Скинхед
Шрифт:
* * *
На автобусной остановке мое внимание привлек цветочный ларек - впервые в жизни. И привлек названием "Добрый цветочник". А еще этот добрый дядя проводит рекламную акцию и предлагает десять роз за двести рублей. Это ж каким добрым надо быть, чтоб предлагать четное количество цветов по сходной цене. Даже я знаю, куда идут с двумя или десятью цветочками. Именно этой мыслью я и делюсь с белокурой бестией - продавщицей, вернее с ее огромной грудью, обтянутой в тесную кофточку. Она смеется в ответ и делится опытом:
– Это ты по молодости не знаешь,
Честно признаюсь, меня мало трогают цветочки-лепесточки, но три белые розы, жавшиеся друг к другу на витрине в жалком глиняном горшке, так и просились ко мне. Ира восхищенно всплеснула ручками, увидев, как я достаю из-за пазухи свой маленький букет. И в следующую минуту она жестом фокусника извлекает из кармана билеты:
– Раз ты не против цирка, то мы идем туда. Знаешь, у меня с детства такая привычка: я, братик, родители - мы всегда по праздникам ходим в цирк.
Под ее болтовню невольно думаю о том, как было бы здорово, если бы у меня была такая же семья. Но ничего, вот вырасту, женюсь на Ире, и у нас будет куча детей. Трое! Бог троицу любит. Я крепко сжал ее руки, и вскипающее во мне возбуждение слегка кружит голову. Вагон вообще-то полупустой, но сидеть нам не хочется. Каждый раз, когда вагон дергается, Ира хватается за меня, в конце концов, я ее обнял за плечи - оберегать ее - моя обязанность. А цирк, между прочим, оказался заполненным не малышней с бабушками, а такими же парочками, как мы с Ирой.
В начале представления вышли клоуны: мне всегда было жалко Рыжего, вечно его Белый накалывает. Так получилось и на этот раз, Белый облил Рыжего водой и был таков, а тот остался на арене, фонтанируя слезами. Но мне не до смеха: Ира шепчет, обжигая меня своим дыханьем, что ей всегда нравились рыжие. А я ей: мне всегда нравились блондинки, а конкретнее та, что сидит рядом. В буфете, когда Ира садится за мороженое с вишневым вареньем, я смотрю, как она ест его, любуюсь ею и думаю, что у нее все получается изящно и красиво.
– Честно говоря, я с удовольствием доела б мороженое сама, но говорят надо делиться с ближним, - и она, рассмеявшись, протягивает мне стаканчик.
– Мне нравится твой подход к жизни.
Мне действительно нравится в ней решительно все. Я касаюсь ее рук, удивляясь их холодности. Мне хочется передать им свое тепло поцелуями и поглаживанием ее тонких и нежных пальцев. Она смущена:
– Знаешь, у меня что-то с кровообращением, поэтому руки всегда холодные. Врачи говорят, что со временем это пройдет.
Все проходит… Где это я слышал? Только б представление это длилось вечно: хрупкая девичья фигура, непроницаемая темная даль зала, повисшая над бездной манежа, ослепительные вспышки и мы.
Увы, этот сладостный миг кончается совершенно прозаическим образом: вспыхивает свет, покончив с волшебством представления,
Мы стоим на площади перед метро, не желая расставаться.
– Куда теперь? Я посмотрел на нее вопросительно, она еще ближе прижалась ко мне и сказала:
– А хочешь ко мне в гости?
Такое не могло мне присниться даже в лучшем из снов. От неожиданности я мямлю, что-то вроде того, мол, неудобно как-то - что я твоим родителям скажу? Здравствуйте, я ваша тетя?
– А дома никого нет, предки в гости ушли и брата забрали с собой, вернутся поздно. - И она посмотрела на меня таким взглядом, что я ни слова не говоря, устремляюсь с ней - в обнимку к метро.
Мы стоим, прижавшись друг к другу, в конце полупустого вагона. И чтобы изменилось, если б он был забит до отказа? Ира отвечает на мои поцелуи, запустив руки под куртку, она гладит меня по спине. Мои руки скользят по ее спине, постепенно спускаясь вниз и ее тело, становится мягким и податливым. Сколько продолжалось это чудесное забытье? Во всяком случае, когда в тишине какая-то узкоглазая грымза с черными, как у монстра волосами, уставясь на нас, прогнусавила:
– До чего молодежь дошла, совсем стыд потеряли, - поезд видно давно стоял.
В другой раз я б нашел, что сказать этой мегере неудовлетворенной, но Ира тянет меня к выходу и я послушно следую за ней. Также молча, мы перешагиваем порог ее квартиры, где как-то, не умеючи принимаемся стаскивать друг с друга, ставшие вдруг тяжелыми дубленку и куртку. Не сразу удается преодолеть сопротивление пуговиц да петлиц, и какое же их множество, господи! И когда, наконец, она предстает передо мной в своем, элегантно облегающем ее стройную фигурку платье, я неожиданно для себя подхватываю ее на руки и хрипло спрашиваю:
– Где твоя комната? - кивает она куда-то вглубь квартиры и я, миновав кухню, столовую, оказываюсь в небольшой комнате, убранство которой - письменный стол в углу и диван-кровать у стенки - безмолвно свидетельствует о том, что наш любовный корабль пришел точно по курсу. Я ее буквально бросаю на кровать, покрывая лицо, шею, плечи поцелуями. Ее трясет озноб. Я лежу с ней рядом и без умолку говорю любимой все ласковые слова, которые знаю.
– Ира, я тебя люблю. Ты очень красивая, нежная, непохожая на других.
– Ты же будешь со мной нежен? Я никогда раньше не делала этого, - у нее в глазах стоят слезы. - Я ни с кем никогда не была…
– Я тоже никогда не занимался любовью, - заметив в ее глазах недоверие: - Честно. Ты - моя первая девушка.
Она прижимается ко мне, и жар, излучаемый ее телом, подсказывает мне то, о чем бы я, наверное, никогда б не догадался сам - она тоже жаждет любви. Как это произошло, я никогда не смогу рассказать, но я вошел в нее, она содрогнулась всем телом. Это движение лишает меня рассудка, во мне вспыхивает всепожирающий огонь, малышка шепчет мое имя так страстно, так пламенно и возбужденно, что наше слияние кажется вечным, а обладание ею есть истинное откровение: Ира - моя.