Сказание об Эйнаре Сыне Войны
Шрифт:
— И вовсе не мошенничество, — пробормотал себе под нос Старик. — Надо просто внимательнее читать мелкий шрифт.
— Биркир Свартсъяль? — позвал кто-то хриплым басом, свидетельствующим о длительном труде на опасном для здоровья производстве. Или чрезмерном курении.
Старик обернулся, принюхиваясь к едкому запаху табачного дыма. Он был личностью не самой впечатлительной, более того, в кругу своих клиентов считался черствым, холодным и бездушным субъектом, глухим к мольбам и слезам. Но даже он не смог скрыть удивления при виде розовощекого младенца с белоснежными крылышками,
— Вам знамение, — пробасил младенец, выдохнув обильный клуб сизого дыма, и порылся в сумке. — Получите, распишитесь.
Старик в некотором замешательстве посмотрел на протянутый ему мутный шар, в котором плавали какие-то образы. Разобрать, какие именно, было трудно, в конце концов, знамение — это всего лишь туманный намек, а не четкая, ясная картина будущего, но характер их был определенно недобрый.
— Прошу прощения, но вы ошиблись адресатом, — вежливо уклонился от посылки Старик.
— Что значит «ошиблись»? — возмутился карапуз, потрясая перед носом смерти знамением. — У нас служба точная. Тут написано «Биркир Свартсъяль. Предчувствие неминуемой гибели. Жизнь перед глазами. Картина вечных мук». Ты здесь, никого другого тут больше нет, значит, ты — Свартсъяль. Значит, получи, распишись, — карапуз сунул знамение в руки Старика. Старик сунул знамение в ручонки карапуза. — Ну, не тяни! — пробасил тот. — Знаешь, сколько у меня еще таких, как ты, по списку на сегодня? И всем знамение нужно!
— Беда в том, что лично я не Биркир Свартсъяль. Но в какой-то мере он действительно здесь, — сказал Старик и отступил на шаг в сторону.
Карапуз уставился на тело колдуна, глубоко нервно затянулся сигарой, выпустил густое облако дыма, болезненно закашлявшись.
— И боюсь, ваше знамение несколько запоздало, — осторожно добавил Старик.
— Да едрить вас так-разэтак! — в гневе затопал ножками в воздухе карапуз. — Что это такое? Как угорелый гоняешься за ними, гоняешься, а они — бац! — и уже счастливые покойники! Или счастливые вдовы, или счастливые нищие, или счастливые еще кто-нибудь! Один я несчастливый!
— Сочувствую.
Карапуз безнадежно махнул ручонкой, понуро махая крылышками.
— Я же первый день на службе, — пробормотал он. — И надо же в первый же день так… Эй! — вдруг воспрянул духом карапуз, подозрительно уставившись на смерть. — Слушай, — понизил он голос, оглядываясь по сторонам, и подлетел ближе, украдкой пихая шар в руки смерти. — А может… ну, пока никто не видит… Ему-то все равно, а знамение надо доставить адресату… Может, ну?.. Не хочу объяснительную в первый же деньписать …
— Сожалею, но нет, — развел руками Старик.
— Вот она, божественная взаимовыручка, — с кислой миной проворчал карапуз и, оттянув край сумки, со злостью швырнул знамение внутрь. Послышался хрустальный звон. — Все такие важные, на своих постах, ни подступись, ни попроси! Только и знаете, как гонять нас, мелких божков и духов! А что б без нас-то делали, а? Помяни мое слово, уйду! Уйду к этому… как его? Забыл! Зато у него крылья в цене, вот! — карапуз демонстративно развернулся и, обиженно взмахивая крылышками
Старик озадаченно потер подбородок, пожал плечами, поправил галстук, накинул на голову капюшон и исчез. Ему не хотелось портить своим присутствием триумф Эйнара Сына Войны, который, гордо восседая на Раске, подъезжал к месту гибели величайшего злодея и темного властелина местного значения, действительно, окруженный возбужденной толпой жителей Рыбачьей Отмели.
***
Селяне обступили тело Биркира Свартсъяля плотным кольцом, но подойти ближе не решились. Колдуны, а по совместительству бессмертные злодеи, они такие, даже мертвые (в особенности мертвые) могут преподнести неприятный сюрприз. Селяне, взволнованно перешептываясь, все как один уставились на Эйнара. Эйнар, понимая, что от него ждут действий, спустился с Раска.
Он приблизился к телу, держа руку на рукояти Близнеца, осторожно пихнул колдуна носком сапога. Тело никак не отреагировало. Тогда он взялся за древко и пошевелил копье. Тело снова осталось безучастным. Тогда Эйнар придавил его сапогом, легко подергал копье. Копье не поддалось. Сын Войны почесал затылок, смущенно улыбнулся ожидающей толпе. Затем ухватился за древко обеими руками, поднатужился, энергично подергал и, наконец, вытащил копье, но, не рассчитав силу, зашатался, размахивая руками, и едва не упал. Толпа предусмотрительно попятилась, увеличив диаметр кольца — то ли опасаясь, что колдун встанет, то ли остерегаясь размаха геройских рук, в одной из которых все-таки было копье, хоть и сделанное их соседом, а оттого еще более опасное. Но герой устоял, с удивлением посмотрел на наконечник, оставшийся на втулке. Затем Эйнар снова приблизился к телу колдуна, попихал его носком сапога. Покойник по-прежнему нагло игнорировал такое пренебрежительное к себе отношение. Тогда Эйнар поддел сапогом и одним движением перевернул его на спину. Толпа снова попятилась, на сей раз гораздо дальше и издав общий вздох.
Эйнар, опираясь на копье, посмотрел в мертвое лицо. Нагнавшая перед смертью колдуна старость превратила его в высушенную, изборожденную глубокими морщинами физиономию лысого, как колено, худосочного столетнего деда, который продержался так долго исключительно из вредности и ненависти к стервятникам-наследникам. Даже его выражение вместе с закатившимися глазами оставляло впечатление какого-то раздраженного недовольства, а не предсмертной муки или испытываемой боли.
— Ну вот и все, — объявил Сын Войны. — Кончился ваш колдун.
Селяне украдкой, издали поглядели на виновника народного собрания. Его смиренность и неподвижность явно вызывали у них подозрения. Да и внешний вид колдуна лишь упрочнял недоверие. Все знали историю о старике Бруси, который как-то раз крепко заснул, а родня его схоронила по глупости. Так тот проснулся, выбрался из могилы и на поминки собственные явился. Говорят, до сих пор живет, а никакой не колдун.
— А он точно того, значится, самого? — раздался из толпы недоверчивый голос. — Он ведь енто, бессмертный же. Не убиваемый то бишь!