Слабое звено
Шрифт:
— А если вы вдруг докажете, что Марвин все это время был прав?
— Нам бы этого не хотелось.
— Но давайте представим на минуту…
— Нам бы этого не хотелось, — твердым как скала голосом повторил Бьорн, и Ирма поняла, что это лишь его способ сказать, что у него попросту нет удобного ответа на этот неудобный вопрос.
— Нам бы этого до чертиков не хотелось, — поддержал его Айвин в групповой беспомощности, — Поэтому мы будем просто пытаться. Этого ответа вам достаточно?
— Нет, но я все поняла, — смиренно ответила Ирма и поймала взглядом еще одну улыбку от своего суфлера, — Обещаю, что у нас больше не возникнет разногласий.
— Обещать такое вы физически не способны, — уколол ее Эркин колючками, глубоко
25. Я нашла решение
Самой изматывающей работой является отнюдь не перетаскивание тяжелых предметов на большие расстояния. Даже закатывая в гору Сизифов валун человек способен видеть высоту, на которую был поднят этот валун, и тем самым визуально оценить плоды своих трудов. Осознание того, что у человека что-то получается — ключевой элемент к тому, чтобы проникнуться любовью к своей работе, напитаться моральным духом и сделать свои труды еще более продуктивными. Но когда работа не приносит никаких результатов, она становится по-настоящему изнуряющей, поглощая не столько физические силы, сколько моральные.
Валун Ирмы был сделан из бумаги, а катила она его в гору при помощи шариковой ручки, вспомогательных таблиц, инженерного калькулятора и воспаленных мозговых клеток. Каждая новая задача заканчивалась одинаково — валун скатывался с горы обратно к безнадежным результатам, которые выдавала машина, и все повторялось по новой, снова и снова, и конца этому замкнутому кругу не предвиделось. Поначалу она относилась к этому занятию лишь как к массовому убийце времени, и расчеты захода мультисостава в звездную систему занимали ее примерно так же, как и решение кроссвордов: просто интеллектуальный труд, не дающий полезных плодов. Однако человеку все на свете может надоесть в определенных количествах, и спустя несколько дней Ирме приходилось заставлять себя вновь садиться за расчеты. Долго заниматься таким безнадежным трудом способны лишь истинно верующие, и Ирма, не задаваясь лишними вопросами типа «зачем» и «почему», просто убедила себя в том, что у нее в руках не просто впустую переведенные бумага и чернила, а лотерейные билеты, среди которых гипотетически запряталась призовая комбинация.
С замиранием сердца она встречала каждый результат, отличающийся от предсказания машины, бежала к Марвину, чтобы сверить расчеты, и с чувством глубокого разочарования каждый раз находила ошибки у себя, но никак не у электронного мозга. Еще через неделю она уже начинала забывать, зачем вообще этим занимается, и начала относиться к этому, как к какой-то великой обязанности или смыслу жизни. Она доводила себя до неосознанного автоматизма, присущего лишенным воли и разума механизмам и выделяла в день лишь по два часа, чтобы немного расслабиться, отдохнуть и вспомнить, что у нее есть рассудок, который стоит беречь. В этом ей помогал Карлсон. Со всеми остальными участниками кружка у нее продолжались натянутые отношения, упирающиеся в то, что при встрече они молча кивали друг другу и сводили общение к необходимому минимуму, но не в случае с Карлсоном, который с присущим ему дружелюбием стремился угодить всем подряд, и никогда не пренебрегал ни чьим обществом. Он часто заглядывал к ней и развлекал ее болтовней на отвлеченные темы, периодически отпуская несмешные шутки, а она лишь задавалась вопросом, действительно ли ему нравится ее общество, или он просто самозабвенно продолжает поддерживать среди не спящих комфортную социальную среду согласно кодексу поведения. Спрашивать она не решалась, потому что вне зависимости от того, честно он ответит или соврет, ответ будет один и тот же. Через какое-то время она смирилась с тем, что его характер — такая же неразрешимая загадка, как и ее внеурочные расчеты, а еще чуть позднее и вовсе выкинула это из головы. В конце концов, любая консерва приятнее на вкус, когда не задумываешься,
В глубине души она не хотела всем этим заниматься, и вся ее работа проходила в постоянной борьбе между желанием поскорее лечь в криостаз и нежеланием ложиться в криостаз. Ей самой стало интересно, насколько ее хватит, и каждый раз, когда чувствовала, что ее внутренний стержень подает признаки пластичности, внутреннее упрямство ей все снова и снова твердило продержаться еще хотя бы денек, а потом можно смело замораживаться с чувством выполненного долга перед самой собой. Чувство выполненного долга все не наступало, а бесполезная работа все не заканчивалась. Потенциально просчитывать все варианты маневров можно было до самого конца пути, но когда человек начинает искать нужную карту в очень толстой колоде, он верит, что она может лежать где угодно, но только не в самом конце.
Возможно, Ирма совершала мелкое преступление, когда проводила свой досуг на штурманском посту, ведь на корабле не было места священнее, чем кресло Вильмы, которое она обживала так долго, что по состоянию обивки можно было смело судить об обхвате ее бедер. Усаживаясь, Ирма отчетливо чувствовала, будто кресло ее отвергает, но навигационная панель покорно принимала ее пропуск и давала ей право распоряжаться постом, как ей вздумается. Именно там она и сидела, когда внезапно интерком медовым голосом обозвал ее сестренкой и спросил о ее местопложении. Она ответила интеркому, и через несколько минут на мостике материализовался он — единственный в радиусе трех световых лет мужчина, который шел к ней по собственному желанию.
— Что ты делаешь? — задал он вопрос, на который практически знал ответ.
— Провожу расчеты гравитационных маневров.
— Через Марвина?
Он подошел ближе и облокотился на спинку сиденья. Чужое дыхание в ее ухе вырвало сознание из монитора, по которому рассыпался жемчуг небесных тел и прочертились пунктирные траектории. Она убрала руки с панели и позволила себе переключить внимание на живого человека. Для нее это было подобно празднику.
— Для «отборного» ты задаешь слишком много вопросов, ответы на которые и так знаешь.
— Но мы же решили не доверять Марвину. Или мы теперь… — подавился он собственными словами, и Ирма впервые увидела, как нижняя челюсть «идеального космонавта» слегка подчинилась искусственному притяжению. Его взгляд утонул в экране и некоторое время не верил тому, что видит на нем. — Что это?
— Сценарий для гравитационных маневров, — ответила она на очередной вопрос, не нуждающийся в ответе.
— Но это же успешный сценарий, — продолжал он изумляться, — Когда ты это рассчитала?
— Да вот буквально только что, — равнодушно ответила она, скрыто веселясь от его удивленной реакции.
— То есть ты рассчитала успешный сценарий на Марвине?
— Конечно.
— А почему раньше Марвин не выдавал такого результата?
— Марвин немного иначе учитывал границы для одной переменной.
— Какие границы?
— Мощности наших двигателей, — ткнула она пальцем в экран, — Когда я программировала симуляцию, я расширила эти границы в пять раз.
Реакция Карслона была моментальной. Половина мышц на его лице словно бы отклеилась от черепа и расслабленно повисла на коже, а сам он с облегчением сдул свою грудную клетку и смущенно отвернулся, чтобы не показывать краску, заигравшую на его лице.
— Не пугай меня больше так, сестренка, — бросил он и, придя в себя, снова повернулся к ней, нацепив на себя дежурное выражение лица «я все знаю», — Я уж чуть было не подумал, что ты умнее меня.
— Рада, что не заставила тебя разочароваться в себе, — наконец-то дала она волю улыбке.
— А я рад радости твоей, — он указал рукой в экран, — А зачем ты жульничаешь в симуляции? Такой подход ни к чему не приведет.
— А какой подход нас к чему-то приведет?
— Видишь ли, сестренка, когда мы решили…