Сказание об Эйнаре Сыне Войны

Дьюк Александр

— Эй, народ, а ну угомонитесь! — приказал Эйнар, скрестив руки на груди. — Чего теперь, спрашиваете? Я отвечу. Теперь вы пойдете за лопатами и похороните и колдуна, и его свиней по всем порядкам. По-людски.

— По-людски? — возмутился кто-то.

— Кровопийцу ентого?

— Что стока лет тиранил?

— Кровь пил?

— Людей губил?

— Ага, его самого, — спокойно подтвердил Эйнар. — Потому как кровопийцы, к которым уважения не проявляют да не по порядку земле предают, имеют обыкновение из земли подниматься. И тогда уж по-настоящему кровь пить начинают. Вам чего, народ, драуга для полного набору не хватает? От драуга-то никакие копья не помогут. Уж я-то знаю.

Толпа

затихла, переваривая страшное слово «драуг».

— Ну так… енто, значится, за лопатами, а, мужики? — чуть поразмыслив, предложил кто-то.

— Ага, неправильно оно енто, ежели не похоронить.

— Ну чего, пес он, что ли?

— Хоть и упырь при жизни был, а в смерти-то все равны, ага?

— Закопаем, как есть закопаем со всем ентим, уважением, чтоб вылезти ни в жизнь не смог.

— И енто, жреца, жреца из Лейхора надо скликнуть!

— Так он же в доску небось!

— И хорошо! А ты б трезвым на такое пошел?

— А в башню евонную я б сходил. Тама стока всякого лежит бесхозного. Ну как в плохие руки попадет?..

— Молчи, дурак!

Селяне, собравшись в кучу и отвесив пару подзатыльников и тычков в бока неравнодушного к сохранности чужого имущества, засеменила в сторону деревни, активно обсуждая детали предстоящего погребения и непроникновения в башню покойного. Особо яростный спор вызывали вопросы количества осиновых кольев, которые нужно со всем уважением вбить в тело, глубина ямы и объем мешков, которые не понадобятся, когда не пойдут погулять возле чьей-то башни.

Эйнар потер лоб пальцами. Конечно, драугом он просто припугнул селян — чтобы покойник из своей могилы поднялся, нужен очень серьезный повод. Но башня колдуна — место опасное, особенно когда ее хозяин сменил место жительства. Впрочем, герои нужны, чтобы спасать людей от злодеев. От собственной глупости их не спасет никто и ничто.

— Эй, вставай, парень, — Эйнар похлопал по плечу Гизура, который сидел на земле, уткнувшись тяжелой головой в сложенные на коленях руки. Скальд только буркнул сквозь сон что-то неразборчивое.

Раск, поразительно тихо подойдя к скальду сзади, ткнулся ему мордой в затылок, положил голову на плечо и фыркнул в самое ухо. Гизур встрепенулся, словно его застукали за чем-то непотребным, в ужасе повел пустыми глазами по сторонам, вздрогнул, столкнувшись взглядом с хитрым глазом коня, отшатнулся, сфокусировался на физиономии Эйнара.

— Я над песней размышлял! — оправдался скальд с предельно честной глупостью постового, разбуженного на посту высшим чином.

— Да размышляй сколько влезет, — пожал плечами Эйнар, хлопая Раска по шее. — Только думается мне, лучше размышлять в тепле и сухости, а не в обществе покойника.

Гизур посмотрел на тело колдуна так, словно увидел его впервые.

— Ага, — тупо кивнул скальд, неловко поднимаясь и стараясь не смотреть на мертвого.

— Ну, бывай, певун, — махнул ему Эйнар, поднявшись в седло. — Надеюсь, ты намыслишь на хорошую песню. Ну, на такую, какую я никогда не услышу.

— Ага, — снова кивнул Гизур, не вполне понимая значение произнесенных Эйнаром слов.

Сын Войны развернул Раска и пустил его легкой рысью к Рыбачьей Отмели. Он чувствовал, что до обеда еще придется уладить пару дел, но это обычная геройская рутина, о которой не упоминают ни в одной песне или саге.

