Сказание об Эйнаре Сыне Войны
Шрифт:
Старик глухо хмыкнул в недрах своего капюшона. Его практичная и справедливая натура прямо-таки возопила о расточительстве, пустой трате чужих денег и торговле недоброкачественными товарами из других царств.
Время потекло в привычном ритме, не обратив внимания на кратковременный сбой. Время вообще крайне равнодушно к таким мелочам.
Как всегда, когда что-то происходит очень быстро, мозг становится последним, кто обо всем узнает. Первое, что почувствовал колдун, — противное ощущение в ладонях, которое возникает, когда не рассчитав силу ударишь по чему-то крайне жесткому и неподатливому и отобьешь себе пальцы. Потом увидел напряженную от усилий, но все-таки буднично спокойную физиономию Эйнара Сына Войны. Потом меч в его подрагивающей руке, принявший на
Он приготовился к новой атаке и вдруг почувствовал, как что-то мешает, стесняет движения. Колдун опустил глаза и увидел торчащую из бока рукоять ножа.
— Ловко, — одобрил он и ухмыльнулся, смело хватаясь за нож. За сто с лишним лет бессмертия в этом теле побывало столько колюще-режущих предметов, что их счет потерял всяких смысл еще полвека назад. Колдун даже гордился оказываемым на врагов эффектом, когда выдергивал из себя очередное орудие смертоубийства. Веселее казались только те моменты, когда он сажал на плечи отрубленную голову. — Но это всего лишь цара-АААА?!!.. — рванув нож, взывал Свартсъяль.
Ощущение было совершенно новым. То есть старым, но забытым настолько давно, что злодейскому мозгу потребовалось некоторое время вспомнить его название.
Боль.
Забывшее о естественных человеческих реакциях, тело ответило на произошедшее с ним необычайно ярко и бурно. Вместе с вернувшимися воспоминаниями подступило недоверие, ужас и паника, которые усилила фигура в балахоне, бесцеремонно шагнувшая сквозь Эйнара.
Колдун шарахнулся в сторону от протянутой руки Старика, бросил окровавленный нож, меч, сразу рассыпавшийся дымом, побежал к своей лошади. Но больше ста лет безотказно работающие ноги повели себя по-скотски: налились тяжестью, послушались через силу, да и то осмелились споткнуться, повели хозяина размашистыми зигзагами, а при каждом шаге в боку страшно и остро пульсировало, вышибая из глаз постыдные для великого злодея слезы. Колдун кое-как добежал до скакуна, запрыгнул в седло… но к своему удивлению обнаружил, что вместо прыжка совершил неловкое и позорное телодвижение, свойственное тем, кто впервые пытается влезть на эту злобную, коварную громадину, именуемую лошадью. Бок отреагировал на телодвижение взрывом боли. Колдун затравленно оглянулся, но к еще большему удивлению обнаружил, что ни Эйнар, ни смерть его не преследуют — стоят, глядя друг на друга в некотором недоумении и растерянности. Что с их стороны было закономерной реакцией, поскольку, во-первых, с его лицом происходили не самые приятные перемены — задержавшаяся на век старость внезапно вспомнила о случайно позабытом клиенте и спешно наверстывала упущенное. А во-вторых, время, сохранив общее размеренное течение для всех и всего окружающего, для колдуна почему-то сделало прихотливое исключение, из-за чего тот двигался и издавал звуки раза в два или три быстрее нормы. И его упрямые попытки взгромоздиться на лошадь, сопровождаемые стонами и вскриками, больше напоминали прыжки насмерть перепуганного бурундука, выхлебавшего чан кофе.
Когда же колдун наконец влез в седло, он обмотал вокруг руки поводья и несколько раз вдарил пятками по конским бокам. Лошадь, находившаяся в нормальной временной параллели, отреагировала на работающие по ее бокам отбойники, придя к закономерному помешательству, протяжно заржала, взвившись на дыбы, и сорвалась в дикий галоп. Но все-таки не такой дикий для всадника, находящегося в параллели, где у течения времени царила своя атмосфера.
Старик тактично кашлянул.
— Послушай, ты не мог бы… — осторожно обратился он к Эйнару.
