Сложенный веер. Трилогия
Шрифт:
«Дар-Умбры с него шкуру спустят», — радостно произнес кто-то. Но тут застольный шум перекрыл голос старшего Дар-Пассера: «Не спустят. Они теперь на задних лапках прыгают перед Халемом. Бьюсь об заклад, малыш, поучившийся летать со стены, ходит у них в именинниках. Еще бы! На него обратил внимание сам Медео».
Разгоревшийся вслед за этим спор Эрл постарался не слушать. Прижался немножечко к маме и грелся об ее теплое плечо, пока не почувствовал руку отца, отодвигающую ее от него. Мать все-таки настояла, и ей было позволено проводить его до дверей. Внутрь она не заходила никогда. Деле не входят в спальни совершеннолетних даров, даже своих сыновей. Даже совершенно слепых сыновей.
— Что ты еще
— Ты не рассказал мне. Я спросил, как выглядит Медео. Не хорошо или плохо, а как. Он высокий? На кого он похож?
— Он похож на Хьелля Дар-Халема в молодости. Больше, чем кто-либо другой из этой семейки. Хотя тебе это ничего не говорит. Нос у него скорее крючком, чем с горбинкой. Ходит ссутулившись, так же, как все Дар-Халемы, бледный, пальцы как паучьи лапы — длинные, суставчатые… Как фехтовальщик он Кори и в подметки не годится, но на других его внутреннего времени более чем хватает. Может особо не напрягаться. Это все, что я могу тебе рассказать. Доволен?
— Да, спасибо.
— Что-то еще?
— Оставь мне кинжал.
— Чтооо?
— Кинжал. Вы же клали мне раньше, несколько раз. Чтобы я… это самое…
— Эрл! Эти вещи не обсуждают.
— Вот и не надо. Просто оставь мне кинжал. Положи на тумбочку. Я нащупаю.
Медео Дар-Эсиль
Хорошо, что кинжал лежал рядом на полу. Я от ужаса даже на смог мечи вытащить: пальцы запутались в ораде. Рассказать кому — не поверят. А кинжал схватил и полоснул по веревке. А потом срывал с шеи кожаный жгут, растирал немеющими — то ли от напряжения, то ли опять же от страха — пальцами. Звал на помощь, орал как резаный: мне было все равно, что они меня здесь найдут, мне нужно было, чтобы его спасли.
Лицо, которое было у лорда Пассера, когда они влетели в комнату, я никогда не забуду. Но оторвать меня от него не смогли, а прогнать побоялись. Видно, Кори и… то, что сейчас проживает в Эсильском замке… набрали большую силу при дворе. Один, да еще в таком состоянии, я бы с семейством Пассеров не справился. Ну и, конечно, они ошалели от того, что Эрл пытался повеситься. Кинжал, как я понял, был оставлен специально. Этот кретин уронил его на пол, потом задел ногой и не смог уже нащупать… а отступать он не привык, святая Лулулла благослови многосложное устройство занавесей в доме Пассеров! Как он сумел отвязать вслепую и шнур с всклокоченными помпонами, и кожаную прокладку, защищающую шторы от истирания, ума не приложу. Да перестань ты дергаться, скотина бесчувственная, лежи уже смирно — дай отдышаться и собраться с мыслями!
— Медео…
— Эрл, помолчи!
— Медео!
— Заткнись, придурок.
— Кто разрешил тебе брать мой кинжал?
— Кто разрешил тебе распоряжаться моей жизнью?
— Чееем?
— Моей жизнью, урод бестолковый. На твою мне наплевать. Вешайся. Прыгай из окна во время альцедо. Режь себе вены кинжалом. Только перед этим, будь добр, сделай так, чтобы мне это стало все равно. Чтобы я мог жить без тебя. И делай с собой что захочешь. А до тех пор — не смей. Ты меня понял?
Программный доклад в исполнении потомственного лорд-канцлера Медео Дар-Эсиля. Одуреть, как красноречиво. Отец бы меня здорово за такое выдрал. Плевать! На все наплевать, на всех! И на то, что эти глаза всегда смотрят мимо меня, хотя и в моем направлении, и на спутанные, грязные волосы плевать, и на неловкие пальцы, из-за которых я вою, как последний волчара в Халемских холмах, во время каждого альцедо!