Гизур посмотрел ему вслед. Посмотрел на колдуна. Недовольное лицо покойника ему не понравилось до такой степени, что скальд вздрогнул и зябко поежился. Могло статься так, что оно вдруг да начнет преследовать его в кошмарах. Такое уже бывало, когда он в детстве увидел, как отрубили

голову курице, а та убежать умудрилась. Долго еще безголовая кура гонялась за ним во снах, размахивая топором, или с осуждением околачивалась под окнами ненастными симскарскими вечерами. Впрочем, Гизур был из тех людей, которые даже собственные страхи умели обращать себе на пользу. В конце концов, из обезумевшей курицы-зомби-убийцы получился неплохой сюжет для песни. Из этого тоже что-нибудь выйдет.

Скальд поправил шапку на голове и тоже поплелся в деревню.

Биркир Свартсъяль остался лежать в гордом одиночестве. Но недолго. Спустя пару минут компанию ему составил первый ворон, опустившийся на грудь.

Заключение

Эйнар широко зевнул, выводя недовольного Раска под уздцы из конюшни. Было еще рано — солнце, которое по легендам все-таки было где-то там за серой пеленой симскарского неба, только-только поднялось из-за горизонта, едва освещая своим светом Симскару. Рыбачья Отмель крепко спала. После вчерашнего она будет спать долго. Эйнар не раз в своей жизни задумывался над понятием и границами бедности. Не раз и не два он сталкивался с бедными рыбаками, пастухами, пахарями, которые едва сводят концы с концами. Но когда дело доходило до празднования с активными бражными возлияниями, о бедности как-то забывалось и находились способы набраться под завязку. Рыбачья Отмель справилась с этой задачей дважды. Что наталкивало Эйнара на мысль, что не так тут все просто.

С пира, на который в корчму собралась почти вся деревня, а похмеленный и оживший Гизур даже изъявил осторожное желание сопровождать мероприятие своими песнями, Эйнар ускользнул легко, просто и незаметно. Что было неудивительно: его поздравили с помпой, но впопыхах и только в самом начале. Потом все переключились на кузнеца, которого, дабы он от своей скромности не сбежал, для верности оставили с привязанной веревкой ногой к ножке общего стола и под бдительным надзором приятелей. В конце концов, если бы не чудо-кузнец, в котором все и всегда видели талант, просто стеснялись признать, и не его чудо-копье, не видать какому-то там заезжему герою победы над злодеем. Ну и само чудо-копье, незамедлительно объявленное фамильной реликвией и общим достоянием всей Отмели, конечно, заслужило почетное место в корчме, куда оно, после торжественной клятвы, принесенной Снорри-старшим под нажимом общественности, обещалось вывешиваться на каждый тинг. Рыбий Берег, конечно, ценил героев Симскары и чтил их подвиги, но Симскара — она далеко. Свои герои ближе. Эйнар не был в обиде на селян. Он не мог себе больше позволить задерживаться в Отмели, а если бы пир прошел удачно, это могло возыметь не самые удачные последствия для него. Страшное похмелье — как самый невинный пример.

Он толкнул ворота конюшни и сощурился от яркого серого утреннего света.

И услышал какое-то неразборчивое, возмущенное бормотание за ними, сопровожденное коротким, немелодичным звоном струн.

— Ты чего, тут всю ночь просидел, что ли? — недовольно проворчал Эйнар, когда Гизур вышел из-за воротины, потирая левое плечо и держа под правой подмышкой кантеле.

Скальд, к удивлению Сына Войны, был бодр и свеж. Последнее, что о нем помнил Эйнар, — Гизур исполнял песню о волшебнике-кузнеце, то ли наспех сочиненную, то ли наспех переделанную из какой-то другой. Зная, как относятся к молодым талантам на затянувшейся попойке, Эйнар заподозрил парня в несвойственной юности мудрости, хитрости и приходящим только с годами умении спаивать домашних животных и комнатные растения. Это ему не понравилось. Как не понравилась какая-то настораживающая решительность, которой скальд прямо-таки лучился.