Сказки Гореловской рощи (Повесть-сказка)
Шрифт:
С той поры и живет у Крысы в норе. У нее бедует.
Досказал Еж Иглыч свою сказку и пошел с кургана, да медведь Спиридон окликнул его:
Погоди. Пока Дятел, Голубь и Дубонос не оценят твои сказки, ты не должен уходить. Возвращайся на место.
— Зачем? Я ведь не медведь Михайло. Я не ради пирога с тыквой сказки рассказывать выходил. Я что хотел сказать? Что есть среди нас плуты, а быть их не должно. Я только это и хотел сказать, а пирог зачем мне? Отдайте его кому-нибудь другому. И поскрипывая колючками, скатился с кургана. Злым взглядом провожала
И вздохнул. И на его вздох эхом отозвалась на горькой осине Сорока.
Крыса проводила Ежа горящим ненавидящим взглядом и негодуя скрипнула зубами: «Ну, погоди, колючка, я у тебя в долгу не останусь...»
КОЗЕЛ ЯШКА И ДРУГИЕ
Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули головы, посовещались и решили: сказки Ежа Иглыча одобрить, допустить его к участию во втором туре конкурса, а уж там дело его — будет он участвовать или нет.
— Ну, — сказал медведь Спиридон, — кто еще хочет испытать счастье?
Очень бы хотелось испытать его медвежонку Ивашке, но он пока был не готов. Про Дубоноса он придумал сказку, теперь придумывал про Дятла. Понравится он им двоим, и пирог будет его. Сидел Ивашка под березой и нашептывал самому себе свою сказку:
«Вернулся ив жарких стран весной Дятел в родную рощу и тут же принялся гнездо строить. Выбрал осину понадежнее. Выдолбил дупло в ней, глубокое, теплое. Зовет жену:
— Иди, принимай.
Залезла жена в дупло. Посидела в нем немного, вылезла.
— Не пойдет, — говорит.
И объяснила почему:
— Глубокое больно. Свету мало будет. Ослепнешь, пока птенцов выведешь. Да и они без света близорукими вырастут. Долби другое.
— Другое так другое, — сказал Дятел и на сосну перелетел. Сосну долбить начал, а дупло, что он на осине оставил, Малиновка заняла. Осмотрела его, сказала:
— В самый раз. Спасибо Дятлу.
И села яички нести. Малиновка яички несет, Дятел новое дупло себе на сосне долбит. Долбил, долбил — выдолбил. Просторное, светлое. Зовет жену:
— Иди, принимай.
Залезла жена в дупло. Посидела в нем немного, вылезла.
— Не пойдет, — говорит.
И объяснила почему:
— Больно ты сосну смолистую выбрал. Чувствуешь, как скипидаром пахнет? И сами будем угорать, и у детей головы будут чумные. Долби еще.
— Еще так еще, — сказал Дятел и перелетел на березу. В березе стал себе домик выдалбливать, а дупло, что он на сосне оставил, Вертишейка заняла. Опробовала, как сидится в нем, сказала:
Отличный домик. Спасибо Дятлу. И села первое яичко нести. Вертишейка сидит, яичко несет, а Дятел на березе дупло себе новое долбит. Долбил, долбил — выдолбил. Зовет жену:
— Иди, принимай.
Залезла жена в дупло. Посидела в нем немного, вылезла.
— Не пойдет, — говорит.
И объяснила почему:
— На север окошко сделал. Солнышко редко заглядывать будет. А жизнь без солнышка, — какая жизнь? Другое долби.
— Другое так другое, — сказал Дятел и перелетел на липу, ее долбить начал. Долбил, долбил — выдолбил. Осмотрела жена, покачала головой:
— Не пойдет.
И опять Дятел за дело принялся. Перелетает от дерева к дереву, долбит, а жена знай головой качает — не пойдет. Зато другие птицы селятся в Дятловых дуплах, спасибо говорят ему. Вконец измотался Дятел. Десятое дупло выдолбил, позвал жену:
— Иди, принимай, — а сам уж чуть дышит, так устал.
Осмотрела жена новое дупло. Не больно оно подходящее: и узкое, и неглубокое, и света мало. Да смотрит: притомился Дятел. Сказала:
— Это подойдет, — и села яички нести.
Дупло было хуже тех, что выдолбил Дятел раньше, но это не печалило его жену. Главное, она могла говорить теперь подругам:
— Мой муж для меня девять дупел выдолбил, и ни в одном из них я не согласилась жить. Десятое долбить заставила. Если бы и это не понравилось, еще бы долбил»
И Дятел соглашается, кивает большой головой:
— Долбил бы.
И смотрит на жену, думает: «Эх, да я для тебя, скажи только, самый крепкий дуб в щепки расщепаю. Скажи только».
Вышептывал медвежонок самому себе сказку свою под березой и жалел, что не успел придумать сказку про Голубя. Вышел бы сейчас на макушку кургана, рассказал бы и унес пирог.
А медведь Спиридон спрашивал с кургана:
— Так кто же хочет попытать счастья?
Все молчали. Медведь Иван потянул было лапу, но тут же опустил ее. Федотка толкнул Вертихвоста:
— Иди, Вертихвост, пора.
И Вертихвост поднялся:
— Дозвольте мне.
— Иди, Вертихвост, рассказывай, — разрешил медведь Спиридон.
Вертихвост легко взбежал на макушку кургана. При свете луны он был особенно красив, а Федотка вертелся, говорил всем:
— Слушайте, слушайте, Вертихвост говорить будет.
И добавил с гордостью:
— Он у нас самый лучший пес во всей деревне.
— Помолчи, Федотка, — одернул его Вертихвост и заговорил: — Расскажу я вам сейчас о нашем поле, как его однажды грачата из вашей рощи делили.
«Прилетели два грачонка на колхозное поле червей клевать. Как раз в это время трактор пахал. Пристроились за ним грачата, идут по свежей борозде, клюют. Но вот один из них, с белым пятнышком на лбу, и говорит:
— Э, так дело не пойдет. Ты вон уже куда утопал. Я за тобой не поспеваю. Ты больше меня клюешь. Давай делиться.
Если ты считаешь, что так будет лучше, давай, — согласился его товарищ и тут же начал шагами край поля вымеривать. — Раз, два, три... Это будет твоя делянка. А это — раз, два, три — моя.