Слабое звено
Шрифт:
— И ты до сих пор грызешь себя из-за этого? — казалось, что этот факт встревожил его гораздо сильнее, чем то, что виновник всех бед наконец-то обнаружил себя.
— Да. Очень грызу. Скажи честно, как только это всплывет наружу, меня уволят?
— Если честно, я не знаю, — развел он руками и улыбнулся, — Может да, а может и нет. На такие решения влияет множество факторов, и некоторые из них невидимы для нашего глаза. Но определенно тебе это с рук не спустят.
— Значит, уволят к чертовой матери, — цинично спустила она с языка, — Я уже почти смирилась с этой мыслью. И тут я вижу, что вы занимаетесь тем, что
— Из-за того, что мы пытаемся сделать хорошее дело?
— Нет, из-за того, что мне уже надоело постоянно переживать за собственную судьбу и судьбу этой экспедиции. Мне хочется немного определенности, и я уже уверилась в том, что ничего хорошего мне ждать не следует… — она запнулась, глядя на его понимающее выражение лица, сквозь трещины которого проблескивали немые вопросы, — Ладно, это все мои тараканы, и я еще раз прошу за них прощения.
— Но теперь ты обещаешь больше не срываться?
— Нет, теперь я просто слишком устала от всего этого.
— Если хочешь, я помогу тебе с приготовлениями, а затем уложу тебя в холодильник.
— Нет, — мотнула она головой и с неохотой бросила взгляд на наполовину наполненный мешок, — Я не хочу в холодильник. Я даже словами не могу выразить, насколько я не хочу в холодильник.
— Рано или поздно тебе придется лечь в холодильник.
— Лучше поздно, чем рано, — она вновь пристально посмотрела ему в глаза, словно пытаясь загипнотизировать, — Ты позволишь мне пожить без заморозки еще какое-то время?
— А в чем смысл? — спросил он, не поддавшись гипнозу, — Что ты будешь делать это время? Бродить по своему кораблю привидением и время от времени ухаживать за грядками?
— Дай мне работу, — попросила она почти умоляющим голосом, — Пожалуйста.
— О, я могу дать тебе много работы, — усмехнулся он, — Столько, что на полжизни хватит.
— Если это та работа, о которой я думаю, то члены вашего кружка сразу меня скрутят и насильно уложат в холодильник.
— А ты сама у них спроси, — указал он носом на дверь, — Только на этот раз повежливее.
В его доброжелательности было что-то такое, что могло заставить человека и гордости на горло наступить, и прощения попросить, и в костер шагнуть. Если улыбкой и пистолетом можно добиться большего, чем просто улыбкой, то его рот был метафорически вооружен до зубов.
Если слово «прости» входит в список из десяти наиболее часто употребляемых человеком слов, то это говорит не о его воспитанности, а скорее о его в корне неправильном образе жизни, при котором этот человек не способен прийти в согласие с самим собой. Человек, который способен обидеть своего коллегу и не извиниться, как правило самодостаточнее человека, который все же просит прощения за свой длинный язык, что ничуть не ставит ни того, ни другого превыше человека, который просто не опускается до излишних оскорблений, о чем очень подробно было расписано в космическом кодексе поведения. Пока Ирма читала перед сидящей за столом оскорбленной публикой вымученную речь, она корнем языка прочувствовала, что слово «прости» слетает с него легко и незаметно, словно она всю жизнь перед кем-то извинялась, что совсем не далеко от истины. Карлсон улыбался ей
Она извинялась так много раз, что уже утратила всякое понимание того, зачем люди вообще извиняются. Слова извинения говорили о том, что виновный признал свою вину, но проблема состояла в том, что вины это не отменяло, и раскаявшийся человек все равно не встанет в один ряд с человеком, которому раскаиваться не в чем. Как, к примеру, с Карлсоном, который продолжал оценивающе ее слушать и едва заметно кивать, подсказывая ей правильный такт, словно ребенку.
Когда она закончила, набрав свежего воздуха в свои легкие, Бьорн лишь хмыкнул, скрестив руки на груди, и спросил:
— А вы можете перестать показательно самобичеваться и сказать хоть что-то в свое оправдание?
— Моему поведению нет оправдания, — отчеканила Ирма.
— Рад это слышать, — поднялся Бьорн из-за стола, и Ирма с ее плечей свалилось несколько камушков, — Если человек не пытается оправдывать свои ошибки, значит он их полностью осознал.
— И что, мы теперь так просто примем ее в наш «дурацкий кружок»? — недовольно проворчал Эркин, ковыряясь в ухе.
— Не знаю, заметил ты или нет, — без эмоций ответил Бьорн, наполняя свою кружку водой, — но у нас тут не клуб задранных носов, а кружок отчаянных отщепенцев. По-моему мы в данный момент достаточно отчаянные, чтобы не отвергать любую предложенную помощь.
— То есть вы меня прощаете? — спросила Ирма, и четыре голоса слились в нескладный хор сразу обоих вариантов ответа, — Понятно… Могу я что-то сделать, чтобы вы сделали вид, что забыли об этом инциденте?
— Откупиться хотите? — съязвил Айвин.
— Мне напомнить вам, что вы все по молодости совершали ошибки? — вступился за нее Карлсон, оглядев своих коллег.
— Давай лучше я напомню тебе, что ты не особо авторитетен по вопросам ошибок молодости, — прозвучал от Айвина не то комплимент, не то обвинение.
— Если я совершу какую-то ошибку, тебе от этого станет комфортнее в моем обществе?
— Не станет, потому что ошибки по расчету за ошибки не считаются.
— Вот только намеренных ошибок нам сейчас не хватало, — глотнул Бьорн из стакана, — Давайте ненадолго вспомним, что мы не в детском саду, и перестанем тыкать друг в друга пальцами. У нас впереди много времени и еще больше работы. Ирма, так вы с нами или нет?
— Разрешите сначала уточнить некоторые моменты? — спросила она, тщательно выбирая слова, — В чем смысл вашего кружка?
— Вы опять за свое?
— Нет, на этот раз это я интересуюсь без задней мысли. На что вы надеетесь, пересчитывая все то, что уже было рассчитано Марвином?
— На то, что Марвин ошибся, — громко поставил он свою кружку на стол и присел, — Или не учел какие-либо неочевидные факторы. Как вы могли заметить пару дней назад, Марвины не умеют работать в коллективе, поэтому мы все это время не доверяли им даже цифровой чих сделать без контроля человека. Если же теперь Марвин говорит, что мы не сможем уложиться в график, то наш человеческий долг — ухватиться за возможность того, что он что-то посчитал не правильно.