— Медео…
— Не слышу! Ты. Меня. Понял?
Это даже не хриплый шепот, это шевеление губ. Я не умею слушать пальцами, дурачок, оставь в покое мои мозоли, честно заработанные в пьяных уличных драках, не надо их целовать — там черная кайма грязи под ногтями, за которую отец меня бы четвертовал. Можно подумать, что я когда-нибудь делаю что-то, не заслуживающее наказания!
— Отвечать! Громче!
— Я понял, Медео.
— Так-то лучше. Слепая. Тупая. Подземельная. Крыса, — с чувством говорит Медео и вжимается лицом в ложбинку между черными крыльями, прижимается носом к давно не стиранной безрукавке и издает такой звук, от которого Эрлу становится стыдно и страшно.
— Не оставляй меня, слышишь? Я свихнусь без тебя тут. Один.
— Я тебя не оставлю. Никогда. Но ведь не только мы это решаем.
— С чего ты взял?
Эрл нащупывает у себя на животе судорожно сжатые кисти Медео, разводит их, легонько нажав, пытается развернуть его к себе. Тот сопротивляется, прячет лицо у Эрла в районе уха, шее становится горячо и мокро.
— Медео, ты плачь нормально, не стесняйся, пожалуйста. Я все равно не вижу. А когда ты пытаешься спрятаться вот так вот — на мне, то, наоборот, — чувствую.
— А если не на тебе?
— А на ком еще? — неожиданно холодно, отстраняясь, спрашивает Эрл.
И тут же оттаивает от искреннего недоумения и обиды в голосе Медео:
— То есть как? Зачем на ком-то еще? Никто еще нам не нужен. Я просто хотел сказать, что… ты же все равно знаешь, что со мной происходит, даже когда не дотрагиваешься.
Эрл внезапно решается.
— Медео, ты хоть понимаешь, кто ты такой? Какая пропасть сейчас между нами? Ты младший брат лорд-канцлера Аккалабата, сын верховного маршала Дар-Халема. Еще и Элджи явился к нам в ранге полномочного посла властелина Дилайны. Я ведь помню, что здесь творилось в доме, когда позиции Дар-Эсилей при дворе покачнулись. Какое оживление, какое предвкушение вашей опалы здесь царило! И вдруг — тишина. Только шепот по углам: о том, что Кори, несмотря на молодость, первый за несколько сотен лет лорд-канцлер Аккалабата, владеющий вдобавок к вашей семейной изворотливости…
— Предусмотрительности, — механически поправляет Медео.
— Хорошо… Вдобавок ко всем незаурядным умственным способностям и придворному чутью Дар-Эсилей, владеющий внутренним временем и прочими уникальными качествами даров Халема. Не морщись, у тебя это тоже есть.
Чуткие пальцы Эрла лежат на лице у Медео, и обманывать бесполезно. Можно только сердиться.
— Если сейчас ты еще заведешь речь о…
— Заведу, — кивает Эрл. — Обязательно заведу. Лорд Дар-Халем не просто вернулся, Медео. Судя по разговорам у нас за столом, которые мне изредка приходится слышать, это было триумфальное возвращение. Обласканный королевой, принятый своими прежними друзьями, в очередной раз усмиривший Виридис, непобедимый, как и положено Дар-Халему…
— А кто пробовал? — в очередной раз перебивает Медео. Он прекрасно знает: тем, что его голова по-прежнему крепко сидит на плечах, он в равной степени обязан преду… нет, в его случае, пожалуй, именно изворотливости, унаследованной от отца, и ювелирной технике владения мечами, помноженной на вызывающую восторженную зависть у окружающих способность контролировать свое внутреннее время. Но в то же время Медео осознает и свою ограниченность: он никогда не будет таким, как Кори. Отсюда вопрос, постоянно тревожащий его скептический ум: Дар-Халем, конечно, живая легенда, но так ли он хорош, как его представляют? Медео выстраивает в голове витиеватое ругательство: убедить себя, что ему все равно, насколько это существо соответствует тем рассказам о нем, которые приходится волей-неволей слышать в «Четырех чалах» или «У старого крысолова», что-то не получается. Тем не менее, он упорствует: