Сказание об Эйнаре Сыне Войны

Дьюк Александр

— Никому не победить моих берсерков! — гордо заявил Свартсъяль. — Многие пытались, но никому еще не удалось! И тебе не удастся тоже. Математика, знаешь ли, герой, вещь упрямая!

Эйнар встряхнул руку с мечом, повращал кистью, сплюнул себе под ноги.

— Ну, я, приятель, тоже упертый, — сказал он. — Поупертей твоей матери матика буду.

Трудно поверить, но у Эйнара и колдуна имелась одна общая черта: оба ненавидели скальдов и песни. Однако если Сын Войны ненавидел их за то, что пели про него, Биркир Свартсъяль — за то, что если и пели о нем, то только ниды (хулительные стихи в древнескандинавской скальдической поэзии). Поэтому колдун относил все песни к категории жалкой пародии на искусство, построенной на откровенной лжи и нелепом вымысле. Эйнара же, как самого известного персонажа этих песен, Свартсъяль считал неким собирательным образом идеального героя, которому больше заняться нечем, кроме как заботиться о бедном люде в перерывах между убийствами драконов и надругательством над женским целомудрием. Колдун, конечно, не сомневался, что человек с таким броским именем существует, что он действительно герой, может, даже и рожденный от какого-нибудь жителя

Хаттфъяля (на Симскаре это, в общем-то, не было чем-то невероятным и уж тем более единичным случаем), но переоцененный настолько, что заочно удостоился лютой ненависти и презрения, как самый обыкновенный стервятник, наживающийся на чужих достижениях за счет неугомонных скальдов, потешающих неотесанную толпу низкосортными стишками и примитивными звуками. Однако колдун в своих размышлениях не учитывал один факт: когда человека окружает плотный кокон лжи, домыслов и чьих-то представлений о нем, затесавшаяся среди мифов правда иногда оказывается фантастичнее вымысла и именно в нее поверить труднее всего.

Биркир Свартсъяль, конечно же, не поверил.

Возмущенный наглостью, задетый граничащей со слабоумием отважностью героя, он заскрипел зубами, но все же быстро взял себя в руки, успокоился и снисходительно улыбнулся, как подобает настоящему злодею с хорошими манерами, которые никто не ценит в варварском краю.

— Что ж, я понял, — сказал он, снова принимая в седле картинную аристократическую позу. — Продолжать не имеет никакого смысла. Я хотел сделать предложение, которое позволило бы избежать твоей неминуемой гибели, но вижу, тебе не терпится встретиться с твоими хаттфъяльскими родственниками.

Колдун грациозно завернул своего демонического, на удивление покладистого коня и неспешно направился к нестройным, услужливо расступающимся перед хозяином рядам хряк-берсерков. Скарв Черноногий, испугавшись перспективы остаться с Эйнаром один на один, растормошил ездового кабана, двинув ему между ушей кулаком, и поспешил за колдуном, напоследок гнусно хрюкнув и одарив Сына Войны мстительным взглядом маленьких глазок.

— Убить его, — ленивым манием руки и будничным голосом повелел Свартсъяль, оказавшись на безопасном расстоянии и за спинами своих слуг.

Хряк-берсерки оживились, сомкнув ряды, покорно двинулись, бряцая оружием, скрипя кожей, издавая отнюдь не поэтическую приглушенную гамму звуков обычного скотного двора. Эйнар хрустнул позвонками шеи, перехватил поудобнее щит. Потом вдруг усмехнулся в бороду.

— А я думал, ты не объявишься.

— Ты все еще надеешься на это? — улыбнулась Смерть за его плечом. — Спустя столько лет?

— Нет, конечно, — Эйнар двинулся навстречу берсеркам. — Но у тебя будет много работы, а ты любишь перекладывать ее на кого-нибудь другого.

— Сегодня не тот день, Эйнар.

***

Гизур встревоженно вытянулся. Привстал, но его повело, и он упал обратно на землю. Скальд тем не менее оказался довольно упертым, встал на четвереньки и пополз к пологому склону, ведущему к полю, чтобы рассмотреть получше. Раск, флегматично наблюдавший за происходящим с высоты своего роста, скосил недовольные глаза на скальда и ловко, профессионально закусил зубами его воротник и оттащил обратно к сараю. Гизур, не совсем поняв, что, собственно, произошло, повернул к нему голову и уперся рассеянным взглядом в конские черные ноздри и губы, на некотором отдалении от которых виднелись нехорошо сощуренные глаза.

— Он что, собирается?.. — взволнованно пробормотал скальд в нос Раска.

