Сквозь тернии
Шрифт:
Они были как последняя земляника.
Внезапно небо воцарилось и внизу!
Аверин не поверил – как в детстве вытянул шею. Застывшее «молоко» Сырдарьи втягивало в себя остатки ночи. Поверхность реки покрылась сетью дрожащих морщин. Казалось, водная стихия содрогнулась от леденящего прикосновения бездны, однако быстро совладала с последней и принялась усердно переваривать космическую материю, временами источая из собственных недр зеленоватый туман, так похожий на болотные миазмы.
Аверин с трудом оторвался от жуткой кормёжки. Уставился
Земляничная поляна звёзд окончательно угасла. Её словно растеряли, заслонили или попросту слизнули с низкого небосвода.
Яська посмотрел на красные ладони, утёр тыльной стороной руки липкие губы и принялся спешно шарить взглядом по шиферу в поисках подходящей «обтирки». Первая земляника была такой: желанной, ненасытной и... приставучей!
А крыша Колькиной голубятни – абсолютно пустынной, хоть ты тресни!
Рядом засмеялась Тимка. Поймала на себе недовольный Яськин взгляд, тут же продемонстрировала собственные ладони. Снова звонко рассмеялась.
– Ты только лизать не вздумай, – предупредил Яська.
– Это ещё почему?
– Я тем летом попробовал... – Яська грустно вздохнул, припоминая прошлогодние неприятности. – Тоже, так вот, налопался до отвала, а руки вытереть нечем.
– И??? – Тимка озорно улыбнулась.
Яська засопел пуще паровоза, но всё же ответил:
– С неделю потом разогнуться не мог: живот так скрутило.
Тимка снова рассмеялась.
– Так как же быть?
– Не знаю... – Яська пожал плечами. – Надо что-нибудь придумать.
Внизу стукнули друг о друга дрова поленницы. Из-за кромки крыши показалось недовольное Колькино личико, иссечённое многочисленными царапинами, – последствия благотворительной акции в отношении раненного стрижа.
– Чего вы тут, как слоны ёрзаете? Сарай того и гляди рухнет!
– Мы не ёрзаем, – в один голос ответили Яська и Тимка.
– Ага, как же, оно и видно... – Колька с сожалением оглядел заплесневелый шифер, усеянный редкими дырами, и смахнул со лба приставучую паутину. – Слезайте, давайте, хорош обжорством маяться и так, вон, уже с головы до ног вымазались!
Яська уже собрался протестовать, но вовремя заметил, на что похожа его одежда и сразу же поник – оказывается ладони, это ещё так, цветочки.
– Вот незадача-то... – пролепетал Яська и довершил уже начатое руками. – Ай!..
Колька сплюнул и исчез под сухой перестук поленьев.
– Да уж... обжорство ещё никого до добра не доводило, – Тимка посмотрела на карман собственных шорт и окончательно приуныла. – Вспомнить хоть Винни-Пуха...
Яська проследил взгляд подружки и лишь кивнул: то же, что и у него – раздавленные остатки земляники, что пропитали ткань насквозь и проступили наружу уродливыми алыми пятнами.
– Такое теперь ни за что не вывести!
– Может снова на речку сбегать? – неуверенно предположила Тимка.
–
– Ну, не знаю. Надо хотя бы попытаться отмыть, а то... Мне потом с этим в сердце до конца лета ходить, – и Тимка печально вздохнула.
– Родители такие строгие?
Девочка неоднозначно повела плечом.
– Моя мама педагог, по образованию, а папа – директор гимназии.
– Вот это ты попала!
Тимка смерила Яську печальным взором.
– В том то и дело, что они меня ни в чём не ограничивают, – это специфика воспитания у них такая.
– Чего-чего?
– Специфика воспитания, – назидательно ответила Тимка.
Она подошла к краю крыши, села, свесив ноги. Принялась болтать пятками, дразня разросшуюся внизу крапиву.
Яська плюхнулся рядом. Отмахнулся от приставучего тополиного пуха. Подставил жаркому солнцу нос. Откуда не возьмись, налетела стая пестрых голубей. Пронеслась над головами детей и стремительно ушла в зенит, обдав пылью и пухом.
Тимка невольно зажмурилась.
– Это такая своеобразная форма воспитания, – спустя паузу сказала она. – Я сама мало чего в ней понимаю. Боюсь, только, тебя ещё больше запутаю своими объяснениями... Хотя, в большей степени, суждениями.
– А ты попробуй, – настоял Яська. – Я пойму! – И уже не столь уверенно: – Постараюсь.
Тимка кивнула:
– Хорошо, я попробую. Вот, смотри: у нас как обычно детей воспитывать принято?
Яська покраснел. Машинально пожал плечами: кто его знает, как...
Однако Тимка на него даже не посмотрела, рассуждая сама с собой:
– Бдительный контроль со стороны взрослых, постоянное принуждение делать, как то предписано свыше, а не так, как ты считаешь нужным. А ведь порою, сам понимаешь, что можешь сделать лучше, пойдя иным путём, – однако разве тебя, кто послушает? Ведь ты ребёнок, – и этим всё сказано. Во всяком случае, в нашем обществе. А почему бы не позволить детям решать некоторые вопросы самим? Я не говорю, там, про что-нибудь очень важное или ответственное, а хотя бы самое элементарное! Почему за полученную на уроке двойку нужно обязательно ругать? Ведь ещё неизвестно, как именно я её получила! Может, это всего лишь случайность. А каково самому ученику, когда он пытается доказать, как всё было на самом деле, а в ответ, при этом, слышать одно и то же: ты просто оправдываешься. А как ещё быть, если тебя просто не воспринимают, как мыслящее существо?
– Это точно, – кивнул Яська. – Мы однажды с мальчишками вызвались нашей библиотекарше – Светлане Александровне – помочь шкафы в школьной библиотеке передвинуть после уроков. А я, как назло, ранец свой в классе забыл. Перестановку нормально ещё закончили: не слишком поздно. Ребята разошлись сразу же, а я потом ещё остался... – Яська смущённо притих.
– Почему? – Тимка по обыкновению улыбалась.
– Мы там намусорили, пока шкафы с места на место двигали, а Светлана Александровна собиралась остаться, порядок навести.