые татаре, турки, жиды и, наконец, большое изобилие так называемых «туристов», попросту прощелыг. Слабый и прекрасный пол: 1) туземный элемент: 90 % – гречанок (писаные дуры, по Вашему выражению), 9 % – жидовок, 1 % – русских. Хорошеньких очень мало, интересных вовсе нет, впрочем с полдюжиной экземпляров из этой коллекции я имел несчастие познакомиться, вынес – одно заключение, что местная болезнь – атрофия мозга и хронический столбняк. 2) Приезжие – для меня пока terra incognita, впрочем, судя по виду, они не подают надежды на что-нибудь более отрадное.
1672
Поль Шарль де Кок (1793–1871) – французский романист и драматург, популярный в мещанской среде. Ксавье де Монтепен (1823–1902) – французский прозаик и журналист, автор многочисленных авантюрных романов, в конце XIX века широко переводился на русский язык.
Осталось последнее и самое главное, для чего я и приехал, – природа; но об ней – благоговейное молчание; Вы его, конечно, поймете лучше всех описаний. Впрочем, относительно природы сделаю маленькую заметку. Овидий, кажется в своих «Amores», говорит, что в объятиях любимой женщины, в минуты высшего, почти нечеловеческого, почти нестерпимого наслаждения, в полузабытьи, обращался он к богам с одной безумно-страстною мольбою: «смерти, смерти!» [1673] Я испытываю что-то весьма близкое к этому сумасшедшему порыву, упиваясь южною природою; душа изнемогает, удрученная исполинским бременем какого-то необъятного восторга; буря наслаждения потрясает существо мое; не помня себя, шепчу я в эти мгновения в объятиях моей единственной, вечной любовницы природы: «умереть, умереть!» К несчастию, мое желание не исполняется, и я продолжаю влачить постыдное существование. Быстро, бесследно мелькает минута восторга, я снова чувствую себя ничтожным, жалким, одиноким, я сознаю опять, что все это безумный бред, что до меня божественно-самодовлеющей природе нет никакого дела; она беспечно ликует и смеется, она меня не услышит, не поймет; и мне тогда становится еще грустнее, чем на далеком, милом Севере, где природа мне больше сочувствовала, где она носила отпечаток тех же страданий и той же тоски, которые живут и в моей груди… Однако это уже положительно сентиментально. Что же делать? я изведал теперь на опыте, как одиночество, в особенности мечтательное, размягчает, ослабляет сердце, лишает его мужественного закала. Да, я теперь только живу и дышу мечтами. Впрочем, в тумане этих призрачных грез начинают все более и более обрисовываться, как силуэты двух незыблемых твердынь (надеюсь – вовсе не воздушного замка), два определенных, вполне сложившихся решения относительно моего будущего. Во-первых: во что бы то ни стало, ценой каких угодно жертв я должен освободиться от моего физического недуга и притом немедленно по приезде в Петербург. Я нисколько не сомневаюсь, что у меня хватит силы это исполнить; а не то в моих собственных глазах «весь разум мой, вся воля и душа» – не будут стоить ни гроша! Я бы мог, пожалуй, и здесь со всем этим покончить. Но для этого мне необходим Ваш совет и напутствие, только с Вашей помощью и Вашим утешением могу я произвести эту мучительную операцию над совестью. Второе решение: всю свою жизнь (если только буду жив), все свои силы (если таковые окажутся) посвящу я литературе (хотел бы, но не смею сказать «поэзии»), чем я буду в этой области – поэтом ли, публицистом, издателем, книготорговцем, переводчиком или просто наборщиком, – это предоставляю решить моей счастливой или несчастливой звезде. – В настоящее время пишу не особенно много. Если бы при такой жизни, при такой скудости впечатлений я писал очень много, это показывало бы, что я – или полная бездарность, или невозможный, сверхъестественный гений. Зато не прекращается внутренняя работа над созданием образов и поэтических мотивов. Останется ли она бесплодною для будущего – право, не знаю. – Извините, Семен Яковлевич, что я так много говорил о себе, – предлагаю средство отомстить мне за мой эгоизм: пишите в свою очередь в Вашем письме исключительно о себе, и мы будем квиты. Жду от Вас ответа между прочим на следующие вопросы:
1673
Вероятно, подразумевается следующий фрагмент из «Любовных элегий» Овидия (Кн. II, 10): // Счастлив, кого сокрушат взаимные битвы Венеры! // Если б по воле богов мог я от них умереть! ‹…› // Мне же да будет дано истощиться в волнениях страсти, // Пусть за любовным трудом смерть отпускную мне даст. // (Перевод С. В. Шервинского)
1) не решилось ли, когда будут напечатаны ваши «Грезы», [1674]
2) были ли Вы у доктора и каков результат (это мне особенно интересно и важно знать),
3) что поделывает Алексей Николаевич (кстати, привет ему сердечный от меня), [1675]
4) не решилось ли, где Вы проведете зиму, [1676]
5) были ли Вы на благословенных пажитях ораниенбаумских окрестностей [1677] и в каком положении находится чувство, Вами питаемое к некоторым из их обитательниц. [1678]
1674
В ответном письме Надсон сообщал, что «Грезы» должны выйти в свет «в сентябре» – т. е. в сентябрьском номере «Отечественных Записок» (Надсон С. Я. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 486). Ср. его дневниковую запись от 16 июня 1883 г.: «В О. З. пойдут мои “Грезы”» (Там же. С. 194).
