Скинхед
Шрифт:
– Ты извини, что я тебе не звонил так долго, просто у меня проблемы возникли дома. - Ясно, что это не оправдание. Но мне ничего в голову иного не приходит, и я замолкаю в нерешительности. Не рассказывать же ей второпях об истории с мамой. Небось, решит, что еще плачусь, как сопляк.
– А что случилось-то? - моя девочка озабоченно смотрит на меня. Сколько же в ее взгляде искреннего участия. Я готов любоваться ее лицом и далее, но тут на горизонте возникает "тучная туча" - директриса и надвигаясь на меня визжит, что нам давно пора быть на уроке. Целых полторы минуты прошло после звонка.
"Туча" провожает Иру
Но сразу после уроков вырваться не получается - приходится выслушать получасовую речь классного руководителя, посвященную чувству ответственности у учащихся в выпускном классе. И плавный переход к основной теме лекции - короткое напоминание о том, что каждый из нас обязан принести пятьсот рублей на покраску школьного забора. Он у нас, конечно, здоровый, но на те деньги, что они с нас сдирают, можно покрасить Великую китайскую стену. Так бы и сказала с самого начала, а то битый час соловьем заливается. Через минуту я мчусь к условленному месту, увидев Иру, сидящей на скамейке, готов кричать и петь от радости.
– А чего ты так долго? Я замерзла.
Я быстро, как можно смешней, передразниваю только что услышанную речь классной. Она улыбается моим словам - значит извинила.
– Я так и поняла, что что-то случилось. Ты же никогда не опаздываешь.
И она вскидывает голову и смотрит на меня.
Я уже привычным движением забираю ее сумку и держась за руки мы бредем к ее дому. Как-то само собой всплывает тема о моих домашних приключениях.
– Ты знаешь, маму ограбили какие-то черные подонки и не просто отобрали сумку, а еще и испугали до полусмерти - ножом угрожали. Пришлось, всю неделю с ней просидеть, выводить из стрессового состояния.
– Ой, Артем… - Ира в испуге сжимает мою руку. - Как же так?! Как она сейчас?
– Постепенно приходит в себя, сегодня даже на работу вышла, - я так ей благодарен за ее сочувствие.
– Артем, если я могу чем-то помочь, ты только скажи…
– Спасибо, Ира, - я откровенно любуюсь ею, и мне на душе становится как-то легче. Конечно, я скорее умру, чем попрошу ее о помощи, но все равно приятно думать, что ты не одинок на белом свете.
– Вот когда смогу помочь чем-то, тогда и будешь благодарить, - она слегка сжимает мне руку. А потом было как всегда: ее дом, подъезд и поцелуи, которые связывают нас так, что мы не можем оторваться друг от друга.
* * *
Поздним вечером крадучись пробираюсь к кухне, где горит свет. Мама сидит за столом, а в комнате стойкий запах валерьянки, которую обычно пьет бабушка, если у нее "давит", как она говорит, сердце.
– Мамочка, ты как себя чувствуешь? - сгребаю ее в охапку.
Обычно в такие минуты, мама счастлива и готова простить все, на этот раз она сжалась так, как будто ее кольнуло током.
– У тебя что-то болит? - испуганно вглядываюсь в ее лицо. - Не надо было выходить на работу.
– Наверно, ты прав, но и сидеть дома дольше недели нельзя - неудобно перед девочками, - и она принялась растирать грудь с левой стороны.
– Сердце - это серьезно, надо вызвать скорую помощь.
Телефон висит на стене с давних времен, когда я еще ползал под столом. Мама любит при случае вспоминать, что когда мне было три года, то моей
– Знаешь, ведь самое главное, когда ты любишь… Хотя то, что тебя любят - это тоже приятно.
– Мамулечка, можешь не сомневаться - я тебя очень и очень люблю. Может, приляжешь, пока врачей нет?
Наплевав на свое святое предназначение и клятву Гиппократа, "Скорая" явилась вовсе не скоро. Первая помощь состояла в том, что звонком своим врачи разбудили задремавшую было маму.
– Эскулапы прибыли, - вспомнил я мамины шутки.
В дверях я с изумлением разглядываю женскую фигурку в белом халате. Если бы не одеяние и очки на носу ее вполне можно принять за девчонку, взявшуюся разыгрывать меня. Мужичок с потрепанным докторским чемоданом и сивушным перегаром, однако, возвращает меня к суровой действительности.
"Девочка" в халате между тем представляется:
– Вы не переживайте, просто я очень молодо выгляжу. А вообще я дипломированный врач и закончила первый медицинский с отличием. У меня опыта работы только на "Скорой" не меньше пяти лет. Кстати, теперь, когда вы ознакомились с моими анкетными данными, могу я пройти к больной? - и она, деликатно вытерев ноги о половичок, проходит в мамину комнату.
Я сторонюсь, пропуская их в квартиру, а вместе с ними и специфические запахи больницы. До бабушки, наконец, дошло, что у мамы не просто грипп, и она, забившись, сидит на кухне и молится перед своей крошечной иконкой, которую всегда носит с собой.
Присев на кровать к маме, юный доктор заводит разговор, как бы между прочим, устанавливает контакт с больной.
– Мы уже не надеялись достучаться, решили, что получили ложный вызов.
– Это Артемка, наверное, твоя вина, я-то прикорнула после валерьянки, а тебе, видать, телевизор помешал.
– У такой молодой мамы такой взрослый сын? - продолжает контачить доктор, возясь со стетоскопом. - Я так поняла, что жалуемся на сердце?
Мама обреченно кивает головой и в комнате повисает тишина, словно бы в ожидании приговора. Мамино давление явно не удовлетворило врача, потому как она укоризненно глянула на меня. Но вот и приговор:
– И давно у вас болит сердце, Надежда Артемовна? - не нравится мне ее тон, и выражение лица не добавляет оптимизма.
– Нет, всего с неделю.
– Тяжелая работа? Стресс?
– Да, доктор… Скорее, стресс…
– Больно изящно сказано - стресс. Какие-то черномазые ублюдки напали на ее - вот и все! - Я не могу иначе говорить об этих тварях, пригвоздивших мою мать к кровати. - Черное отродье.
– Артем, что за выражения? - мама приподнимается на подушке.