Сын Войны раздраженно закатил глаза, зло сплюнул под ноги и протяжно, оглушительно свистнул. Раск, флегматично стригущий ушами и не ожидавший ничего необычного, вздрогнул от неожиданности, прижал уши, вытянул шею и недовольно фыркнул. Но подчинился — в конце концов, он же верный конь, чью верность
Эйнар похлопал прискакавшего Раска по шее, взглянул на прилично удалившегося колдуна и отбросил сперва посетившую его мысль пуститься в погоню. Вместо этого отцепил от седла подарочное копье и отошел с ним на свободное пространство, взвешивая его в руке. Эйнар легко подбросил несуразную жердину, перехватил ее за середину для броска. Потом еще раз глянул на удаляющегося всадника, оценил расстояние. А потом занес копье, разбежался, как эвлогский атлет, и метнул.
Старик благодарно кивнул и засеменил вдаль, опираясь на посох. Зрители ахнули, пораженные силой и скоростью, с которыми полетело это копье, которое даже на самый неискушенный взгляд к полетам не предназначалось. Но больше всех поразился сам кузнец, у него даже челюсть отвисла — личностью он был достаточно самокритичной, чтобы собственные таланты и умения стали инструментом понижения самооценки. И тем не менее копье стремительно разрезало воздух, догоняя колдуна, который из последних сил держался в седле, но гнал мрачные мысли, успокаивая себя тем, что ему доводилось выбираться из переделок пострашнее. В конце концов, он же Биркир Свартсъя…
Дорогу преградила фигура в балахоне. Она не появилась внезапно, не обрушилась с неба и не выросла из-под земли. Она просто стояла здесь и, судя по всему, ждала очень давно. Между лопаток вонзилось что-то острое и вышибло колдуна из седла. Лошадь взвилась на дыбы, заржала и ошалело понеслась прочь.
— Биркир из Накенлиндена, — произнесла фигура, — он же Биркир Свартсъяль, Биркир Бездушный, Биркир Проклятый, Биркир Неживой, Биркир Хрен-Убьешь, Биркир Когда-Ж-Ты-Сдохнешь и О-Боги-Опять-Этот Биркир. Очень рад нашей долгожданной встрече.
— Да уж конечно, — фыркнул колдун, вставая и отряхиваясь. — Да только толку от нашей встречи? Все равно меня не убить, так что ты зря потратила на меня время, смерть. Произошло какое-то недоразумение. Не знаю, какое, но я в нем скоро разберусь. А когда разберусь…
— Пожалуй, я тебе помогу разобраться в сложившейся ситуации, — великодушно сказал Старик, указывая пальцем вниз.
Колдун взглянул под ноги совершенно без задней мысли, просто следуя остаточному инстинкту. Увидел он раньше, чем осознал, что именно увидел. А когда осознал, отпрянул, сдерживая рвущийся из призрачной глотки истошный вопль.
— К-как?.. — простонал он.
— Несмотря на видимость, — ответил Старик, — удар в печень. Довольно частый случай летального исхода, должен признать. Одинаково любим и в кругах знати при покушении на особу королевских кровей, и в кабацких потасовках простолюдинов. Не знаю, утешит ли тебя это знание.
— Но… но меня невозможно убить!
— И все-таки ты мертв. Поверь не только моему слову, но и акту твоего нынешнего состояния. Кстати, вот он, — Старик поднял руку, и в ней возник развернутый лист бумаги.
— Да что мне твои акты! — взорвался колдун, выхватил документ смерти и в приступе бешенства разорвал его на мелкие клочки. — Ты — мошенник! Ты нагло нарушил заключенный мной с госпожой договор! Когда она узнает!..
Старик оттянул рукав балахона и взглянул на часы. Ровно секунда в секунду земля задрожала, разверзлась кривым разломом, курящимся ядовитыми испарениями и светящимся из недр ядовито-зеленым светом. Из пролома под аккомпанемент раскатов грома и взрывов зловещего хохота поднялась женщина, тощая, долговязая, скелетоподобная и сухая, как рыбина. Для полного сходства с престарелой состоятельной леди со стервозным характером ей не хватало только сигареты в тонком, длинном мундштуке и манто из меха сотни пятнистых щенят.