Конь недовольно фыркнул ему прямо в бледную физиономию. Гизур не обиделся. Он, будучи поэтом и скальдом, которому надлежит видеть, слышать и чувствовать лучше, чем остальным, воспринял это как ответ. Не самый прямой и вежливый, но все же ответ, в которой он, все-таки будучи простым человеком, инстинктивно поверить не мог. Поэтому повернул голову к сараю, где по-прежнему стояла высокая фигура в балахоне с посохом в руке.

— Он и вправду собирается?.. — вяло покивал Гизур в сторону поля, размашисто указывая туда пальцем.

Фигура многозначительно пожала плечами, а потом вскинула левую руку, закатала рукав и посмотрела на часы — изобретение Симскаре пока неизвестное и, в общем-то, ненужное. Особенно такое, которое показывало совершенно все: навечно ушедшее прошлое, возможные и невозможные варианты будущего, бесконечные параллели настоящего, судьбы всех вместе взятых и каждого по отдельности, но не могло сказать обладателю, что сейчас было семь пятьдесят три.

И тут произошло то, во что Гизур, хоть он и знал все песни об Эйнаре Сыне Войны и сам сочинил несколько, никогда толком не верил. И не поверил бы, если бы не увидел своими глазами.

Сойдясь со страшно завывшей, заревевшей, завизжавшей толпой берсерков на расстояние трех шагов, Эйнар закрылся щитом, плотно прижав его к телу, с разбегу сильно оттолкнулся от земли и с оглушительным ревом впрыгнул в самую гущу.

***

Сперва произошло то, что и должно было произойти: толпа берсерков раздалась и сомкнулась, поглотив одинокую, потерявшую всякий страх фигуру, словно темные воды болотной трясины. Взметнулись вверх лапы с зажатым в них оружием, десятки глоток издали рев пораженного бешенством скотного двора, толпа сбилась в плотную кучу, взяла в тесное окружение самоубийцу, которого вот-вот просто задавят массой или разорвут на части. Но продолжалось это недостаточно долго даже для того, чтобы создать подобие напряженности момента. Куча берсерков, с жадностью рвущихся до вожделенной добычи, зажавшая потерявшегося среди вонючих, лохматых зверолюдских тел Эйнара в тиски, вдруг вздрогнула изнутри, предприняла нерешительную попытку сомкнуться плотнее, подпираемая задними рядами, и наконец, издавая визг, лай, мычание и блеяние, отхлынула в стороны. Вокруг Эйнара образовалось свободное пространство. Передние ряды смяли задние, там и тут возникли свалки мохнатых тел, перетянутых ремнями, тут и там послышались болезненные вздохи, ругательства и вскрики потрясения. Герой твердо стоял на ногах, широко размахивая мечом, и совершал грозные выпады в сторону каждого, кто остался

стоять и чувствовал в себе смелость и желание приблизиться, издавая при этом оглушительное, свирепое рычание медведя-шатуна, которое, кажется, пугало значительно сильнее острого меча. На спине у него висел хряк-берсерк, болтая ногами при каждом повороте Эйнара, словно полы тяжелого плаща. Лишний груз на плечах, пытавшийся при этом еще сдавливать пальцами его мощную шею, кажется, не сильно волновал Сына Войны, но, воспользовавшись всеобщим замешательством, он все же огрел хряка вслепую мечом плашмя по хребту. Удар был таким, что даже засаленная стеганка не смогла его смягчить. Свин взвизгнул, разжал руки и сполз по спине Эйнара под ноги. Эйнар пнул его пяткой и кинулся вправо, на растерянных, но все-таки стоявших на ногах врагов. Налетел на них, сшиб щитом одного хряка, заехал умбоном в пятачок другому, пытавшемуся кольнуть копьем поверх щита слева, дал оголовьем меча по челюсти хряку справа. Развернулся, принял на Тофф бродекс коня, пнул его под колено, двинул кромкой щита по зубам, перерубил древко чьего-то копья и, издав нечто среднее между хохотом и рыком типичного пиратского капитана южных морей, бросился на троицу берсерков, наступавших с выставленным перед собой оружием. Увидев несущуюся на них рыжебородую громадину с маниакальным оскалом и зловеще сверкающим над головой мечом, два берсерка предусмотрительно скользнули в стороны. Баран замер, помотал головой, осознав, что внезапно остался в одиночестве, понял, что деться ему уже некуда, от испуга выронил трезубец (который при всех своих грозных косметических правках не мог скрыть низко происхождения от простых вил) и коротко, тоскливо бякнул. Эйнар с разбегу навалился на него плечом. От удара баран отлетел назад, сшиб с ног двух хряков, образовавших очередную свалку. В спину Эйнару укололи два копья. Сын Войны прорычал сквозь зубы, резко повернулся на месте, широко размахиваясь щитом, проехался по мордам его кромкой. Посыпались зубы и клыки. Один из берсерков благополучно отшатнулся в сторону и упал. Другой, оставшийся на месте, получил носком сапога в промежность, да так, что его подкинуло вверх. Над полем разгоревшейся битвы среди всеобщего гвалта, хрюканья, рычания и мычания раздался протяжный, граничащий с ультразвуком писк.

