Сказание об Эйнаре Сыне Войны
Шрифт:
Биркир Свартсъяль неторопливо, со злодейским величием и мастерством заправского наездника съехал со взгорка. Парадно и неспешно подъехал к Эйнару, остановился на вежливом расстоянии. Надменно и отстраненно окинул злодейским глазом проделанную им работу. Кое-что из работы виновато хрюкнуло и притворилось мертвым.
— Поздравляю, — холодно произнес колдун. — Ты все-таки перебил моих слуг. Признаюсь, я тебя недооценил. Но, — он лихо соскочил с седла, — это мало что изменит!
Колдун встал рядом с покладистой лошадью в удивительно живописную злодейскую позу, на миг замер так, чтобы у наблюдателя отложилась в памяти картина идеально фотогеничного воплощения зла во всем его великолепии. Эйнар никак не отреагировал. «Баран, —
— Ты вступил в бой, — начал колдун драматичную злодейскую речь, легким шагом приближаясь к Эйнару, — с надеждой на победу. Ведь ты — Эйнар Сын Войны, человек, рожденный от бога, человек, наделенный огромной силой! Эта сила не раз спасала тебя, сокрушала твоих врагов, даровала тебе победу… но сегодня эта сила стала твоим злейшим врагом, Эйнар Сын Войны! Ибо я, Биркир Свартсъяль, перехитрил тебя!
Эйнар сплюнул, высморкался в пальцы, обтер ладонь о штанину, уперся в бока.
— Да! — не смутился ораторствующий колдун. — Знай, что смерть каждого слуги увеличивает мою и без того огромную темную силу! Сосчитай, если можешь, — позволил себе снисходительную злодейскую насмешку он, — убитых тобой сегодня врагов и узнаешь, насколько могущественным я стал!
Эйнар непроизвольно глянул на пару «убитых», «умерших» с явным запозданием и неохотой. Кажется, они пообвыклись в своей роли и реагировали на нежелательное внимание так, как реагируют работники, застуканные начальством за внеплановым перекуром. Сын Войны исподлобья посмотрел на остановившегося в пяти шагах колдуна, на его картинно воздетые руки и вдохновенное злодейское лицо актера, чей сценический триумф происходит перед самым благодарным зрителем — самим собой.
Колдун приоткрыл один глаз. Угрюмая красная, мокрая, исходящая легким паром на холодном воздухе физиономия Эйнара несколько огорчила его.
— Не то чтобы мне это было действительно нужно, — сказал Свартсъяль менее вдохновленно и злодейски, опустив руки. — На самом деле я бы мог, если бы захотел, и не жертвовать своими слугами — моя сила и без того велика. Но тогда ты бы не оценил всю степень твоего отчаяния! Не проникся жизненной несправедливостью! Ведь твоя победа так близка! Остался всего один враг, которого тебе осталось одолеть! Но этого не произойдет! О нет! — колдун вновь перешел на драматичные злодейские интонации. — Ибо этот враг — я, Биркир Свартсъяль! А ты, глупый, самонадеянный герой, даже не представляешь, кто я!
— Чего это? — возмутился Эйнар. — Очень даже представляю. Какой-то там бессмертный, тебя ни ножом, ни топором, все такое… Мы будем уже драться или нет?
Колдун, сбитый с толку на триумфальной ноте злодейской речи, резко переменился в своем аристократическом лице и подозрительно уставился на Эйнара.
— Ты знаешь, что тебе не победить, и все равно хочешь драться, хотя никакой надежды на победу нет?
— Ну почему же? — пожал плечами Эйнар. — Мелкий шрифт.
— Что? — опасно сузились глаза колдуна.
— Ну мелкий шрифт в этом, как его, ну, в договоре. Ну, который еще не читают.
— Откуда ты знаешь? — занервничал колдун.
— Ну, я ж все-таки полубог, приятель, — виновато развел руками Эйнар. — Есть кому такие вещи объяснить. Да подсказать.
