Скинхед
Шрифт:
– И все равно мне нужно побольше тренироваться, нагонять остальных.
– Установка правильная, с одной только поправкой: никогда не спеши.
Он не стал напоминать о том, что, мол, поспешишь - людей насмешишь. Добавил только, коли, я так серьезно отношусь к своему назначению, то надо воспитывать в себе самодисциплину.
Часом позже мы встречаемся во дворе, он дожидается возле своей машины.
– Думаешь, небось, что поедем домой вместе? Нет, мне еще сегодня поработать надо, а тебе порулить час-другой не помешает. - И он отточенным движением подбрасывает мне ключи от машины. - Водишь ты уже уверенно. Накатаешься - пригони ее обратно. Смотри из нашего района
Глядя на то, как я нерешительно перенимаюсь с ноги на ногу, он добавляет, словно бы поручение дает:
– Привыкай к ответственности: за себя, за мать, за свою женщину, за Родину, за машину, в конце концов. А ты что думал: быть настоящим мужчиной легко? Ладно, вперед - и чтобы к десяти машина стояла здесь.
– Спасибо, учитель!
Машина плавно выкатывается со двора, выехав за ворота, я торможу у обочины, чтобы набрать номер Иры.
– Привет, малышка! - выпаливаю, даже не дождавшись ее "алло".
– Привет! А если бы трубку взял папа? - И не дождавшись ответа, сквозь смешок: - Как я люблю, когда ты меня так называешь.
– Ты можешь спуститься во двор?
– Сейчас? Поздно, Артем, что я родителям скажу?
– Ты постарайся, у меня для тебя сюрприз.
После некоторого раздумья она решается:
– Ладно, что-нибудь придумаю.
– Только быстрее, ладно?
Вскоре я перед ее блоком. Ира спускается, кутаясь в пальто, которого я на ней еще не видел. Надо будет сказать ей, что она смотрится в новинке бесподобно, девочки это любят. Ира опередила меня, оценив по достоинству необычную картину - ее парень не жмется к стенке дома, как обычно, а солидно выходит из автомашины.
– Откуда у тебя тачка? - в ее голосе нотки волнения и где-то агрессии, что очень непривычно слышать от мягкой Иры.
– Мне ее Учитель дал, покататься, а ты что решила? - Мне действительно интересно, что она думает по данному поводу.
– Извини, Артем, я просто беспокоюсь за тебя…
Ира обо мне беспокоится. Вот это да! Она сама почувствовав смущение, тараторит о том, как я классно смотрюсь на фоне машины. Отвесив шутливый поклон, я открываю перед ней дверцу. Сперва мы заезжаем в наш двор - там тоже есть кого удивить, потом направляемся к ближайшей кафешке, и, получив в окошке мороженое, едем дальше - прямехонько к пустырю бездомных парочек.
– Малышка, я так скучал по тебе.
– Я тоже ужасно скучала.
И все повторилось как в лучшем из фильмов: мы снова занимались любовью. И счастье того, что она моя женщина, топит меня. Женщина, которая принадлежит только мне. Я попытался сказать об этом ей, что счастлив, потому что у меня есть она. А она сказала, что я тот, кто дарит ей счастье быть любимой. Мы молчим, и вдруг она спрашивает:
– А кто такой Учитель? Ты о нем так часто говоришь, он у вас по какому предмету?
– Он вовсе не школьный учитель, у него нет ничего общего с нашими жалкими крысами. Клуб "Красное кольцо", куда я хожу, придумал и создал он. Он учит нас правильно жить, поэтому, и считаем его Учителем.
– А что это за клуб, спортивный?
Я помню наизусть слова из клятвы: никто не должен знать о "Красном кольце", его людях и целях.
– Что-то вроде спортивного…
– Ты что-то скрываешь! - и она обиженно надувает губки.
