Скинхед
Шрифт:
– Идея хорошая, но тут нужно все как следует продумать. Хорошую задачку задал, одним словом. Хвалю!
Я разворачиваюсь уходить, но у Учителя есть еще что-то для меня.
– Хочу сказать, что с заданием ты со своими молодцами справился на все сто процентов. Поблагодари от моего имени всех! Молодцы!
– Спасибо, Учитель, это все благодаря Вам.
Хорошие дни пошли, черт возьми! Неужели моя черная полоса, начавшаяся моим рождением, сменилась белой? Вот бы так оно и было на самом деле.
* * *
Поздно ночью бодро приближаюсь к дому, по привычке вскидываю взгляд на наши окна - света нет.
– Ты что притаилась в темноте? - шутливый тон призван взбодрить ее, ибо чувствуется, что с ней что-то не то. Вспыхнул свет и все стало ясно: мама стоит с заплаканным лицом. Она у меня вообще-то боевой товарищ, покричать, возмутиться и всплакнуть дела ради может, но чтобы, так вот, в темноте, горючими слезами - такое не припоминаю.
– Извини, Артем, я не хотела тебя пугать, - она проговорила это, с трудом удерживая слезы.
– Что случилось, мам? - я, как можно теплее, обнял ее. - Опять начальница разорялась?
– Какая там начальница, стала бы я из-за нее убиваться, только потише, а то бабушку разбудишь.
Видимо зря я радовался хорошему дню, что-то случилось из ряда вон выходящее.
– Да ничего страшного, просто перепугалась я сильно, - почувствовав, что я готов от нетерпения взорваться, несчастная мать призналась сквозь слезы: - Я же сегодня зарплату получила, а у меня сумку вырвали, когда я к метро шла. До того обидно, чувствую себя полной дурой.
Она вновь закрывает лицо руками, а я чувствую, как от ярости кровь вскипает во мне и гулко стучит в перепонках.
– Кто это сделал? - глухо вскрикиваю я, готовый взорваться от злобы, ярости, желания отомстить.
– Ну откуда мне знать? Спросил бы что-нибудь полегче. Только и успела запомнить: шапки, надвинутые на глаза, да странный акцент у того, кто ткнул меня в бок ножом…
Я на минуту представил мать: растерянную, жалкую, с сумкой в руках… И нож…
У меня словно отнялся голос. Со мной такого еще не случалось никогда в жизни. Никогда так вот физически я не ощущал столь сильной обиды за близкого человека и собственную беспомощность.
– Ой, Артемка, извини, не должна была я тебе этого говорить, да ничего не поделаешь. Не денег жалко - обидно и больно. Что же такое происходит: двое мужиков, у одного из них нож в руке, нападают на беззащитную, одинокую женщину. И где? В самом центре Москвы, в парке, через который я хожу двадцать лет каждый день. Господи, что же стряслось с нами? - в ее голосе столько недоумения и обиды, что у меня щемит сердце.
Что мне остается делать - обнимаю и глажу маму по волосам, по голове, склоненную мне на плечо - так, как она делала мне когда-то, в теперь уже таком далеком детстве. И еще нахожу слова утешения, ласки: то, что миллионы раз делала она, когда я впадал в отчаяние. Если бы у меня была возможность найти этих ублюдков, и разорвать их на миллион кусочков, я бы это сделал не задумываясь.
– А акцент, какой был у них? - начинаю допытываться я, хотя понимаю, что разыскивать двух воров, в кишащей бандюгами и убийцами многомиллионной Москве дело невозможное и это приводит меня в ярость.
–
– И все же это были кавказцы? - мне хочется, чтобы она согласилась с моими подозрениями.
– Скорее всего, да, но не понимаю, почему тебя так волнует, откуда конкретно приехали эти люди? - Мама оседлала своего любимого конька. И ее не остановить. - Главное в том, что у нас порядка нет. Где милиция? Где дружинники? Да в былые времена их сами москвичи скрутили б тут же. А тут такое равнодушие…
Я молча слушаю, думая о том, что надо бы встречать ее после работы.
– А как ты думаешь, стоит обратиться в милицию? - с надеждой в голосе в заключение вопрошает она.
– Если в сумке не было документов, то не стоит. Да даже если б и были, проще дать объявление в газету о потере. У нас Витька в клубе так и сделал.
– Пусть будет по-твоему, мой-не-по-годам-взрослый-сын? - мама ладонями утирает слезы, которые льются по ее щекам, как из крана.
– Ложись спать, Артемка, утро вечера мудренее, - я копирую ее голос очень похоже и мама, наконец, улыбается сквозь слезы.
– Пожалуй, ты прав, - и впервые за всю нашу жизнь не она зашла ко мне в комнату пожелать спокойной ночи, а я, дождавшись, пока она переоденется и уляжется, на цыпочках заглядываю к ней и, неуклюже чмокнув в щеку, говорю, что люблю ее больше всего на свете.
И это была ночь без сна - первая такая за всю жизнь, когда я лежал в темноте и думал о мести. Разыскать этих двоих невозможно. Согласен. А стереть их с лица нашей земли? Разве не к этому призывает Учитель?
Что-то изменилось с того дня в нашем доме. Мамка взяла бюллетень, чтобы маленько прийти в себя после пережитого, как она говорила, стресса. Я со своей стороны всячески оберегаю ее покой. Мы смотрим ее любимые фильмы, обедаем, гуляем вечерами вместе - ей нужен свежий воздух, я даже без напоминаний мою посуду. Однако она отходит тяжело, то и дело без видимой причины дергается. Окончательно добивает меня инцидент, случившийся как-то вечером во дворе. Поздно вечером неожиданно из темноты выходят двое неизвестных - время спрашивают. Мама испуганно шарахается и шагнув вперед, заслоняет меня, хотя мне ничто не угрожает. Вид у нее решительный, так что пацаны предпочитают ретироваться, так и не получив ответа, на прощанье одарив нас удивленным взглядом. Как тут не удивиться: здорового бугая, пытается защитить женщина, которая едва достает ему до плеча. Отдохнув с неделю, она в понедельник засобиралась на свою любимую работу. А у меня в душе с той поры поселилась тревога - ноющая, непреходящая.
* * *
Как же так получилось, что за всю неделю я ни разу так и не позвонил Ире? И она тоже не звонит, должно быть, обижена. Есть за что. Разыскав ее на перемене, я пробираюсь к ней через толпу малышни, подобно муравейнику, снующей вокруг и тут как резко раздается звонок на урок и ее подружки, шушукаясь бегут мимо меня в класс, и мы остаемся вдвоем посреди стремительно пустеющего коридора. Ира застенчиво улыбается мне - значит все не так плохо.
– Привет, малышка!
– Привет, Артем, - она, колеблясь, делает шаг в мою сторону.