— Ха! — злодейски расхохотался колдун и манерно вытянул руку, в которой появился черный меч — типичное орудие злодейского труда, соткавшееся из клубов едкого черного дыма. — Тогда тебя нагло ввели в заблуждение, герой! Потому что я, Биркир Свартсъяль, обманул смерть! Меня ничто и никто не может убить! Ни бог, ни человек, ни смертный, ни бессмертный, ни даже такой как ты — ни полубог, ни получеловек! Я предусмотрел все, абсолютно все! Каждую строчку, каждую букву вашего мелкого шрифта!
Колдун расхохотался тем безумным злодейским хохотом, во время которого обычно сгущаются черные тучи, гремит гром и сверкают
— Да ну? — усмехнулся Эйнар, разминая затекшие ноги. — А кое-кто думает иначе.
— Ха-ха! — хохотнул Свартсъяль, рассекая черным мечом воздух. — Меня не волнует, кто и что там себе думает! Я бессмертен!
— Нет, — покачал головой Сын Войны. — Всего-то захотел жить вечность.
— Это одно и то же!
— Ну не скажи, приятель. Будь это одно и то же, меня бы тут не было. Мелкий шрифт, — развел руками Эйнар, как бы извиняясь
Колдун хотел возразить чем-то напыщенным и злодейским, но вдруг увидел неторопливо бредущую через поле высокую фигуру в балахоне, опирающуюся на посох. Он ее узнал. Трудно не узнать того, кого когда-то клятвенно пообещал никогда не встретить.
— Ну что ж, — холодно прошипел Свартсъяль, занося меч. — Я покажу мелкий шрифт. Вам обоим!
Его бросок был без преувеличения молниеносным. На мгновение худая, черная фигура колдуна размылась, сделалась нечеткой, почти невидимой для глаза, исчезла там, где стояла, и возникла возле Эйнара, обрушивая на него удар чудовищной силы. Такой удар легко разрубил бы горную породу, сокрушил бы стены Хрейдура или перебил бы хребет паре великих китов, обитающих у края моря…
Смерть была той сущностью, к которой вселенная вопреки (или же благодаря) ее зловещей репутации относилась с глубоким уважением. Вселенная вообще уважает все, что существует очень давно и долго, видимо, из-за того, что все, что имеет сроки жизни менее пары миллионов лет, просто не замечает. Поэтому смерть никогда не торопится. Если вселенная почувствует, что Старик куда-то не успевает, она просто подождет.
Именно поэтому именно в этот момент время решило вежливо и тактично остановиться.
Старик приблизился к скульптуре непримиримой, извечной борьбы героев и злодеев, света и тьмы, добра и зла. Вот Биркир Свартсъяль, с выражением злодейской ярости на белом аристократически утонченном лице. Старик отметил, что даже в момент неконтролируемых эмоций колдун смотрится поразительно эстетично. Смерть не была художником или скульптором, но тем не менее отметила, что такое лицо — просто находка для искусства. Вот черный меч, обрушенный на незащищенную голову Эйнара — того самого, который даже после самоотверженного подвига дюжины цирюльников в лучшем случае будет являть пример неправильного образа жизни и губительных последствий чрезмерных возлияний. А вот Близнец Сына Войны, жестко парировавший этот удар. Одно из преимуществ смерти заключалось в том, что всегда можно оценить, какие нагрузки испытывают инструменты извечной борьбы героев и злодеев, особенно в тех случаях, когда встречаются друг с другом силы божественные, полубожественные или какие-нибудь там еще, находящиеся за пределами человеческих. Старик не завидовал инструментам, он испытывал какую-то сентиментальную слабость к вещам, которые ломаются. Наверно, потому, что они были не его специальностью. А вот нож в левой руке Эйнара. Старик припомнил, что даже у такой полезной мелочи имелось собственное имя — Сюльтен. Герои обязаны давать имена абсолютно всему, чем владеют. Странная и откровенно не понятная традиция, которой Сын Войны следовал против своей воли. Даже если он называл вещи потребительски, все равно находился тот, кто выдумал бы какое-нибудь пафосное и грозное название даже для выдернутого из забора кола, которым Эйнар начистил морды паре пьяниц на чьей-нибудь свадьбе. А вот левый бок, защищенный черными кольцами кольчуги, сплетенный черными гномами и купленной на каком-нибудь черном рынке за бешеные деньги согласно модным веяниям в злодейском обществе. А вот лезвие ножа в этом самом боку почти по рукоятку.