Сказание об Эйнаре Сыне Войны
Шрифт:
— Ну раздельно, наверно? — пожал плечами Сын Войны.
Смерть печально хихикнула и жадно обняла его руку, показывая тем самым, чтобы он не смел даже и мечтать.
— Этот колдун, как его там, — немного помолчав, спросил Эйнар, — вы же со Стариком знаете о нем?
Смерть отодвинулась, посмотрела на полубога так, словно он посмел только что нанести несмываемое оскорбление ее профессионализму.
— Конечно! — гордо выпятила она грудь, упираясь в бока, и вроде бы даже немного прибавила в росте и весе. — Я знаю все обо всех! Как самая древняя и могущественная сила, что выше богов и древнее вселенной, я знаю вообщевсе, что было, есть и будет! Просто, — Смерть вдруг
— А сейчас? — с надеждой спросил Эйнар.
— Думаю, вселенной особого вреда уже не будет.
— Так этот колдун и вправду бессмертный?
— Я — Смерть, Эйнар, — напомнила девушка. — Я прихожу ко всем без исключения. Так что я даже в теории не должна знать, что такое «бессмертие». А раз этого не знаю я даже в теории, значит, этого попросту нет. Есть жизнь длиной в вечность.
Эйнар растерянно почесал затылок.
— Разве это не одно и то же?
— Нет. Вечность имеет обыкновение заканчиваться.
— Как так? Она же вечность.
— Поверь мне, Эйнар, — усмехнулась Смерть, — я видела, как кончается вечность. И не раз, между прочим, — по-детски хвастнула она.
Эйнар снова почесал затылок. Иногда все-таки трудно вести разговор с персонификациями могучих сил, обладающими холодной мудростью вселенной. Для них абсолютно естественно и нормально, когда кончаются вечности, но элементарные проявления человеческого мышления вводят их в ступор.
— А что за дурь про ни мечом, ни топором, ни богу, ни человеку? — спросил Эйнар.
— Эта? — растерянно переспросила Смерть, как будто пробегая глазами по нудным строкам букв и цифр. — Ах, эта. Стандартный мелкий шрифт любого делового соглашения. Ну знаешь, который никто не читает, а зря — там содержится самое важное. Договор ведь заключается не для того, чтобы выполнять его условия, а затем, чтобы подловить другую сторону на их несоблюдении. Но этот Биркир Свартсъяль оказался неплохо подкован в юриспруденции и разбирался в тонкостях составления соглашений.
— Какие тут могут быть тонкости, если речь о бессмертии? — проворчал Сын Войны.
— Очень тонкие, Эйнар, очень, — вновь нравоучительно наставила палец Смерть. — Что такое бессмертие для вас, смертных? Для вас — это очень долгая жизнь, как правило, длиной в обозримую вечность. Чем она достигается? Тем, что одна из сторон, та, что обеспечивает такую жизнь, создает и обязуется сохранять условия, при которых смерть, то есть я, не может прийти за представителем другой стороны, который такую жизнь получает. Учитывая, что такие договоры составляются по всем законам вселенского права, то смерти, то есть мне, остается лишь засвидетельствовать свое согласие. Первые договоры обычно ограничивались «естественными причинами», справедливо считая геройский меч или яд недоброжелателя для нового темного властелина вполне естественной причиной смерти. Но поскольку смерти, то есть мне, все-таки лучше знать, что естественная причина, а что — нет, так и появился этот самый мелкий шрифт, в котором учитывался какой-нибудь очередной острый или едкий форс-мажор. В конце концов, когда мелкого шрифта в договорах стало значительно больше крупного, попробовали использовать другую, более емкую формулировку «Не убить смертному мужу». Но ведь нигде не указано про смертную жену, верно? Тогда ее изменили на «Не убить смертному или смертной». Но кто застрахован от случайной встречи с бессмертным, инкогнито прогуливающимся неподалеку? Пришлось вновь прибегнуть к старому доброму мелкому шрифту, уточняя, что «смертному или бессмертному человекоподобному существу с двумя и более руками, двумя и более или менее ногами, одной и более головой или при отсутствии оной не убить, и хватит уже искать лазейки, имейте совесть!» Но обнаружилось, что нигде нет ни слова о, к примеру, змейке, мирно дремлющей в черепе усопшей любимой
