Сказки из Скородумовки. Чурочки березовые
Шрифт:
– Люблю это платье, оно как-то свежит. Жаль поизносилось, боюсь лишний разок и надеть. Что стала, рот раскрыла?
– грубо крикнула Коварна на Госюшку, - пошла отсюда, негодная.
Гостюшка кинулась было бежать, но на пороге была сбита дюжим молодцом. Копна вьющихся непослушных волос молодца развевалась.
– Коварнушка!
– крикнул молодец, раскрывая объятия.
– Ветерочек, - проворковала Коварна, - где был, что делал?
Спрятавшись за пологом, девочка рассматривала занятного гостя.
– По морю сегодня гулял, волны поднимал, корабли топил.
–
Коварна села на широкую скамью, обитую бархатом, Ветер лег ей на колени, и старуха
начала чесать костяным гребнем густые спутанные волосы Ветра, он сонно прикрыл глаза:
– Отдохнуть что ли?
– Отдохни, поспи, - ворковала Коварна, - был буйный ветер, стань ласковым ветерком.
...Дни бежали. Одно развлечение было у девочки: прокатиться по радуге. В это время можно было перекинуться словцом с женщинами и девочками. Они, хотя и выполняли тяжелую работу, но были вместе. Каждый раз, подбегая к радуге, девочка смотрела на черную тучу, в которой грохотало и сверкало.
– Марфа, верно, там, - шептала Гостюшка.
Земля с облака казалась далекой и чужой. Все реже вспоминался родной дом, голос матери, поначалу будивший чуть ли не каждую ночь, становился все глуше, тише, пока совсем не исчез. Бывало, за день Гостюшка о доме ни разу и не вспомнит, порой она думала, что всегда жила у Коварны на облаке.
В покоях Коварны перегородки были словно из белых кружев, стены завешаны тканью. Нужно было оттереть до блеска каждую завитушку, листочек и шишечку на перегородке, пройти по всем складочкам ткани, потому что одна-единственная пылинка приводила Коварну в бешенство. Волосы старухи начинали тут же свиваться в тонкие плети и сечь по ногам. Гостюшка перетряхивала постель старухи, взбивала легчайшую перину, чистила хозяйкины туфли, на которых никогда не было и крохотного комочка грязи, мыла безупречно чистые полы, стирала белье, развешивая его потом позади терема на веревке. Давно научилась девочка легко взбираться по радуге, иной раз под старухиным приглядом варила кисель, что давал легкость телу.
Как-то Коварна сидела у трехстворчатого зеркала. Солнечные зайчики вспыхивали на гладком стекле, прыгали по баночкам и флакончикам на столике.
– Кыш, кыш, - ругнулась старуха и затрясла на зайчиков рукавом. Коварна расчесывала седые волосы и любовалась на свое отражение.
– Не смогла я завоевать Русь, когда была молода и хороша собой, но теперь-то стану царицей. И не нужно мне обольщать ваших царей. Залью водой город, запалю молниями. Не будет русским людям спасения ни в домах, ни в горах. Весь русский народ передо мной на колени встанет, пощады просить будет.
Коварнины слова обожгли Гостюшку, девочка, бросила тряпку, которой терла пол:
– Никогда такого не будет!
– Лапотница, - старуха даже не повернула головы в сторону девочки, - от земли далеко, а о земном никак не забудешь. Тебе ли рот раскрывать, - вон поди, крестьянка.
– Соберется народ русский...
– не унималась Гостюшка.
– Ну и что будет-то?
–
Гостюшка пошла в маленькую комнатку с нарядами. Хоть и короток был разговор с Коварной, а всколыхнул всю душу. Девочка вспомнила братишку Степушку и всхлипнула. Звездное платье слабо мерцало - звездочки едва светились. Гостюшка дохнула на звездочку, потерла, но не заметила, как зацепила ветошью острый краешек, дернула, тончайшая ткань расползлась.
– Ой, - испугалась Гостюшка, - что я наделала!
На невесомой ткани, цвета ночного неба появилась дыра. Солнечный зайчик нырнул в нее, вынырнул, пробежал по звездочкам, и они загорелись.
– Убьет меня Коварна, - заплакала Гостюшка.
– Засечет косами. Ой, что же мне делать?
Девочка принесла иголку с ниткой, но зашить платье не смогла, ткань таяла под иглой.
– Не простит меня Коварна, - причитала девочка, - побегу к Марфе в кузню, может она меня спрячет.
Гостюшка высунула голову из комнатки, Коварна сидела перед зеркалом и любовалась на свое отражение. Гостюшка на цыпочках пробежала по зеркальному полу и шмыгнула в дверь.
Грозовая туча вспыхивала багровым пламенем и ухала. Мощные удары молота были слышны уже на подходе. Гостюшка отворила дверь. В печи горел огонь. Кто-то огромный, широкоплечий с мускулистыми руками бил молотом по наковальне. Пламя освещало черное лицо с блестящими глазами.
– Марфа!
– воскликнула девочка.
– Да это, верно, не ты.
Кузнец опустил молот и повернулся к девочке.
– И впрямь Марфа!
– оторопела Гостюшка, - да ты как анчутка, вся прокопченная. Что старуха из тебя сделала. Сроду ты красавицей не была, а сейчас и вовсе на бабу не похожа.
Черной тряпкой Марфа вытерла потное лицо.
– Иди отсюдова. Работать мешаешь. Мне еще дюжину молний сегодня выковать надо.
– Да знаешь ли ты зачем их куешь? Чтобы города русские, села огнем жечь!
– Хозяйка велела на совесть трудиться. Не могу я ослушаться. Что мне до городов русских, до селений я в облачном царстве-государстве живу.
Марфа плюнула на ладони и ухватила молот.
– Очнись, Марфа. Что с тобой сделала злая старуха! Я тоже как и ты в забытьи ходила, про свой дом не вспоминала. Мы же вместе с тобой и Полей шли, хотели мужиков скородумовских расколдовать, - заплакала Гостюшка и кинулась было к Марфе, но тетка сильной рукой отодвинула девочку в сторону.
– Уйди, зашибу. Эх, жару маловато, - вздохнула Марфа, - надо бы в печь дровишек подбросить, и как назло ни одного полена не осталось. Ох, - спохватилась баба, - как же я забыла, мешается, в бок толкает, сучком колет, - в печку его!
– И тетка достала из-за пазухи березовую чурку.