И тут на затылок Эйнара с сухим треском ломающегося дерева обрушился тяжелый удар. В ушах гулко зазвенели колокола. Сын Войны покачнулся, сохраняя равновесие, ткнул острием меча в открытую морду подлетевшего к нему берсерка, рассчитывавшего воспользоваться моментом, повернулся и увидел возвышающегося над ним быка, в растерянности изучающего обломанное древко своей кувалды. Мозг внутри большой черепной коробки, судя по всему, никогда не располагал к быстрым мыслительным процессам, кем бы берсерк ни был прежде, во-первых, а во-вторых, видимо, никогда прежде его владелец не сталкивался с подобным прецедентом. Поэтому бык подпустил Эйнара, с которым они оказались почти одного роста, непозволительно близко и опомнился только тогда, когда стальной лоб Хюмира коротким и резким кивком головы Эйнара поцеловал его между глаз. Бык не услышал колокольного звона, зато очень близко рассмотрел пару созвездий. Его глаза собрались в кучу, ноги зацепились одна за другую, он совершил почти балетный полупируэт и, расплывшись в блаженной идиотской улыбке с высунутым языком, рухнул на землю.

А Эйнар закрылся щитом от саданувших в него топоров, пихнул ногой коварно ткнувшего в спину острием меча хряка, остановил грохнувшую по Тоффу откуда-то сверху дубину, полоснул кого-то по открывшемуся брюху из-под щита, но слишком поздно разобрал в общем гвалте остервенелый лай несущегося на него пса-берсерка. Эйнар повернулся — гораздо быстрее, чем можно ожидать при его габаритах — на звук, но все же недостаточно быстро, и пес вогнал ему рогатину в бок, бешено, по-собачьи рыча и скаля зубы. Леверк состоял из мелких, плотно и густо сплетенных между собой колец, пробить его было задачей крайне трудной, однако у рогатины берсерка имелось достаточно тонкое острие, чтобы проскользнуть в узкую брешь и вонзиться в тело. Эйнар коротко вскрикнул от боли, но тут же сжал зубы, сменив вскрик на злое утробное рычание, больше инстинктивно, нежели осознанно переломил древко рогатины ребром кулака и рявкнул на пса так, что тот поскользнулся, избежав удара мечом наотмашь, перевернулся и, хоть его верхние конечности не были приспособлены к этому, крайне быстро и ловко умчался на всех четырех, скуля и подвывая, как обычная дворняга, крепко ознакомившаяся с сапогом. Эйнар хотел его догнать, но не смог — пошатнулся от сильного толчка в спину. Резко обернулся, чувствуя нарастающую злость, и увидел барана, ошарашенно потирающего лоб. Сын Войны не стал с ним церемониться, огрел его оголовьем меча между рогов. Баран заблеял, осел на разъехавшихся ногах. Эйнар занес Близнеца, чтобы добить его, но заметил краем глаза движение, повернулся влево. Орудуя щитом, отбил несколько гулких ударов, наскочил на двух берсерков, размахивая мечом, разогнал их, стремительно переключился на тех, что уже подбирались справа. Самого смелого отогнал широким взмахом Близнеца с разворота. Его приятель оказался достаточно проворным, но недостаточно умелым — замахнулся топором слишком широко. Эйнар ударил гораздо короче, в живот. Хряк удивленно хрюкнул, но прежде чем толком понял, что случилось, сильно получил кромкой щита по челюсти и отлетел назад. Эйнар, не обращая внимания на удар в спину, занялся берсерком справа. Нанес ему, жестко оттесняя от небольшой группы приятелей и вырываясь из окружения, несколько ударов, которые хряк блокировал щитом, пока Сын Войны не разозлился и не рассек этот самый щит сверху одним ударом аж до середины. Близнец застрял в дереве, Эйнар постарался высвободить его, но хряк сам выпустил щит и попятился. Полубог потряс мечом, но щит берсерка не пожелал отцепиться. Но тут на свою беду в себя кое-как пришел баран и — поскольку в первый раз этот прием хорошо себя зарекомендовал — снова боднул Эйнара, только теперь в левый бок. Эйнар пошатнулся, бросил раздраженный взгляд на озадаченного барана, рыкнул сквозь зубы, крепко стиснул рукоять меча и, всем видом показывая, что вот-вот ударит им, вместо этого подло и бесчестно пнул берсерка, отчего тот согнулся пополам, а после со всей злостью огрел ребром засевшего в мече щита по хребту. И бил до тех пор, пока щит не раскололся надвое, а баран, то блея, то вопя от боли, не растянулся по сырой земле.