Скрип на лестнице
Шрифт:
– Как звали дядю Давида по отцу? – спросила Адальхейдюр. Эльма нарезала овощи для ужина, а мама стояла у плиты. – Того, который политик, – прибавила она, и ей почти удалось придать своему вопросу будничный тон.
– Хёскульд. – Эльма не подняла глаз от паприки.
В кухне воцарилось молчание – лишь тихо гудело радио, которое никто не удосужился перенастроить, хотя голоса в нем стали неразборчивыми. Кухня была маленькой, с гарнитуром из темной древесины, а стол и обитые кожей скамейки подходили к этой обстановке. Родители Эльмы часто говорили о том, что, мол, не мешало бы обновить кухню, но у них вечно руки не доходили. Эльму
– Ты говорила с кем-нибудь из родни Давида? – спросила Адальхейдюр, держась за ручку сковородки и помешивая фарш лопаточкой. Эльма помотала головой. – Эльмочка, – продолжала мама, не поднимая глаз, – ты же должна быть в состоянии говорить о нем. Ты ведешь себя так, словно вы никогда не жили вместе, словно его и не было в твоей жизни все эти годы.
– Не сразу, – ответила Эльма и ощутила, каким тяжелым вдруг стало ее дыхание.
– Ну, милая, смотри сама, – сказала Адальхейдюр. – Но иногда полезно поговорить и с профессионалами. У нас в Акранесе психологи хорошие. И если хочешь, то я…
– Мама! – перебила ее Эльма. – Спасибо, но нет. Мне меньше всего хочется разговаривать с психологами, а уж в Акранесе тем более.
Адальхейдюр промолчала, плотно сжав губы. Эльма ощутила, как матери трудно молчать. Ведь ей всегда было дело до всего, хотелось исправить и то и это. Наверное, ей не по себе, что она не может помочь собственной дочери. Эльма вздохнула. Она не собиралась проявлять такую резкость, это само получилось.
– Не то чтобы я отрицаю свои проблемы, – сказала она. – Я просто не вижу, чем это мне поможет. Все кончено, и этого не изменить. Он ушел, бросил меня, не сдержал обещаний. Мне просто… просто нужно время. – Она улыбнулась матери, и та улыбнулась в ответ, хотя, судя по всему, слова дочери ее не убедили. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но в тот же миг входная дверь распахнулась и раздался детский голос:
– Бабушка! Бабушка! А знаешь, что?.. – Александер вбежал в мокрых сапожках, глядя на бабушку вытаращенными глазами.
– Нет, не знаю, – склонилась к нему Адальхейдюр.
– Александер, разуйся! – крикнула ему Дагни из прихожей.
– А мне на Рождество космический корабль подарят! – сказал Александер, словно не слыша матери.
– Космический? А разве в игрушечном магазине такое продается?
– Да, в «Той Стори», – ответил внук, вытаращив глаза.
– Александер, этот магазин называется «Тойз-Ар-Ас», и я не уверена, что там продаются космические корабли. А ну, быстро снимай сапоги! Ты бабушке весь пол замочишь!
– Ничего страшного, – сказала Адальхейдюр. Она улыбалась Александеру, стаскивая с него сапожки. – Ну, наверное, в этом «Той Стори» космические корабли продаются, там ведь все есть? – Александер расплылся в улыбке и усердно закивал.
– Сегодня космический корабль, вчера динозавр, позавчера летающая машина, как в «Гарри Поттере». – Дагни закатила глаза. – В этом году у нас запросы на Рождество немаленькие. – Она звучно поцеловала мать и сестру. Видар, муж Дагни, вошел за ней следом, неся на руках Йёкюля.
Александеру было пять лет, а Йёкюлю год. Они были как земля и небо. Белоголовый голубоглазый Александер был похож на отца. Йёкюль – со светло-русыми волосами матери и пухлыми
– Хочешь к тете Эльме? – Эльма протянула руки к Йёкюлю, который тотчас раскинул ручки и потянулся к ней. Она целовала толстые щечки и обнимала его, но стоило лишь Адальхейдюр поставить на пол ящик с игрушками, он затрепыхался и захотел, чтобы его спустили вниз.
– Как хорошо пахнет, мама. – Дагни села за стол. – У тебя кофе есть?
– Ты на работе упахалась? – спросила Адальхейдюр, подставляя чашку под кофе-машину.
– Не то чтобы совсем. Но дежурства бывают утомительные, – ответила Дагни и взяла чашку. В желтом свете люстры Эльма разглядела, что у сестры под глазами большие черные дуги, которые она пытается скрыть под макияжем.
Дагни была старше всего на три года, но сестры никогда особенно не дружили. Они были очень несхожи, и у Эльмы всегда складывалось ощущение, что она раздражает Дагни, даже ничего не делая для этого специально. Сколько Эльма себя помнила, она всегда завидовала сестре. У той всегда был большой круг общения, она привлекала к себе людей своей искренней улыбкой и приятным обхождением. У нее было такое свойство: с ней всегда всем было хорошо, она ко всему относилась с интересом. Выслушивая кого-нибудь, она наклонялась к нему, не мигала и усердно кивала головой. Исключением здесь была лишь Эльма. Обычно Дагни смотрела на Эльму как на младшую сестренку: не с любовью, а как на отстающую. Как на сестренку, которая ничего не понимает. Сестренку, за которой надо следить, чтобы она как-нибудь не осрамилась. Например, указывать ей, что вот эта футболка не подходит к вон той юбке или что глаза накрашены неровно. Эльма потеряла счет всем тем разам, когда ей приходилось выслушивать, какая ее сестра «красивая девочка» да какая она «милая и умненькая». Эльма сомневалась, что Дагни приходилось выслушивать то же самое о ней.
Сколько Эльма себя помнила, они никогда не играли вместе. Когда к Дагни в гости приходили подруги, они всегда закрывались, а когда пятилетняя сестренка пыталась войти, всем скопом наваливались на дверь. Она помнила, как стояла в коридоре и плакала, и стучалась, пока не приходила мама и не находила для нее другое занятие. Позже она и помыслить не могла о том, чтобы водиться с Дагни и ее подругами. Девчонками, которые так по-дурацки верещали, если слышали что-то смешное, интересное или страшное.
А еще Дагни всегда знала, чего хочет и к чему стремится. В родительском доме на стене висела фотография шестилетней Дагни в костюме медсестры, а сейчас она работала акушеркой в Акранесской больнице. Когда ей было всего четырнадцать лет, она познакомилась с Видаром и никогда не сомневалась ни в их союзе, ни в самой себе. Через столько лет они по-прежнему были вместе, у них было двое детей, свой дом, внедорожник и все, что должно быть у среднестатистической семьи. Эльме с трудом верилось, что для создания их обеих были задействованы одни и те же гены.
– Что новенького в полиции, Эльма? – спросил Видар, также не отказавшийся от чашки кофе. Эльма открыла рот, чтобы ответить, но ее опередила Дагни.
– Ой, а я чего скажу, – воскликнула она. – Отгадайте, кто беременный! – И не дождавшись ответа, она продолжила: – Магнея, жена Бьяртни! – и она посмотрела на остальных, ожидая реакции. Условия конфиденциальности на работе никогда не мешали Дагни обсуждать личные дела пациентов.
– Правда? – удивилась Адальхейдюр. – А я уж начала думать, что там что-нибудь не так. В смысле, физически. Сейчас ведь не подойдешь и не спросишь: неровен час, обидишь.