Сквозь черное стекло
Шрифт:
Она в своем стареньком выцветшем платье. Михаил Александрович удивленно смотрит на нее. Настя не поднимает глаз.
– Чего это ты в этом платье сиротском? – раздраженно говорит Михаил Александрович. – Тебе же столько всего накупили. Где это все?
– Я в церковь сейчас пойду, на службу.
– Понятно. В церковь по-скромному, а по жизни – от «Версаче». Логично.
Настя продолжает сидеть, опустив глаза, не притрагиваясь к еде. Молчит.
– А чего не ешь? Сидишь, как статуя… Что случилось опять?
– Я причаститься хочу сегодня.
– А
– Нельзя.
Молчат. Михаил Александрович поглядывает на Настю, но она не поднимает голову.
– Я спросить хотела у вас. одну вещь, – наконец произносит Настя тихо, подняв глаза.
– Ну, спроси.
– А если бы операция не удалась. Как бы вы поступили со мной?
Михаил Александрович отвечает не сразу, с удивлением и интересом вглядываясь в Настю.
– Хочешь честно?
– Честно.
– Отвез бы тебя обратно в интернат. И все. Ну, денег может быть дал, немного. Калека мне не нужна. Да и никому не нужна. Что? Сомневаешься в этом? Нет, девочка, мир так устроен. Всем нужны здоровые, красивые и молодые. А ущербные – они для чего? Сами мучаются и другим создают проблемы. Разве не так. Я бы им всем, честно говоря, разрешил эвтаназию. Всем было бы лучше от этого. Когда-нибудь так и будет.
Настя молчит, не отвечает.
– А почему спросила?
– Так. Подумала. А вот еще. Вы говорили, что любите меня, так?
– Ну. – Михаил Александрович с интересом посмотрел на нее, даже перестал есть.
– А вы знаете, есть такой брак. Называется белый. Это когда люди живут вместе, в любви живут, но без отношений. интимных. А мы разве не можем так?
Михаил Александрович взял ее руку и притянул к себе, возможно, крепко сжимая ее при этом.
– Ой, больно так, – невольно вскрикнула Настя, – пустите.
Но Михаил Александрович продолжал держать ее руку, вглядываясь глаза в глаза. Молчал.
– Значит, не любишь? – наконец произнес он. – Не любишь… не любишь.
– Почему? Нет. Люблю, наверное, но как-то иначе, не так как вы хотите.
– Интересно, – вдруг усмехнулся Михаил Александрович, – Другая бы на твоем месте врала, говорила бы люблю, обожаю. А ты нет. Говоришь правду. Не люблю и всё. Это хорошо, что ты говоришь правду. Это редкость.
Зазвонил телефон. Михаил Александрович наконец отпустил ее руку и включил трубку.
– Да? – говорит он быстро и сразу же встает и направляется к окну. – Так. Уже приехал? Ага, вижу. Молодцы. Давай, разгружайте. Но очень осторожно, головой отвечаешь мне.
СЦЕНА 56. ДОРОГА РЯДОМ С КОМБИНАТОМ. СУМЕРКИ. ЗИМА.
… Бесконечная шеренга угрюмо идущих людей вдоль дороги: ватники, спецовки, надвинутые шапки. А вдали – темные квадраты огромных заводских строений, трубы, прожектора, заборы с колючей проволокой по периметру. Пар стоит над строениями, постепенно покрывая все пространство, превращая его в серый ядовитый туман.
Настя сидит в машине, смотрит в окно.
СЦЕНА 57. ЦЕРКОВЬ В КАМЕННОГОРСКЕ. УТРО. ЗИМА.
Настя подходит ко входу в храм, осеняет себя крестным знаменем. Входит вовнутрь.
СЦЕНА 58. ЦЕРКОВЬ В КАМЕННОГОРСКЕ. УТРО. ЗИМА.
Пожилой священник, приблизившись к уху Насти, негромко выговаривает ей:
– А ты когда замуж-то вышла, дочка? Что-то я не понимаю.
– Месяц назад, – тихо отвечает Настя, всхлипывая.
Она стоит, низко опустив голову, как и положено на исповеди.
– Что? Месяц назад?! – невольно вскрикивает священник. – И уже хочешь мужа бросить?! Ох, молодежь пошла, прости Господи!
– Не бросить, батюшка… А жить белым браком, без отношений…
– Где же ты такого начиталась? Что ж это за брак такой, белый? Это, чтоб и детей не было?
– Ну да. Получается так.
– Грех это, дочка. Брак для деторождения освящен Богом, потому и таинство называется. Он у тебя верующий хоть, муж твой?
– Нет.
– Неверующий супруг верою другого супруга спасается. Помни это. Молись за него. Это долг твой теперь. И от обязательств брачных не отказывайся, не греши. Как сказано в Нагорной проповеди? «Кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два». Вот и иди, и терпи. Тем и спасайся.
Он накрывает ей голову епитрахилью, чтобы прочитать разрешительную молитву.
– Как имя твое?
– Анастасия.
– Отпускаются грехи рабе Божией Анастасии. и т. д., – бормочет он.
СЦЕНА 59. УЛИЦЫ КАМЕННОГОРСКА. ПЕРЕЕЗД. СУМЕРКИ. ЗИМА.
В свете фар видны стоящие впереди машины, переезд, закрытый шлагбаум, шеренга солдат с автоматами вдоль переезда, два военных газика.
– Вот попали, не повезло, – бормочет Николай.
Он сидит на первом сидении, Михаил Александрович сзади.
Михаил Александрович набирает какой-то номер на телефоне.
– Да, Нина Петровна, еще одно. Забыл сказать. А что у нас с благотворительностью? Ну, это ясно, что не даём. Правильно делаем. Понятно. Что значит некому заниматься? Так может нам фонд организовать, благотворительный? Почему? Есть кому возглавить. Моя жена, Анастасия Сергеевна, вполне могла бы. Да. Считайте, что решение уже принято. И это. Сроки. Оформите все бумаги к пятнадцатому. Ну, значит, постарайтесь. Вообще-то это будет вроде как свадебный подарок, поэтому. Ну, хорошо. Да. Жду.
Михаил Александрович выключает телефон.
– Чего-то засиделся, – бормочет он и выходит из машины. Николай и двое из джипа выходят следом.
Михаил Александрович стоит возле машины, смотрит вокруг. Рядом с дорогой, в темноте, освещенной тусклыми лампами, расположился вещевой рынок. Ближе всего к нему торговые ряды с качающимися на ветру черными майками с портретом президента в военной форме. Сразу за шлагбаумом видно железнодорожное полотно, там движется бесконечный состав: зачехленная военная техника.