След
Шрифт:
Юрий смеётся:
– Как по-писаному: говорил ж, заставлю тебя, Коська, пламя-то из огня голыми руками таскать!
Редегин, белый от боли, усмехается:
– Да разве ж мне для тебя руки жалко, княжич! Нет, куда как славная вышла травля!
Как ни упрашивал Фома Волосатый вернуться в Гжелю, дабы Достойным пиром завершить удачные ловы, Юрий решил иначе: велел держать путь на Коломенскую дорогу.
Пошли по укромной тропе, которая должна была вывести через бор к речке Мерской. По той речке, утянутой льдом, должны были выйти к Москве-реке, вдоль которой стрелой легла старая Коломенская дорога.
На самом деле таких чудских деревенек было обильно в этом глухом углу. Только найти их не так-то просто - как черт от ладана, прятался местный люд от святого крещения!
Как ни рады были путники этим худым избёнкам, вдруг явившимся глазу посреди леса, как они ни умаялись, а грех было удержаться от богоугодного дела.
– От удача-то, княжич! Прямо в руки текёт!
– просипел за спиной у Юрия простуженным, охрипшим от шумных песен и лисьей травли голосом Тимоха Аминь и, обметав с усищ иней от дыха, выбив соплю из ноздрей, по своему обыкновению добавил: - Аминь, прости Господи!
Сам Тимоха хвастался, что по молодости был служкой в церковном причете аж в городе Киеве, но, поди, на себя наговаривал, потому как из всех молитв застряло в его башке одно лишь слово «Аминь», какое он и употреблял по всякому поводу. За что и кликали его так.
– Крестить нехристей! Крестить поганцев!
– предчувствуя новую потеху, загомонили враз повеселевшие Юрьевы спутники.
– Обходи, чтоб ни один не ушёл, - кивнул Юрий, и конные в два рукава растеклись вкруг деревеньки.
А от домов с воем и воплями уже бежали навстречу Юрию жители чудского усадища. Бабы простоволосые, малые дети, седые старухи и старики - чудские ведуньи и колдуны, и девки с парнями, и мужики…
Хоть и много веков утекло с той поры, как Андрей Первозванный посетил нашу землю, хоть давно уже князь Владимир Креститель нарёк свой народ христианским и вперёд на века указал ему православный путь, хоть и воссияли на многих градах великие храмы во славу Божию, в ту пору скудно было православие на Руси.
Многие русские оставались ещё двоеверцами: сами были Крещены и в церквах крестили своих детей, в лихой год о заступе молили Спасителя, но втайне продолжали жить старыми верованиями и о счастье просили древних своих богов. Втихую колядовали, встречая весну, жгли соломенную Кострому - злую зиму, на Ивана Купалу вкруг костров творили бесовские, непотребные игрища, то есть, как могли, а блюли дедовские обряды. Это русские-то, что уж говорить про иных!
Конечно же, православные святители кляли на чём свет стоит древние суеверия, однако ж, куда деваться, мирились с ними, а вот с злоупорными еретиками-язычниками боролись со всей яростью. Да поди-ка сыщи их в лесных дебрях, а коли и сыщешь, попробуй-ка вразуми,, растолкуй им про Христа, когда они ничего, кроме своих поганых идолищ, ведать не ведают, а главное, и знать не хотят! Что им Иисус - непонятный, чужой и далёкий, к тому же, как ни крути, а всего-то навсего человек из плоти и крови, а что в этом мире в человеческой власти? Ничто! Все: Небо, Солнце, Земля, Молнии, Гром, Дождь и Огонь - во власти богов. И боги эти близки и понятны, как идолы, что стоят на каждой тропе, на тайной лесной поляне.
Вот ведь беда в чём: стоит на пути такая чудская страшила и смущает честную христианскую душу. Кто он - то ли милостивый Белобог, то ли злой Чернобог? То ли мимо пройти, то ли плюнуть, то ли, прости Господи, о чём попросить - кто их ведает, этих идолов!
А посему из чистого доброхотства, чтоб одних, новоявленных, ещё не окрепших духом христиан оградить от искуса, а Других-прочих невразумленных наставить на путь истинный, Шли в леса, в мерь и чудь, попы и монахи. И, случалось, без следа исчезали в глухих лесах. Не хотели нехристи по-доброму разуметь Божие слово, не хотели жить согласно христианским законам, потому и приходилось «крестить» их не одной лишь святой водой.
Что поделаешь с неразумными?
А между тем, безошибочно отличив в Юрии старшего (да и не трудно было в нём среди прочих отличить старшего не только по изрядно богатой одежде и убранству коня, но и по властному взгляду), усадские людишки повалились перед ним на колени. Лопотали по-своему и по-русски, не зная вины, винились заранее, молили не жечь дома, не убивать, не сиротить малых сих… Сразу видать, что пуганые!
Юрий нетерпеливо поднял руку в перстатой рукавице с широкими раструбами, обшитыми золотой бахромой. Шум смолк.
– Так в чём виноватитесь? Штой-то я не пойму, - усмехнулся Юрий.
– Да не разом орите-то - один говори, - указал он рукой на жилистого, костистого старика с сивой от седины бородой.
Старик вперил в Юрия блеклые, выцветшие глаза, сказал истово:
– Дак, чай, виноваты, коли ты наехал на нас!
– А знаешь ли, кто я?
– Дак откуда ж мне знать, - покаянно развёл руками старик.
– А вы чьи?
– Дак, ничьи мы… Сами по себе живём здеся, - дед тяжко вздохнул, - кругом выходило, что виноваты!
Юрий покачал головой: эх, люди! Батюшка-то каждого на Москву привечает, а сколь под самой Москвой-то таких вот «ничьих» почём зря живёт? Вроде б и крепок хозяин батюшка, ан и у него нет времени все богатство пересчитать!
Юрий построжел лицом и сказал:
– Запомните, смерды: не сами по себе вы здеся живете, а по воле отца моего московского князя Даниила Александровича! Да по воле Божьей!
– Как же, знаем, - забормотал старик. От пущего испуга губешки его под бородой запрыгали, зашамкали по беззубым дёснам.
– Знаем, батюшка, знаем! Иса - Бог! Москва - град! Князь наш Данила Лександрыч есть… Не губи!
– А коли знаете, пошто от Москвы засеку наладили?
– Истинно не засекалися!
– старик оглянулся на люд, и те закивали башками: не засекалися, мол!
– Тамо-тка, - старик указал рукой в сторону, откуда и грянул Юрий, - давно ещё Лес горел, большой пожар был, а летось буря прошла, само по себе засекошася!
– Ладно, - улыбнулся Юрий, - поверю тебе.
– И спросил ласково: - Ну а крещён ли ты, старик, в веру истинную?
– Как же, - вскинулся дед, - крещён! В энту веру и крещён… в истинну!