1675
Алексей Николаевич – Плещеев. На вопросы Мережковского Надсон отвечал: «…я опять чувствую себя совершенно больным. ‹…› Милый Алекс<ей> Ник<олаевич> возится со мною, как с сыном, часто заезжает, притащил своего доктора, носит мне книги, сидит со мною и мечтает о том, чтобы вырвать меня из Кронштадта, – но – увы! – Бог ведает, когда осуществятся эти “грезы”» (Там же. С. 486).
1676
Надсон отвечал: «Зиму поневоле придется опять провести в Кронштадте, как это мне ни плачевно» (Там же. С. 487).
1677
В ответном письме Надсон сообщал: «На ваш вопрос об ораниенбаумских пажитях отвечает то обстоятельство, что я лежу в постели, и сколько еще пролежу, небу известно» (Там же).
1678
Вероятно, намек на увлечение Надсона Марией Александровной Терновской.
P. S. Извините меня, милый друг, за огромное количество поправок в моем письме, за неразборчивость руки; оно по внешнему виду так неизящно, так способно оскорбить эстетический вкус, что долго я не решался отправить Вам его, тем более, что и речь безалаберна и глупостей много в нем наговорено. [1679] Я не мастер письма писать, да к тому же 30-градусная жара страшно притупляет мозговую деятельность.
1679
В ответ на эти слова Надсон писал Мережковскому: «…никогда в письмах не стесняйтесь ни почерком, – ибо это внешность, – ни беспорядочностью содержания, – ибо письма эти дружеские, и пишется то, что хочется написать» (Там же. С. 486).
Мой адрес: город Ялта Таврической Губернии, дача Малиновской, кв. 22.
Что это от Вас, дорогой милый друг, Семен Яковлевич, так давно никакой весточки не приходит. Стосковались мы по Вас – и Алексей Николаевич [1680] и я; даже Горбунов [1681] ко мне на днях заходил и спрашивал, что Вы поделываете, когда Вы приедете. Я должен был ему отвечать, что знаю не больше его самого. Черкните мне хоть две строчки. Здоровы ли, пишете ли? Я в последнее время что-то хворал, и тоска на меня нападала смертельная. – Кстати: и Коррнбуты [1682] о Вас часто спрашивают; по-видимому, Вы на них произвели сильное впечатление. Последнее Ваше стихотворение (про цветы) [1683] я многим рассказывал, или, скорее, читал наизусть, насколько запомнил, и каждый раз все более убеждался, что «скворешник» [1684] его не стоит. Сам кое-что написал. Плещееву понравилось и настолько, что он обещал его куда-то сунуть. [1685] Я его Вам не посылаю, потому что страшно: вдруг разругаете, лучше уж я его Вам прочту, по крайней мере могу защищаться и спорить до последней капли здравого смысла. Голубчик, приезжайте, если даже существует намек на возможность. Только не сердитесь на то, что я Вас так тормошу: посудите сами, сколько времени мы не виделись. Если что написали, то будьте незлобивы, не пожелайте мстить и сообщите мне. – О «делах» Плещеев, как мне сам сказал, Вам написал, но ответа еще не получал (я у него был сегодня, в субботу, в 7 часов вечера). – Я послал перевод из Сюлли-Прюдома Вейнбергу. [1686] – Кроме того, по знакомству несколько моих стихотворений отправлены в Москву, в Русск<ую> Мысль, Гольцеву, [1687] который сам изъявил желание через знакомых получить моих стихов. Только что ведь он не редактор, [1688] и, пожалуй, из всего этого никакого толку не выйдет. Плещееву об этом я ничего не говорил, потому что успех – сомнителен, а он, чего доброго, будет еще недоволен. Как бы хорошо было, если бы это письмо пришло после Вашего отъезда в Петербург и не застало Вас в Кронштадте. Читаю несметное множество книг, но почти нигде не бываю, потому что бывать негде: разве в театр загляну когда. – Горбунов сообщил мне следующие новости: на вечере у Минского [1689] было скучно, Альбов издает книжку рассказов, [1690] Яхонтов издает стихотворения (в Декабр<е> От<ечественных> Зап<исок> – будут его стихи) Тютчева новое издание, [1691] впрочем это не интересно. Если бы не было довольно пошло извиняться в конце письма за дурной слог и помарки, то я бы попросил у Вас прощения за безалаберность моего послания. Привет – Абрамову. [1692] – До скорого, до желанного, до радостного свидания!
1680
А. Н. Плещеев.
1681
Иван Иванович Горбунов (Горбунов-Посадов; 1864–1940) – поэт, прозаик; впоследствии – издатель, проповедник толстовства. С Надсоном познакомился в 1882 г. В очерке «О моих учителях и товарищах по работе» Горбунов-Посадов вспоминал: «Счастлив я был еще и тем, что так близко знал чудесного, искреннего, необыкновенно родственно созвучного мне своей душой и поэзией, милого Надсона, дружба которого озарила своим светлым сиянием начало моей молодости и исчезла с его жизнью, как светлый метеор. Он и Гаршин много дали моему сердцу» (Сорок лет служения людям. Сб. статей, посвященных общественно-литературной и издательской деятельности И. И. Горбунова-Посадова. М., 1925. С. 125–126).
1682
Семья гимназического товарища Мережковского. В рукописи «Автобиографической заметки» Мережковский зачеркнул фразу о том, что в гимназические годы он общался с Ю. Т. Коррнбутом-Кубитовичем, «очень благородным юношей» (ИРЛИ. № 24384. Л. 8).
1683
Имеется в виду стихотворение «Цветы» («Я шел к тебе… На землю упадал…»).
1684
Подразумевается газета «Еженедельное Обозрение», редактором-издателем которой был И. В. Скворцов. Об учреждении этой газеты, выходившей в свет с 18 декабря 1883 г., Надсона информировал Плещеев в письме от 18 октября 1883 г. (см.: Литературный архив. Материалы по истории литературы и общественного движения. Вып. 6. М.; Л., 1961. С. 397). Стихотворение «Цветы» впервые было опубликовано в «Еженедельном Обозрении» (1884. № 11. С. 349).
1685
Вероятно, речь идет о стихотворении Мережковского «Не говори, что жизнь ничтожна и пуста…» (впоследствии озаглавлено: «Поэту»), впервые опубликованном в «Отечественных Записках» (1884. № 1. С. 261). См.: Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 117, 769–770. Примечания К. А. Кумпан («Новая Библиотека поэта»).
1686
Петр Исаевич Вейнберг (1831–1908) – поэт, переводчик, историк литературы; в 1883–1885 гг. издавал журнал «Изящная литература», в котором печатались главным образом переводы из западноевропейских писателей. Ни в этом издании, ни в каком-либо ином переводы произведений французского поэта Сюлли-Прюдома (1839–1907), выполненные Мережковским, не появились.
1687
Виктор Александрович Гольцев (1850–1906) – публицист, литературный критик, общественный деятель; принимал активное участие в журнале «Русская Мысль» со времени его основания в 1880 г. В № 5 «Русской Мысли» за 1884 г. было опубликовано стихотворение Мережковского «Усни» (С. 351), в № 6 – «Алонзо Добрый» (С. 70–72).
1688
Официальным редактором «Русской Мысли» в 1880–1885 гг. был С. А. Юрьев.
1689
Николай Максимович Минский (наст. фам. Виленкин; 1856–1937) – поэт, философ, переводчик, публицист; в 1870-е – начале 1880-х гг. был близок к радикально-народническим кругам.
1690
Михаил Нилович Альбов (1851–1911) – прозаик. Речь идет о его первой книге «Повести» (СПб., 1884).
1691
Александр Николаевич Яхонтов (1820–1890) – поэт, переводчик, общественный деятель. В «Отечественных Записках» было опубликовано его стихотворение «Горный ручей» («Там, где белеет нетающий снег…» – 1883. № 12. Отд. I. С. 467–470). Издание стихотворений Тютчева, готовившееся Яхонтовым, не было осуществлено. См. стихотворение Яхонтова «Памяти Ф. И. Тютчева» (1874) (Стихотворения Александра Яхонтова. СПб., 1884. С. 196).
1692
Абрамов – товарищ Надсона по 148-му Каспийскому полку, живший вместе с ним в Кронштадте. См. упоминания о нем в письмах Надсона (Надсон С. Я. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 473, 483).