Слабое звено
Шрифт:
Когда дверь перед ним открылась, он вполз на мостик, уперся обеими ногами в края переборки и, ухватившись за стропу, втащил Ирму за собой с натужным кряхтением, разнесшимся по их прямому эфиру. Если к ее весу прибавить вес скафандра и умножить на ускорение свободного падения, то на Шесть-Три она весила вместе со скафандром примерно столько же, сколько при нормальной силе тяжести без скафандра, а с учетом того, что Ирма была в хороших отношениях с математикой, натужное кряхтение — это не совсем то, что ей хотелось слышать от мужчины, который принял на себя ее вес. И на
— Как думаешь, какой у меня объем бедер?
— Что?
— Я пытаюсь понять, смогу ли я в этом скафандре уместиться в кресло и пристегнуться.
— Нет, не сможешь, — моментально ответил он, и в его голосе послышался богатый жизненный опыт.
— Это не хорошо, но и не критично, — выгнулась она, пытаясь разглядеть пост оператора, ютившийся между нагромождением приборов, — Значит, план такой: ты подсаживаешь меня, а я добираюсь до пульта управления и запускаю двигатели.
— А почему это я тебя подсаживаю? — оскорблено возмутился он.
— Потому что ты идеальный космонавт.
И оно повторилось — натужное кряхтение, сопровождающее путь к посту оператора по чужим головам. Серьезно, Ирма под конец одной ногой встала на голову идеальному космонавту и ненадолго замерла, пытаясь прочувствовать этот момент и отложить о нем как можно больше впечатлений в своей памяти. Нет, это не было неприкрытым садизмом, поскольку скафандр был устроен таким образом, чтобы в выпрямленном состоянии принимать на себя собственный вес, не нагружая позвоночник космонавта, но Карлсон почти наверняка чувствовал некоторое унижение и мужественно терпел его, понимая, что стоять с прямой осанкой и гордо поднятой головой — это не самые тяжелые моменты в его профессии.
Добравшись до поста оператора, Ирма потратила впустую еще немного времени и много сил, чтобы осознать — она действительно не помещается в кресло. Для человека в скафандре на мостике было катастрофически мало места, а кресло с ремнями безопасности — единственное, что могло позволить ей освободить руки, не свалившись при этом обратно на голову Карлсона. Пространство для маневра было лишь еще выше, в носовой части мостика прямо за пультом оператора, и она решила, что выбора нет, как и другого свободного места.
И она забралась на пульт.
— Сестренка, как ты себя чувствуешь?
— Как в мой первый рабочий день, — пропыхтела она, встав на четвереньки и осторожно оглядываясь, — Сейчас пойму, как мне тут устроиться поудобнее.
— Тебе помочь?
— Представления не имею, чем тут можно помочь.
— Я тоже.
И тут она заметила под своими коленями съемную панель. Сорвав панель, она вонзила карабины страховочных строп в края образовавшейся ниши и еще раз посчитала, сколько же она весит. В ее голове вырисовывалась скромное число в районе половины килоньютона, это выходило по четверть килоньютона на каждую стропу, если нагрузка будет распределяться равномерно. Миллиметровая листовая сталь с ребром жесткости, прятавшаяся под панелью, могла легко выдержать нагрузку, но все же, перенося на нее свой вес, Ирма приготовилась зажмуриваться
Она разжала руки и свесилась вниз головой перед рабочей стороной пульта. Ей показалось, что она услышала через натянутую стропу стон гнущегося металла, и на секунду все же зажмурилась. Открыв глаза, она наконец-то смогла лицезреть, как на нее в ответ разноцветными глазами-индикаторами глядит контрольная панель пульта и безмолвно просит что-нибудь нажать.
— Тебе там удобно?
— Как летучей мыши, которая спит стоя, — прорычала она, медленно перебирая кнопки шатающимся от дезориентации пальцем, — Приготовься.
— К чему?
— Ловить меня, — она отогнула рычаг управления маршевой тягой в исходное положение и включила ручной режим, — Готов?
— Да.
Повернув рычаг, она ощутила легкую дрожь, с которой двигатели оживали и постепенно наращивали мощность. Вновь зажмурившись, она смогла своим телом выделить из передающихся через стропы вибраций повторные стоны листового металла, который постепенно сдает позиции и принимает форму страховочного карабина. Она ни секунды не верила, что Карлсон способен хоть чем-то смягчить ее падение. Она приготовилась к синякам, ушибам, новым переломам, надула легкие до предела, напряглась всем телом и… открыла глаза.
— Молодец, сестренка.
— Да, — с легким разочарованием ответила она и безвольно свесила руки вниз, продолжая глядеть на операторский пульт, — Но, кажется, я теперь тут застряла.
— Как долго мы будем гасить вращение?
— Около часа, не меньше.
— Хорошо, — она краем глаза увидела, как Карлсон начал взбираться к ней по приборам, — Успею снять тебя оттуда.
— А пока ты меня снимаешь, будь добр и ответь на вопрос — почему ты все-таки не в холодильнике?
— Прости, сестренка. Я обещал Хагену, что никому не буду рассказывать, а обещания нельзя нарушать.
— Тогда, могу я поговорить с Хагеном?
24. Кружок отчаянных отщепенцев
Человек — животное социальное, и хочет он того или нет, но все его естество неизбежно тянет его к себе подобным. Особенно остро это чувствуется после нескольких дней полной депривации социума, в течение которых отвлечься от одиночества было решительно не на что. Слова начинают вызывать странные ощущения в слегка отвыкшем от работы языке, мысли лопаются перетянутыми резинками от растерянности, а первый после продолжительного молчания собеседник начинает казаться невероятно привлекательным и красноречивым.
Когда Ирма просила аудиенции у капитана Бьорна Хагена, она не врала, что хочет с ним поговорить, однако предмет разговора ее интересовал не так сильно, как сам факт разговора. Какая разница, почему четыре человека в тайне ото всех не заморозились в криостазе? Решили ли они перестраховаться специально на случай поломки или плетут заговор с целью саботажа — это не важно. Важно то, что наконец-то где-то рядом что-то происходит. В пустоте вселенной вновь зажегся огонек жизни, и ей хотелось погреться у этого огонька.