Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
– Иди к северным воротам, – торопливо сказала она. – Не беги, но и не задерживайся.
Бежать Млынов не мог, а задерживаться не собирался. Во дворе крепости суетилось много народа, но в основном это были старики, женщины да дети. Юная спасительница его тут же затерялась среди них, успев на прощанье показать, куда ему следует идти, и он пошёл.
Стражи у распахнутых настежь ворот не было. Млынов миновал их и сразу же увидел худую рабочую лошадь с понуро опущенной головой, которую держала под уздцы старуха, прячущая лицо. Она молча передала ему поводья и
Это была свобода, точнее – слабый её ветерок, в постоянство которого капитан ещё боялся поверить. Но конь неторопливо шёл размеренной рысью, покорно слушался поводьев и вскоре перевалил небольшую возвышенность. Стена крепости ещё была видна, но Млынов все же остановился, чтобы определиться, в каком направлении ему следует ехать далее.
Шумы крепостного двора здесь не мешали вслушиваться, и Млынов впервые различил дикие крики атакующих текинцев и чёткие, слаженные ружейные залпы отбивающихся солдат. Там шёл бой, там были свои, и он погнал свою клячу напрямик.
Ему удалось миновать изрядный кусок пустынной степи, когда случайная пуля попала в лошадь. Она удержалась на ногах, зашаталась, и Млынов успел спрыгнуть на землю. Но был ещё слишком слаб, не устояв, упал и просто поторопился отползти подальше, чтобы не попасть под бьющуюся в агонии клячу. Вжавшись в землю, дождался, когда она перестанет кричать и дёргаться, поднялся и, пригибаясь, побрёл в ту сторону, где слышались далёкие звуки боя.
Но все шумы скоро кончились. Он не знал, чем завершилась атака, где сейчас находятся свои, где – чужие, и, чтобы не рисковать, кое-как спрятался в первой же подходящей низинке. Переждал, пока солнце не скроется за горизонтом, и только тогда побрёл на запад. На последние отсветы затухающей зари.
Мучительно болело избитое тело, его шатало от голода и внезапных приступов боли, но беспощаднее всего мучила жажда. Он брёл только по ночам, от заката до рассвета, ориентируясь по последним солнечным отблескам и Полярной звезде. Шатался, падал, вставал, шёл и снова падал, пока окончательно не растерял всех сил. Тогда он приказал себе ползти. И полз каждую ночь. Строго на запад.
Через четыре дня после бегства из крепости Геок-Тепе на капитана Млынова случайно наткнулся казачий дозор.
Глава шестая
1
Баранов с трудом добрался до ближайшего телеграфного поста. Ныла кое-как вправленная после вывиха нога, сильно болело плечо, на которое он умудрился упасть, пытаясь сдержать перепуганную внезапным взрывом лошадь. Конечно, следовало потерпеть, доехать до какого-нибудь лазарета, но Скобелев приказал вначале справиться о гелиографах, а уж потом заниматься собственной ногой. Правда, что-то там говорилось о докторе Гейфельдере, но адъютант велел везти его на телеграфную станцию. Боевой приказ был куда существеннее его личного самочувствия, и Баранов терпел, стиснув зубы.
Казаки на руках
Непроизвольно раскачиваясь от ноющей боли, он тупо смотрел на бегущую телеграфную ленту. Это продолжалось довольно долго, потому что телеграфист вначале сделал запрос, а потом терпеливо ждал ответа. Изредка поглядывая на страдающего адъютанта, он не решался ни о чем его расспрашивать, а когда наконец собрался с духом, аппарат застучал, выталкивая ленту с ответом.
– Первая партия гелиографов в количестве пяти установок прибыла в Красноводск. Днями ожидаем остальные.
– Передай, чтобы немедленно переправили в Бами.
– Сейчас, сейчас…
Телеграфист произнёс это с некоторой растерянностью, потому что лента продолжала ползти без его запроса.
– Что там ещё? – с раздражением спросил Баранов.
Нога ныла куда сильнее, чем прежде. То ли её растрясло при скачке, то ли не слишком туго перевязали, оказывая спешно первую помощь.
– Запрашивают, кто подписал запрос о гелиографах, – доложил телеграфист.
– Спохватились… Передай, что запрос делал личный адъютант генерала Скобелева по его устному распоряжению.
– Будет исполнено, – телеграфист бойко застучал ключом.
Некоторое время он молча занимался своим делом, читал прибывающие телеграммы, отстукивал ответы. Потом сказал с удивлением:
– Доктор Гейфельдер велел вам ждать здесь. Он срочно выезжает.
– Что-нибудь случилось?
– Не знаю. – Телеграфист помолчал. – У вас нога болит?
– Болит…
– Позвольте помочь, – телеграфист осторожно разбинтовал ногу. – Сильно она опухла. Не шевелите ею, я ванночку сделаю.
Баранов покорно ждал, пока юный телеграфист нагреет воду, пока сам осторожно опустит распухшую ногу в тазик.
– Бабушка так делала, – пояснил он. – Легче?
– Легче, – Баранов впервые улыбнулся. – Ныть перестаёт.
– Тепло – главное дело…
Доктор Гейфельдер выглядел очень расстроенным. Молча осмотрел пострадавшего Баранова, определил, что кроме вывиха у него сломано ребро, похвалил за тёплую ванну телеграфиста. И тут же под каким-то предлогом выслал его из помещения.
– Большое горе, Баранов, – тихо сказал он. – На центральную станцию пришла телеграмма с уведомлением, что матушка Михаила Дмитриевича Ольга Николаевна Скобелева внезапно скончалась.
– Как?! – ахнул адъютант.
– Как именно, в телеграмме не указано. – Гейфельдер помолчал. – Придётся мне в Бами скакать, иного выхода нет. Постороннему такое известие не поручишь, а вам от верховой езды пока следует воздерживаться. Помалкивайте да полёживайте, а я поскакал.
– Один?
– Со мною – десяток казаков. На обратном пути захвачу вас.
Внезапно застрекотал телеграфный аппарат. Доктор метнулся к дверям, позвал телеграфиста.
– Какого-то Млынова в степи нашли, – сказал телеграфист, прочитав ленту. – Еле живого, как сообщают.