– Главное для нас - любить родину. А для этого надо быть сильным, потому что слабый не сможет ее защитить. Грош цена такому патриоту! - убежденно чеканю я, и не без гордости сообщаю главную новость: - Между прочим, я сегодня стал командиром.
– По-моему, я слышала про этот ваш
– Знаешь, Ира, об этом вот так просто, в двух словах, не поговоришь, - отвечаю, судорожно вглядываясь в дорогу. - Мы с тобой еще вернемся к этому разговору. Хочешь, завтра поговорим об этом?
– Хорошо, Артем, давай поговорим завтра.
Мне она кажется несколько смущенной или даже расстроенной, хотя еще пять минут назад смеялась моим шуткам. Надо бы поднять ей настроение. Только как это сделать? Совсем я не умею с женщинами обращаться. Ничего, это дело нехитрое - научусь. Правда, недавно я слышал выступление какого-то Нобелевского лауреата по химии, что ли, который сказал, что на свете все поддается изучению, кроме женщины. Но это он шутит, должно быть. Разве сложно бабу понять?
Мы уже у самого ее дома, моя машина плавно тормозит прямо перед блоком Иры. На манер джентльменов из американских сериалов, выскочив из своего лимузина, я галантно распахиваю перед ней дверь. Она с грациозностью поп-дивы подает мне руку и выбирается из машины с таким видом, будто у нее всю жизнь был личный шофер.
– Спасибо, благородный рыцарь, за вечернюю прогулку.
Она так хороша при бледном свете ламп, что я прерываю ее реверанс, впившись ей в губы.
* * *
А дома меня встречает не измученная ожиданиями мама, она давно отправилась спать, а нагрянувшая неожиданно бабуля. Она терпеливо дожидается на кухне любимого внучка, то есть меня, украсив прежде убогий стол - на двоих - блюдо, доверху набитым картошкой, которого хватило б на весь мой отряд. Какая же вкуснятина оказывается картошка в мундире, приправленная укропом, да ложечкой кукурузного масла, с двумя палочками сосисок и малосольными пупыристыми огурцами, бабушкиного производства. И все это - под добродушное ворчанье старушенции, у которой нет ничего на свете, кроме избушки на курьих ножках, моей матери - гордости всего семейства, потому как она единственная с дипломом и меня, ненасытного балбеса, но что ни говори, а уже настоящего командира. То-то еще будет, бабуля!
– Много двоек, должно быть, в четверти? - она домывает последнюю тарелку за мной. - А ведь последний год учишься в школе. Надумал, куда поступать будешь?
– Ни одной двойки, - чуть было не схватился за голову, мало мне мамы, которая ноет про институт, теперь еще и бабуля будет причитать.
– Ну и на том спасибо - она последний раз окидывает взглядом кухню, выискивая не порядок где, и, успокоившись идеальной чистотой, выключает свет. Мы отправляемся в постель, я в свою, а она к маме на кровать. Ее храп уже слышен и мне, а я еще немного ворочаюсь, отгоняя мысли об институте. Далась моим родичам эта шаражкина контора.
* * *
– Ты вокруг посмотри, что творится. Уже шагу ступить невозможно: всюду эти черномазые. Москва черт знает, во что превратилась, я уже не понимаю, где живу в России или в каком-нибудь Чуркестане.
Мы прогуливаемся по Тверской, так пожелала Ира. Она говорит, что если не спускаться в метро и не гулять в центре Москвы, забываешь, что живешь в столице. Потому что наша окраина больше похожа на городок в Подмосковье. Мне же не терпится объяснить ей, что столица меняет свое лицо из-за приезжих. Москва фактически оккупирована. А мы, коренные москвичи, превращаемся в меньшинство. Еще немного и нас рассуют по резервациям. Точь в точь так, как американцы когда-то поступили с аборигенами Америки - индейцами. Я вопросительно поглядываю на нее, стараясь уловить признаки одобрения. Голова у нее должна варить, ее фотка на школьной доске почета с первого класса висит.