Сквозь ночь
Шрифт:
— Ладно… — пробормотал он, скатившись обратно.
Подтянув к себе винтовку, он приложился и выстрелил. В гуще осинника затрещало, мелькнуло что-то темное. Не помня себя, он послал на место последний патрон.
Все было именно так, как он десятки раз представлял себе, только этого он и ждал. Пляшущая мушка уперлась в серо-зеленое. Но прежде чем он успел нажать пальцем, огромный немец, по-медвежьи круша и раздвигая ветви, поднялся над кустами, сделал два-три шага и рухнул головой вперед, уткнувшись тяжелой каской в землю.
— Все… — пробормотал Смольников и стал
Руки его дрожали, и в коленях была противная слабость, будто их перерубили. Но он все же кое-как вылез и пошел, держа наперевес винтовку.
Немец лежал лицом вниз, раскинув длинные ноги в подкованных сапогах. Смольников остановился, глядя затуманенным взглядом, как из-под его левой руки натекает на траву маленькая ярко-красная лужица. Внутри было оглушающе пусто — ничего, кроме слабости и тошноты.
— Подымайсь! — сказал он, чтобы услышать собственный голос, и тронул немца сапогом.
Немец не шевелился.
Оглянувшись, будто кто-нибудь мог увидеть, что он делает, Смольников присел на корточки. Немец дышал: серо-зеленая спина еле заметно вздрагивала. Оглянувшись снова, Смольников встал на колени и, положив на землю винтовку, поддел обе руки под его туловище и, натужившись, перевернул его. Он увидел мертвенно-серое, покрытое струпьями грязи лицо с закрытыми глазами и рыжей щетиной на ввалившихся щеках. С отвращением вдыхая запах давно не мытого тела, он торопливо расстегнул ремень и шершавые пуговицы. Немец глухо застонал.
— Ну что ты с ним будешь делать?.. — пробормотал Смольников.
В третий, раз оглянувшись, он встал и, приподняв немца за плечи, потащил его к дереву. Немец снова застонал.
— Ничего с тобой не станется, нежный какой, — сказал Смольников, задыхаясь.
Немец был тяжелый, как бревно. Прислонив его спиной к дереву, Смольников стянул с него френч, стараясь не глядеть на левую руку. Рукав грязно-серой рубахи был красный от плеча до самого низа. Приоткрыв глаза, немец взглянул на него стекленеющим взглядом и начал клониться вбок, Смольников поспешно рванул рубаху у ворота; истлевшая ткань поддалась с легким треском, обнажая поросшую рыжеватыми волосами костистую грудь с болтающейся на шнурке смертной биркой.
Отвернувшись и с трудом сдерживая дыхание, он потянул за левый рукав. Немец охнул и повалился, закатывая глаза.
— Слабосильный, черт, — сказал Смольников, по-прежнему стараясь не глядеть на левую руку немца. Спереди, повыше локтя, темнело небольшое отверстие. Сзади же дыра была с кулак, и мясо висело клочьями.
Смольников быстро изорвал половину рубахи на длинные полосы, скрутил жгут, продел его немцу под мышку и, кряхтя, завязал узлом у самого плеча. Затем он полез в свою сумку. Давно уже — он и сам забыл, с каких пор, — там и в помине не было противогаза. Лежало же там следующее: четверть буханки хлеба, махорка в ребристой высокой коробочке, накрест перевязанная тонкая пачка писем и мятое полотенце. На самом дне, внизу, среди хлебных и махорочных крошек, болтался невесть откуда взявшийся индивидуальный пакет.
Порывшись, Смольников вытащил его и потянул за нитку, срывая серую оболочку. Марля сверкнула нетронутой белизной. Сдерживая дыхание, он приложил тампоны и прижал их бинтом, быстро наматывая его. Связав концы, он сказал:
— Возись тут со всякой падалью…
И, расстегнув ворот своей гимнастерки, опустился на землю. Голова у него кружилась, и немного тошнило. Он достал из кармана сложенную книжечкой газету, оторвал листок и свернул самокрутку дрожащими пальцами, просыпая махорку. Чиркнув зажигалкой, затянулся; голова закружилась сильнее, все поплыло куда-то в сторону, и он, уронив самокрутку, лег на траву.
А когда поднялся, то увидел, что немец глядит на него из-под нависшей каски выцветшими, одичавшими глазами. Он нахмурился и, встав, пошел за винтовкой.
— Nein, — прошептал немец, следя за ним гаснущим взглядом. — Nur nicht schiessen… Ich bitte… Ich bitte… — повторил он и стал бессильно крениться набок.
— Тьфу! — плюнул Смольников и, положив винтовку, снова приподнял немца и прислонил его голой спиной к стволу.
Каска съехала немцу на лицо. Смольников чертыхнулся, снял ее и увидел светлые, совсем не рыжие, слипшиеся от пота волосы.
— Взялся ты на меня, — пробормотал он, швырнув каску в сторону.
Немец сидел, свесив голову. На впалом виске у него пульсировала синяя жилка. Смольников постоял, махнул рукой и тоже сел, охватив колени. В тишине было слышно, как коротко, по-рыбьи, дышит немец.
— Ну что, так и будем сидеть? — сказал погодя Смольников.
Немец бессильно приподнял голову. Смольников посмотрел на его ребра, обтянутые сухой желтой кожей, полез в сумку и достал хлеб.
— Жри, — сказал он, глядя в сторону. — Эссен, а то подохнешь.
Он ткнул хлеб немцу в руку. Тот сжал пальцы, безжизненно глядя на Смольникова. Потом посмотрел на хлеб, и Смольников увидел, как две прозрачные капли поползли по грязным щекам.
— Сволочи вы, убить вас всех мало, — сказал он. В горле у него защекотало, он кашлянул. — А еще культурная нация считаетесь, вон и в лесу у вас асфальт…
Он презрительно усмехнулся и сплюнул.
— Kaputt… — прошептал немец, горестно качнув головой. — Alles kaputt…
Смольников отвернулся и встал, махнув рукой. Карабин валялся под кустами на примятой траве.. Он поднял его, щелкнул затвором. Тупоносый патрон, блеснув на солнце, вылетел в сторону и упал. Взяв карабин за ствол, Смольников размахнулся и ударил об дерево. Приклад хряснул и переломился. Смольников отшвырнул ствол и вытер об штаны руки. Немец сидел, жуя хлеб. Челюсти его ходуном ходили под грязной кожей.
— Ладно, — сказал Смольников. — Некогда тут с тобой. Нажрешься еще…
Он поправил пилотку и надел через плечо винтовку.
Уже вечерело, когда он вернулся. Постучавшись к начсклада, он доложил:
— Ваше приказание выполнено.
И достал из кармана гимнастерки расписку.
— Тебя только за смертью посылать, — сказал начальник. — Ты где это околачивался?
— Там фриц один попался, — сказал Смольников. — Раненый.
Начсклада пожал плечами и удивленно поднял густые брови.