Сквозь ночь
Шрифт:
— Беда! — крикнул ему в ухо Семениченко, тыча кнутовищем вверх. — В точности як в тринадцатом году.
— А что это? — спросил Анатолий, с чувством невольного страха глядя, как быстро полдень уступает место сумеркам.
— Буран! — крикнул дед Семениченко. — Зараз даст жизни!
Последний луч солнца скользнул по степи, рыжие ковыли пламенем затрепетали под низким дымно-черным небом, потом сразу все потемнело, погасло, и Анатолий увидел первые снежинки.
Необыкновенно крупные, похожие на клочья ваты, они неслись вместе с ветром, кружась
Анатолий, пригнувшись, побежал к вагончику. Из приоткрытой двери растерянно выглядывали учетчица Юля и повариха тетя Даша.
— Видали? — крикнул Анатолий, взбегая по ступенькам.
— Господи, — жалостной скороговоркой сказала тетя Даша, — вот наказание, конец света, пропал весь обед.
— Обед, обед… — передразнил Анатолий, быстро стягивая побелевшую на груди гимнастерку.
Он надел поверх нижней рубахи ватник, поднял и отряхнул ушанку и, застегиваясь на ходу, выскочил из вагончика. Дед Семениченко привязывал кобылу на подветренной стороне. Сквозь свист и завывание ветра слышалось тарахтенье мотора, и через минуту среди густого мелькания показался темнеющий корпус трактора. Грузный «С-80», лязгая гусеницами, шел напрямик, чуть левее вагончика.
— Господи твоя воля! — взвизгнула тетя Даша. — Сейчас на кухню наедет!
— Эй! — крикнул Анатолий и побежал наперерез трактору.
— Ты бы, старая, чем божественные слова говорить, запас делала б, — сердито сказал дед Семениченко. — Померзнем же!
Он кинул в вагончик охапку кизячных кирпичей. Трактор остановился в трех метрах от полевой кухни.
— Чего махал? — прогудел тракторист Магамбетов, приоткрыв дверцу.
— Боялся, кухню раздавишь, — сказал Анатолий.
Магамбетов усмехнулся и не торопясь вылез из кабины. За ним спустился прицепщик Хусаинов и сразу, наклонив голову, побежал к вагончику. Магамбетов — огромный, неуклюжий — постоял, глядя в степь узкими черными глазами. Он был в своем замусоленном ватнике и лохматом волчьем треухе, — еще с утра ребята посмеивались над ним.
Анатолий тоже принялся напряженно вглядываться в даль. Вскоре послышалось ровное урчание: темно-серый «ДТ» вывалился из мглы слева. Маленький, улыбающийся Вася Яковенко, с круглым, луноподобным лицом и, как всегда, испачканным коротеньким носом, приоткрыл дверцу.
— С праздничком! — крикнул он.
— Тебе все смех! — махнул рукой Анатолий.
Третья машина подошла через пятнадцать минут.
— Привет героям-полярникам! — высунулся из кабины Виктор Захаров. Ему, видимо, очень нравилось происходящее.
— Рыленкова не видел? — спросил Анатолий.
— Нет, — пожал плечами Захаров.
Он соскочил и стремглав помчался к вагончику. На нем была летняя клетчатая рубаха. Прицепщик его, долговязый Митя Канцыбер, побежал вслед, бодая головой косо летящий снег. Четвертой машины не было слышно.
— Застрял интеллигент… — сказал Анатолий. Он все еще озабоченно вслушивался и вглядывался, щурясь от слепящего снега и придерживая рукой ушанку.
Магамбетов постоял рядом с ним, затем молча полез в кабину своего «С-80» и, высунув руку, почистил темной ладонью ветровое стекло.
— Куда? — крикнул Анатолий. — Смотри, заплутаешься!
Магамбетов не торопясь захлопнул дверцу.
Всего только месяц с небольшим стоял в степи бригадный вагончик; в последних числах марта Магамбетов приволок его сюда, буксируя тросом. Зима упрямилась долго, и ребята с самого начала полностью оценили добрую совесть колхозных плотников из артели «Ак-Кудук». В свежих, пахнувших смолою стенах не было ни единой щели, дверь прикрывалась плотно, и куцая чугунная печка грела достаточно хорошо.
Теперь все лежали и сидели на своих постелях, слушая, как шипит и завывает буран. Митя Канцыбер тренькал на гитаре, подаренной кустанайскими пионерами. Дед Семениченко сидел на корточках у печки, куря и пуская дым в приотворенную дверцу. Красноватые отсветы пробегали по его лицу, а в густой серой бороде дрожали капли растаявшего снега.
Прошло около часа с того времени, как Магамбетов уехал, и все поочередно уже по нескольку раз выглядывали в дверь. Но ни Магамбетов, ни Рыленков со своим прицепщиком не появлялись.
Наконец между порывами ветра послышалось отдаленное тарахтенье.
— А ну, тише! — сказал Анатолий.
Долговязый Канцыбер приглушил ладонью гитару. Все напряженно прислушались.
— Едут, — сказал дед Семениченко.
Он швырнул окурок в огонь, поднялся и приотворил дверь, впустив стайку беснующихся снежинок.
Магамбетовский «С-80» действительно подходил, пропечатывая гусеницами две глубокие колеи в мягком снегу. За ним, тарахтя и оглушительно стреляя из выхлопной трубы, шел старый колесник «ХТЗ» Рыленкова.
Через пять минут Магамбетов и рыленковский прицепщик Сунозов поднялись по ступенькам, стуча сапогами о порог. За ними вошел Рыленков. Магамбетовский ватник болтался на нем, как на вешалке, а испачканный нос казался черным на бледном до синевы, худом лице. Смешливый Вася Яковенко не удержался и прыснул:
— Спасли челюскинца…
Но никто не поддержал его. В тишине Рыленков прошел к своим нарам, сбросил ватник и принялся стягивать рубашку, роняя на пол ломкие пластинки оледеневшего снега.
— Ну и ну!.. — тихо произнес Канцыбер.
— Что там случилось? — спросил Анатолий, хмурясь.
— Зажигание отказало, — глухо сказал Рыленков. Он сбросил и нижнюю рубаху, потемневшую от влаги, и потер ладонями узкую, впалую грудь.
— Все у тебя не как у людей, — брезгливо сказал Анатолий. — Пешком надо было бежать.
— Я ему говорил, — сказал Сунозов, тоже раздеваясь и стуча зубами от холода.
Рыленков молча выдвинул из-под нар потертый коричневый чемодан и достал из него рубашку и заштопанный на локтях свитер. Учетчица Юля вышла из-за пестрой занавески, делившей вагончик на две неравные части.