Слава богу, не убили
Шрифт:
— Вот этот вот хер — из президентской администрации, — ткнул Пенязь пальцем в одного из духовной элиты, панорамируемой камерой, — Савельев, не помню точно, кто он там сейчас…
«…пригласить подняться на сцену дважды Героя Советского Союза генерала армии, председателя „Военно-патриотического совета“ Петра Васильевича Суняева…»
Чиф вдруг раскатисто заржал:
— Генерал армии… — мотал он головой, — Герой Советского Союза… Он такой же дважды Герой, как ты. Я ж слыхал про него — детский футбольный тренер на пенсии…
«…Героя Советского Союза вице-адмирала Константина Константиновича…»
— Знаю я этот «ПТУРС» хренов, — посерьезнел Пенязь. — Армейские гужуются с блатными. Та еще кодла…
— Вон, узнаешь? — кивнул Кирилл на попавшее в кадр непроницаемое, уверенное, какое-то плотно-агрессивное, словно боксерская перчатка, лицо над однозвездными генерал-майорскими погонами. Отчетливо южные, нацменские его черты несколько дисгармонировали с обрамлением — но эффект тут же нейтрализовывался мутным освинцованным взглядом. Чиф промолчал.
На сцене трое увешанных наградами кащеистых стариков в парадной форме с лампасами и золотым шитьем — отставной тренер с коллегами по «ВПС» — вручали выкликаемым поочередно из зала ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды.
— Ну а этот — настоящий? — спросил Кирилл, когда за Красным Знаменем позвали начальника Общевойсковой академии Вооруженных сил генерал-полковника Дьякова.
— Этот — настоящий…
«…заместитель директора Федеральной Службы Безопасности…»
— Он тогда курировал ихнее матобеспечение, — задумчиво комментировал Чиф. — И оч-чень крутой контрабас крышевал.
«…генерал-майор Главного разведывательного управления Вардан Ильич Моталин…»
— Что за «Военно-патриотический совет» такой? — Кирилл смотрел, как их интересант, исполненный достоинства и сдержанного почтения, жмет руку грибу, похожему на Суслова в мундире и столь же нелепому.
— Ну, общественная организация, не иначе, очередная…
— Она имеет права ордена раздавать?..
Пенязь снова не ответил, разглядывая вслед за оператором публику:
— Будин, что ли?.. Замначальника тыла в Минобороны… Этот — из Госдумы, по-моему…
«…глава группы компаний „Трастинтэк“…»
На сцену вылез блондинистый хлюст с одутловато-потасканной рожей и сальной улыбкой педофила.
— Его в Бутырку упаковали пару месяцев назад, — хохотнул Пенязь, — за налоги, вроде…
— И где он воевал?
— Воевал? С простатитом если только. Он даже в армии, по-моему, не служил никогда.
— За что ж ему орден?
— А то не ясно. Бобосы отстегивает кому надо. Отстегивал, вернее. Судя по тому, что сейчас он в БЦ, [13] не сориентировался в ответственный момент смены крыши. Нынче, ты слышал, времена в этом смысле тяжелые… Вон, этот из СВР, [14] — тычок в зал. — Я его знаю…
— Настоящий?
Пенязь полуобернулся к Кириллу и застопорил картинку.
13
Бутырский централ.
14
Служба внешней разведки.
— Настоящий, настоящий… — пробормотал он и замолк, ковыряясь в пачке «Мальборо».
Кирилл покрутил шеей, шагнул к окну. За распахнутым стеклопакетом в вялой, уже с прожелтью листве галдели воробьи, снижающееся солнце, попадая в щели кроны, слепило. Где-то за углом блажила заглючившая автосигнализация.
— Только видишь, в чем дело, — медленно произнес Пенязь с сигаретой в губах. — Такой маленький, как ты выражаешься, «ньюанс»… Это же советские ордена, причем боевые. Красным Знаменем после Великой Отечественной очень редко награждали. Красную Звезду давали еще за Афган — но действительно по серьезным поводам: за проявленный героизм, тяжкое ранение… — он затянулся, выдул дым. — А после девяносто первого их вообще не вручают.
Когда он выбрался из метро, уже стемнело. Пахло дождем, с которым Кирилл, проведя полчаса под землей, разминулся, лоснился под фонарями асфальт. Он привычно свернул в проход между девятиэтажками и двинул через неосвещенные дворы с завалами черных сырых кустов и отдаленным эпилептическим рэпом. Кирилл уже подходил к своему — то есть Маргаритиному — сорок восьмому, когда из потемок между торцами, где смутно отблескивали плоскости какой-то стоящей прямо на газоне иномарки, наперерез ему быстро вышли двое. Эта быстрота, насупленная целеустремленность, приличные габариты ребят заставили его притормозить и подобраться — но больше он не успел ничего.
Ни слова не говоря, они придвинулись вплотную с двух сторон; сразу и одновременно Кирилл получил в низ живота и по уху — резко, жестко, увесисто. От его попыток отмахиваться толку было мало: новый удар по голове (мозг, показалось, вынесло из черепа, как непристегнутого водителя через лобовое) почти лишил его пространственной ориентации, он даже не заметил, как его подсекли, — просто обнаружил себя на земле и рефлекторно подтянул ноги к животу. Но ему прицельно врезали по почкам — все тело враз сделалось чужим и бесчувственным, — а потом что-то твердое, тяжеленное опустилось на левый висок, вдавливая правый в асфальт: колено!.. В глазах померкло, Кирилл замычал; колено жало, плющило, а где-то в отдалении с чьего-то плеча содрали рюкзак, торопливые злобные пальцы завозились за пазухой, в карманах. Слышалось только сопение и сдавленный едва членораздельный мат.
Потом Кирилла, попутно пиная, перевалили на спину; схватив за куртку, оторвали от земли; приблизившаяся, словно для поцелуя, харя задышала теплым и кислым:
— Ты че, сука, ты не понял, да? Не понял, че тебе было сказано? Черт загудроненный, не понял?! А?!
— Пхоньл…
Удар в лицо, удар затылком.
А?
Ага…
Бл-ля-а… — он приподнял голову, голова закружилась. В первые секунды до Кирилла не доходило, что к чему, что вокруг (так бывало, когда он вусмерть надирался), но почти сразу он вспомнил. Близко, рыкнув, прошла тяжелая машина, резко притормозила, снова газанула, скрежеща шинами, закладывая крутой вираж на узкой разбитой дорожке, и унеслась, сотрясаясь на колдобинах.