Сладость горького миндаля
Шрифт:
– Господи, что вы говорите, мистер Мэддокс!
– Донован был шокирован, - вы полагаете в девушках такую расчётливость и прагматизм! Как можно?
Тимоти Мэддокс развёл руками.
– Я просто не склонен смотреть на жизнь через розовые очки, мистер Донован, только и всего. Повторяю, ни красавец Мартин, ни Уильям не стоили в глазах кузин того, что стоят Райан и Эдвард. Посмотрите на беднягу Патрика - он тщетно пытается привлечь внимание мисс Шарлотт. Он не нужен ей. Она просто рассчитывает на более крупный куш.
Донован напрягся.
– На какой? Райан?
Доктор театрально возвёл очи горе, потом снова обратился к Доновану, словно пытаясь втолковать тому нечто совершенно очевидное.
– Все сёстры, если учитывать то положение, в котором они находятся, соперницы друг другу, - отчеканил Мэддокс, - при этом запомните: мистер Райан Бреннан никогда не женится на бесприданнице. Не забывайте, кто его воспитал. Ральф всегда был прагматичен, и прагматизм обогатил его. Его сын имеет блестящий финансовый нюх, не склонен рисковать дурацкими вложениями капитала и всегда считает деньги. При этом я не отрицаю, - усмехнулся Мэддокс, - что его поведение не всегда определяется денежными соображениями. Оно куда более сложно.
– А Эдвард Хэдфилд?
– Эдвард? Он, не забывайте, наследник старого графа Хэдфилда. Но милорду Джеймсу Хэдфилду шестьдесят семь. С учётом, что его достопочтенные прабабка, бабка и матушка - все доживали до девятого десятка, а сам Джеймс Хэдфилд жалуется только на браконьеров, своего кота и проблемы с облысением, можете быть уверены, что раньше, чем через пятнадцать-двадцать лет Эдварду денег не получить. С высоты своих лет я полагаю, что это не поздно и деньги не помешают в любом возрасте, но для девиц Ревелл пятнадцать лет - это целая вечность.
Донован задумался. Сообщённое мистером Тимоти Мэддоксом было, разумеется, циничным, но цинизм не делает высказывание ложным. Однако, если сказанное верно, тогда получалось, что у девочек Ревелл не было шансов. Тут Донован вспомнил разговор брата и сестры, услышанный утром в парке.
– А мисс Энн Хэдфилд? Мне показалось... она не согласилась бы оставаться в доме столь долго, если бы не имела надежд. Но её никак не мог привлечь Томас Ревелл. Остаётся только Райан. Он может жениться на Энн? Сколько за ней дают?
– О, вы уже рассуждаете правильнее, - походя похвалил Донована доктор Мэддокс.
– Тут шансы повыше, Энн может быть привлекательна для Райана: за ней, как за сестрой самого Райана, дают пятьдесят тысяч.
– А...
– Донован вдруг вспомнил ледяное лицо мисс Элизабет, - каковы шансы выйти замуж мисс Бреннан?
– С пятьюдесятью тысячами?
– уточнил доктор, - неплохие, очень неплохие. В девках с таким приданым не остаются, да и братец постарается.
– Вы имеете в виду... постарается как-нибудь пристроить её?
– Не "как-нибудь", - покачал головой Мэддокс, - совсем не "как-нибудь". Если вы заметили, Райан... я же говорил, его поведение сложно. Мистер Райан Бреннан... действительно любит сестру. Он доверяет ей. Миссис Бреннан ещё при жизни мужа предпочитала только тишину и покой, передоверив всё управляющему, а сейчас Элизабет - подлинная хозяйка дома. Она вышколила слуг,
Донован несколько секунд молчал, потом всё же решился сказать.
– Из разговора брата и сестры Хэдфилд я понял... Они упоминали Энджела Клэра и Тесс. По-моему, у мистера Хэдфилда была связь с Кетти, но он узнал, что был не первым и сказал об этом Кэтрин, возможно, просто отверг её. Скорее всего, она, подобно Тесс, надеялась, что он простит её, однако... Я рискну предположить, что именно это и послужило толчком для поступка несчастной. Сам мистер Хэдфилд недоумевал, почему сказанное им так повлияло на Кетти, но мужчины редко понимают, как чувствуют женщины.
Мэддокс не оспорил Донована, но пожал плечами.
– Если восемнадцатилетняя девица умудрилась где-то переспать Бог весть с кем, она и не вправе рассчитывать, что это сойдёт ей с рук. Иначе чем драконовскими мерами добродетель не оберечь. Если мужчины будут спускать такие вещи, завтра все бабёнки пустятся в разгул, и никто не будет уверен, воспитывает ли он своих детей или чужих. Кроме того, любой лошадиный заводчик или псарь вам скажут, - скрести один раз ледащую клячу с чистопородным жеребцом или попади чистокровная сука один раз под уличного кобеля - пропало все потомство. Ни от жеребца, будь он самых лучших кровей, ни от суки, самой чистопородной, - никогда не родится уже ничего стоящего.
Донован знал об этом, его отец занимался разведением голубей, но он предпочёл оставить эту тему. У людей нет пород.
– А что представляет собой мистер Джозеф Бреннан? Мистер Корнтуэйт и словом о нём не обмолвился.
– Джо? Жуир, прохиндей, бонвиван и сластёна. Он младше Ральфа на двенадцать лет. Имеет диплом врача, как и я, но, насколько я знаю, практиковал только первые десять лет. Последние годы живёт на всём готовом в доме старшего брата. Теперь, насколько я понимаю, сумел поладить и с племянником. Но пусть вас не обманывает его личина весёлого кутилы. В некоторых вещах он весьма сведущ и умеет быть серьёзным.
– А он был женат?
– Насколько я знаю, нет. Во всяком случае, ничего об этом не слышал. Он учился в Оксфорде, потом жил в Лондоне, сюда, в Шеффилд, приехал десять лет назад.
Донован спохватился, что не предложил гостю чаю, но Мэддокс покачал головой.
– Я и без того задержался, - врач поднялся, - таким образом, я сказал вам главное.
Чарльзу осталось только поблагодарить доктора и проститься с ним.
Проводив гостя и оставшись в одиночестве, Донован снова без сил опустился на стул. Мысли его путались. Доктор Мэддокс показался ему человеком весьма неглупым, такого трудно было бы ввести в заблуждение. И если многие его суждения звучали не более чем гипотезами, то уж в точности его медицинского заключения сомневаться не приходилось.