Синяя Борода, или Хуложница и Чернокнижник
Шрифт:
– Чувство для вас - не мотив?
– О чувствах говорят как-то по другому...
– Ах, вам не хватило комплиментов и серенад? Простите, совсем не умею петь и давно не читаю поэзию, но могу попытаться: О, прекрасная Адель, свет души моей, magnum opus сердца моего...
– Заткнитесь! Не смейте надо мной смеяться!
– Даже и не думал! Вот видите, совсем не умею говорить комплименты. Аделаида, подумайте: я могу предложить вам совсем другую жизнь, положение в обществе, любые капризы, которые только можно удовлетворить за деньги, я ведь отнюдь не беден...
– О чем я и говорю.
– А вам? Вам не надоело... все это?
– он широким жестом обвел окружающий пейзаж - Вам никогда не хотелось уехать? Увидеть мир, других людей, другое общество, столицу, королевский двор? Море, горы, огромную южную луну на полнеба, чудеса архитектуры? Вы ведь художник, вы живете зрительными впечатлениями, а их источник так скуден...
– Зачем это мне, я понимаю. Я только понять не могу, зачем вам я?!
– Адель... Да, я тебя люблю! Ты это хотела услышать?
– Нет!
– закричала Аделаида. Это "люблю", оно прозвучало пощечиной - Не смейте разговаривать со мной таким тоном!
– Каким тоном?!
– Как-будто деревенской дурочке милость оказываете! Я правду хочу услышать - или вон отсюда!
– Ого! А вас паршиво воспитали!
– Вы даже не представляете, насколько!
– Ну все, хватит. Давай поговорим разумно. Аделаида, подумайте, какие мне выгоды жениться на вас, кроме личной симпатии? Ваши родители настолько богаты, а я об этом ничего не знаю?
– Смотря что считать богатством. В конце концов, у меня нет никаких доказательств, что вы именно тот, за кого себя выдаете, а не какой-то проходимец...
– Меня не затруднит доказательства предоставить. Я признаюсь вам честно, в моей в прошлой жизни и в прошлой женитьбе не все гладко и безоблачно было... Я надолго разочаровался в женщинах... да и в людях вообще... А вы не похожи ни на одну женщину из тех, кого я знал прежде... и я хочу увезти вас с собой. Мне иногда бывает одиноко, знаете ли. Я давно не романтик и других слов для выражения чувств мне не найти, но вы же ведьма? Посмотрите мне в глаза и скажите - я был искренен?
– Я должна подумать, - буркнула Аделаида.
– Думайте. У вас еще примерно полминуты.
– К чему такая спешка?
– Сюда идет ваш отец, и я боюсь, он сможет вас отговорить - откровенно признался барон.
Теодор, кажется, что-то прочитал по их лицам, потому как заметно встревожился, но и слова не успел сказать, как Себастьян выступил вперед:
– Мне нужно поговорить с вами. Наедине.
– Как вам буден угодно - настороженно кивнул Теодор.
Оставшись в одиночестве, Аделаида прижала руки к бешено бьющемуся сердцу. Самое правильное, естественное, разумное - сказать решительное и окончательное "нет". Адель ему не верила! Он был странен, подозрителен целиком и полностью - до последнего слова, до кончиков двух седых волосин в синей бороде! Но...
Самое важное решение. Жизненно-важное.
Она поняла, что чувствовал Нил, выбирая между двумя бокалами.
Намотав сотню кругов возле девственно-чистого мольберта и искусав все ногти, Аделаида бросилась в дом.
– Адель! Дочь моя!
– выскочивший из кабинета Теодор заключил ее в обьятия - Господи! Радость то какая!
– Какая?
–
– Свадебку сыграем на следующей неделе, и правда, чего его медлить...
– продолжал лучиться счастьем отец.
Адель утратила дар речи. Зная глубочайшую "симпатию", испытываемую Теодором к незнакомцу и вспыльчивый характер отца, она опасалась, что их разговор может закончится мордобоем, а уж в твердом категорическом "нет! и вообще моя дочь уже: давно помолвлена; собирается в монастырь; смертельно больна" - вовсе не сомневалась. Вначале она даже заподозрила со стороны отца издевку, потом обиделась. Это ж надо, вот значит как на самом деле он чаял сбыть старшенькую с рук, едва не плачет от радости, бедолага...
– Я вообще-то еще не дала своего согласия!
– сказала она мрачно.
Но Теодор даже не обратил на ее слова внимания.
– Эй, мать! Бьянка! Все сюда! Все сюда! Я хочу представить вам моего зятя!
Мать с сестрой и даже Надин пораскрывали рты. Мама пыталась возражать:
– Но так неожиданно... Чему ты радуешься? Теодор... Между прочим я, как мать, тоже имею право голоса и я...
– Молчать! Это надо отпраздновать! Мать, неси вино!
– Поздравляю...
– пролепетала ошеломленная Бьянка.
Аделаида больше не пыталась возражать. Отец принял решение, и, хотя ей очень хотелось стукнуть папашу по голове чем-то тяжелым, дабы привести в себя и стереть с его физиономии эту неестественную, дурацкую улыбку - в глубине души она была рада, что ей решать - уже не надо. Она ведь послушная дочь, а папа тут ведь самый умный?
И пусть все идет, как идет.
– За молодых!
– сказал отец, салютуя бокалом.
Барон широко и нагло улыбался Аделаиде. Ты-то чему рад, дурак? Не видишь, что ли, как даже родной отец от "сокровища" издыхаться спешит, это тебя ничуть не настораживает?
Мама стояла в стороне, смертельно-бледная. Бьянка удивленно-недоверчиво улыбалась. Из кухни пахло горелым, но на это обратила внимание одна Адель.
– Надин!
– закричала она, кивнула жениху.
– Вы ведь согласитесь остаться у нас на обед?
***
Луна, почти полная, заливала сад своим тусклым, таинственным светом, не помогающим увидеть предметы ясно и в их истинном обличьи, а только создающим иллюзию видимости.
– Солнце. Я так хочу солнышка...
– бессознательно бормотала сидящая у подоконника Адель, впервые в жизни осознавая, что одного зрения недостаточно. Во тьме нужна хотя бы свеча. Раньше она этого не знала, потому что тьма пришла в ее жизнь впервые. Раньше все было очевидно. Никогда еще она не знала такой мучительной неопределенности завтрашнего дня, такого внутреннего страха. Даже когда мама едва не умерла после рождения Бьянки, даже когда одной зимой какая-то страшная простуда свалила всю их семью - в глубине души Адель точно знала, что все будет хорошо. После недель страха, противных микстур и слез в уголках маминых глаз дни потекут по-прежнему, будет лето и будут вечера за столом под старым вязом и запах красок в папиной мастерской, самый любимый запах после маминых волос и свежесорванной земляники...