Сливово-лиловый
Шрифт:
— Да… — отвечаю я и начинаю дышать через рот. Он щипает меня за сосок с именно той интенсивностью, что вызывает боль, которая тут же отдается томлением между ног.
— Ты веришь ему, Аллегра?
— Нет, я не верю ему.
Роберт сжимает сильнее, и я тяжело дышу, чувствуя, как влажность распространяется в моих трусиках. Он смотрит мне прямо в глаза, его взгляд суров и строг, выражение лица непроницаемо.
— А если это так? Что, если Марек прав, Аллегра?
— Он не пр… — хриплю я и цепляюсь левой рукой за правое плечо Роберта, а правую кладу ему
— Что, если Марек прав, Аллегра?
Левой рукой Роберт расстегивает мои брюки, не прерывая зрительный контакт. Мое дыхание становится все более беспорядочным, и я задыхаюсь, когда Роберт проталкивает руку мне в трусики.
— Ты мокрая, Аллегра. Это заводит тебя? Да?
Крик, готовый сорваться с моих губ, когда Роберт толкается в меня двумя пальцами и начинает трахать, предотвращается более сильным давлением на мое горло. Его большой палец играет с моим клитором, и небольшой дефицит кислорода, страх и гормональный коктейль, распространяющийся по моим венам, как цунами, заставляют меня кончить, быстро и неизбежно, даже прежде чем у меня возникает возможность попросить разрешения.
Роберт убирает руку с моего горла и держит меня, дает отдышаться, продолжая лениво шевелить во мне пальцами.
— Роберт… — бормочу я, и меня сразу заставляют замолчать. Прежде чем понимаю, что он делает, я оказываюсь лежащей на кухонном столе и без трусиков. Я чувствую руки Роберта на бедрах и всхлипываю, когда он проникает в меня одним сильным толчком. Это для него, я это чувствую. Он берет меня, использует меня только для своего удовлетворения. Роберт любит быстро и жестко, и я стону от каждого рывка, который сильнее и сильнее вжимает мои бедра в столешницу. Я хнычу, чувствую, что могу снова кончить, и начинаю умолять.
— Да, — хрипит Роберт, и я слышу, что он тоже на грани, — да… ты можешь…
Я думаю, что это райский день, подмахиваю, впившись ногтями в свои ладони и отдаюсь своему оргазму. Он не совсем угас, когда я слышу и чувствую, как кончает Роберт. Он падает на меня, переплетая наши руки, и я чувствую его хриплое дыхание у своего уха. Мы остаемся так лежать, я закрываю глаза и наслаждаюсь, наслаждаюсь тем, кто я есть и кем всегда буду.
— А если он прав? — шепчет мне на ухо Роберт.
— Это ничего не меняет, — тихо отвечаю я.
— Я люблю тебя, — шепчет Роберт.
— Я знаю, — улыбаюсь я. — Так же, как знаю, что ты не сделаешь ничего, чего я не хочу.
***
На следующий день у Роберта назначены встречи, которые требуют, чтобы он был корректно одет. Настроение соответственно плохое. Я уже знаю это. Роберт в костюме более раздражителен — и, следовательно, гораздо строже — чем в джинсах и свитерах. Хотя он прилагает все усилия, чтобы быть уравновешенным и дружелюбным, но даже
— Я заберу тебя после последней встречи, — говорит он, когда мы вместе заходим в офис. Мы, как частенько случается, первые. У него назначено три встречи в течение дня, последняя в половине четвертого.
— Принесешь мне картошку фри? — спрашиваю я, улыбаясь ему. Последняя сегодняшняя встреча — лично с мэром и вызовет гарантированно «кризис картофеля фри», как я про себя называю пунктик Роберта.
— Холодная картошка — это глупо, — отвечает он, теребя галстук. — Я заеду за тобой, а потом вместе в «Макдональдс».
— Если ты будешь очень спешить, и желание возникнет очень срочно, можешь спокойно сначала удовлетворить свою зависимость. Я могу есть фри и холодным.
— Нет, я пойду с тобой. Плюс-минус несколько минут не имеют значения.
У входной двери раздаются голоса, и Роберт быстро целует меня, прежде чем исчезнуть в своем кабинете.
В полдень я сижу на кухоньке вместе с Ингой и Ханной. Они беседуют о переезде Ханны и беременности, а я читаю газету. Дверь открывается, и входит Роберт, с зажатым между плечом и ухом мобильником. Он улыбается нам и наливает кофе, объясняя своему собеседнику что-то, что имеет отношение к постановлению о землепользовании и, похоже, мешает планам его клиента. Наливает молоко в чашку и снова исчезает.
— Он мне нравится, — говорит Инга, глядя на дверь, — он приятный и готов всегда помочь. Он занят, не так ли?
Ханна не отвечает и только улыбается. Взгляд, который она бросает на меня, ясен: твой мужчина, твоя работа.
— Да, — говорю я, листая газету.
— Черт. Это было ясно. Женат?
— Нет.
— Как бы мне хотелось хотя бы один раз в жизни, чтобы меня разложил такой чумовой мужик. Хотелось бы знать, как это… — вздыхает Инга, задумчиво взирая на потолок. Ханна разражается смехом. Я тоже не могу удержаться.
— Почему вы смеетесь? Он гей?
Ханна качает головой и указывает на меня.
— Спроси ее, — смеется она, вытирая слезы с глаз.
— Что я должна спросить у Аллегры?
— Каково это быть разложенной таким чумовым мужиком…
— У тебя дома есть такой? — спрашивает Инга, и ее глаза загораются.
— Да, у меня есть, — отвечаю я с усмешкой. — Его зовут Роберт Каспари.
— Нет! — вскрикивает Инга и тут же прикрывает рот ладошкой. — Извини, Аллегра, я не знала…
— Мы поняли, — говорит Ханна, успокаивающе похлопывая ее по плечу.
— Ты и Роберт? В самом деле?
— В самом деле, — киваю я, поднимая руку в присяге.
— И? — спрашивает Инга и улыбается: — Как это?
— Что?
— Ну, когда тебя… такой чумовой мужик, — улыбается Инга, конфиденциально наклоняясь немного вперед. Ханна повторяет за ней.
— Давай, скажи уже, Аллегра, меня это тоже очень даже интересует…
Я вспоминаю вчерашний вечер, руку Роберта на моем горле.
— Дух захватывающе, — говорю я, — и этим все сказано.
Обе падают на спинки стульев и вздыхают.