Эйнар с пониманием усмехнулся. Отношения со Стариком у него были крайне сложные. С одной стороны, если бы не смерть, как бы странно это ни прозвучало, он бы умер еще в младенчестве. Если бы не Старик, Эйнар, может, и стал бы каким-нибудь героем средней руки с парой запоминающихся подвигов, а все сложенные о нем песни, в лучшем случае, прославляли бы его умение под мышкой корову носить и быка. Если бы не смерть, Эйнар не стал бы Сыном Войны и не получил право пинком открывать врата Фрайдхейлид. Он искренне восхищался холодным умом Старика, его умением обыгрывать смертных, богов, темные силы и само мироздание так, чтобы они делали за него всю работу сами. В молодости ему тоже хотелось научиться этому, и Эйнар был крайне обижен на весь мир, когда понял, что не научится никогда. Он даже назвался внуком Старика, хотя хаттфъяльские родичи считали такое родство унизительным, и не считал оскорбительным одно из своих прозвищ — «Пес Смерти» (Эйнар таковым его не считал, однако позволял произнести ровно один раз). Но все же Сын Войны искренне и честно ненавидел Старика, поскольку наиболее частой фигурой в его играх был сам. Однако это не помешало Эйнару восхититься Стариком еще раз.
— Ну и какой этот, как его, жорный морс не учел колдун? — поинтересовался он.
— Вообще-то, — стушевалась Смерть, — он оказался на редкость предусмотрителен и учел их все. Ему очень хотелось думать, что он достаточно умен, чтобы обмануть и Смерть, и царицу Бейн.
— Если так, — с досадой хмыкнул Эйнар, — там этого мелкого шрифта должно быть столько, что одну только вечность читать придется.
— На самом деле, всего лишь один год шесть месяцев четыре дня девять часов сорок две минуты и шестнадцать секунд, — со всей серьезностью дипломированной бюрократки уточнила Смерть.
Сын Войны покачал головой, устало потирая прикрытые веки. Вселенская мудрость в очередной раз показала свою беспомощность перед простым оборотом речи.
— И что, Бейн согласилась? — нахмурил густые брови Эйнар, а на лбу собрались глубокие морщины. Он вспомнил физиономию старой стервозной истерички. Вспомнил, сколько было крика и визга из-за какого-то гнилого, разваливающегося драккара. — Почему? Ей вроде бы нужна его душа, а как ее получить, если засранец отказывается помирать?
— Ах, Эйнар, — хохотнула девушка, — неужели ты ни разу не занимал в долг?
— Зачем? — с подозрением уставился на нее Сын Войны. — Если мне очень надо, я просто отниму.
Смерть с сочувствием посмотрела на братца. Геройское мышление в очередной раз показало свою беспомощность перед простым коммерческим принципом.
— Если бы занимал, то знал, что далеко не всегда в долг дают с расчетом вернуть деньги. Иногда налагают обязательства иного характера. А иногда важен сам факт оказания дружеской услуги. Ведь когда-нибудь может настать, а может и не настать день попросить об ответной дружеской услуге или, — голос Смерти не изменился, но могло показаться, что зазвучал как-то очень уж сипло и невнятно, — сделать предложение, от которого нельзя отказаться…
Эйнар взглянул на серое небо Симскары. Где-то там, высоко над облаками, своими могучими корнями опирается на небосвод великое Древо Хаттфъяля, где за золотыми вратами Фрайдхейлид обитают Отцы и Матери — боги, породившие род человеческий, такие недостижимые, далекие…
— Знаешь, сестрица, — задумчиво проговорил Эйнар, — жрецы без устали твердят, что у богов иные мотивы, непостижимые умишку смертных. У них цели выше мелочной и мелкой суеты жалких людишек, которые даже не надо пытаться понять — без толку. А посмотришь на вас, вот тут, вблизи, чтоб рукой пощупать можно, — Эйнар взглянул на Смерть, протянул к ней руку, осторожно ущипнул ее за худенькое бедро, — так вы сплошь все торгаши, жулики, воры, один в один что смертные, которых так презираете.