Слуга господина доктора

Дежуров Арсений

– Ну что же, сказала Марина, закрыв за ним дверь, – он действительно очень недурен. Жаль, что у него узкие плечи.

– Да, да, – поспешно согласился я, – жаль, жаль. С чего ему вдруг вздумалось нагрянуть? Мы только что виделись.

Внутренне я суетился и трусил на пустом месте, и это было отмечено подозрительной Мариной.

– Любишь ты малолеток, – сказала она, вновь вернувшись к пылесосу. – И о чем вы с ним говорите?

– Да, – отмахнулся я, – присаживаясь на край тумбочки, – о всякой ерунде. Искусство, политика, религия, суета, ловля ветра – все такое, в подростковом вкусе. Конечно, мне льстит его красота.

Такой красивый – и со мной.

– Ну что же, – рассудительно сказала Марина, – пусть набирается мозгов. Несмотря на ваши беседы у него был сегодня преглупый вид.

– К сожалению, – ответил я резонерски, – от наших разговоров он не становится умнее, а я красивее. Но удовольствие оба получаем.

Тут я почувствовал себя шакалом и иудой и, разозлившись на себя и на Марину, добавил резко:

– Но согласись, это трогательно.

– Ну да, конечно, – удивленно подняла на меня глаза жена, продолжая распутывать шнур, – это приятно, когда в тебя влюблены. Они все так тебя любят?

– Видимо, да, – сказал я, успокоившись, – просто этот более прочих настойчив в своей симпатии. В конце концов, на его месте мог быть любой другой. Я думаю, они теперь станут часто появляться, будь готова.

– Ну, – улыбнулась Марина, – к этому я уже давно готова. Мне, скорее, удивительно, что они до сих пор задерживались.

– Да? То есть, ты не против? – спросил я простодушно. – Я думал, тебе будет неприятно их обилие.

– Я-то люблю взрослых, постарше себя, и интересных. В Дане, как понимаешь, главное, что у него такие глаза большие, что кожа чистая, а так-то – чем мне он может быть интересен? Это все твое. Но я не против, совсем не против. Приятно будет на него смотреть – вообще-то, мальчик очень в моем вкусе.

– Да... – сказал я, юродствуя, конечно, – а как же я?

– Сеня... – Марина обняла меня за коленки, – ну ты-то лучше всех...

– Да? Я классный?

– Классный.

Беседа закончилась неразборчивым воркованием и поцелуями.

На следующий день, оставив на “Кужке” Даню и Свету Воронцову, я бежал к речному трамвайчику. День был хмурый, но без дождя. Корабликов было два, они стояли у дебаркадера гостиницы “Украина”. Я чаял себя опаздывающим, но кроме меня к назначенному сроку никто не прибыл, и я, одинокий, сел на корме отдышаться. Не представлю, о чем говорили Даня и Света, оставшись одни – последнее время они все больше ссорились, вернее, даже не ссорились, а как-то противно перебрехивались. Вернее, Стрельников находил чем попрекнуть Свету, а та, нимало на него не обиженная, огрызалась. Я относил это к издержкам дурного воспитания обоих и, видимо, уже затянувшегося романа. Конечно, лениво раздумывая о них, я утвердился вновь в своем патрицианстве, как и в том, что потеснил Свету в Данином сердце.

Ногой я уперся в свернутый леер и взялся рукой за штаг. Как же удивительно я изучал – казалось, не пойми с чего, оснастку судна! Я зазубрил все мачты, стеньги, брам-стеньги, бом-брам-стеньги, потом я выучил оставшийся рангоут, и такелаж, и паруса... Была в этом какая-то видимость системы, что-то было незыблемо закономерное в морском транспорте. Из этой любви к порядку, столь недостающему в паскудной жизни, я даже мечтал одно время уйти во флот. Не представляю, кем бы я мог там быть. Демонстратором морских мод. Ходил бы по подиуму.

Подкатил автобус из “Эрик Свенсена”,

Марина – легкая, изящная, деловитая в то же время, живо щебеча по-английски, взобралась по трапу и послала мне воздушный привет. Я рыгнул перебродившим пивом “Белый медведь” и ринулся прижаться к ее душистому лбу. За ней, предшествуемые пузами бывалых бизнесменов, шли шведы, далее – робкая Наташа Кораблева, все так же девственница, и мой друг Скорняков, доцент. Я осклабился на манер европейской рекламы и заговорил по-французски, на языке, которого не знал никто из бывших. Надо же мне было дать понять, что и я не лысый с водокачки? Корабль тронулся, очевидно опаздывая к шлюзу.

Мы сосредоточились в салоне, в уголку, чуждые большой компании. Я, противу обыкновения, был молчалив, – как видно, от пива. Все-таки пиво, особенно “Белый медведь”, крепкое, из преферансов Стрельникова, угнетает сознание. За окошком раздавалась иззелено-коричневая Москва-река, мимо были трубы заводов, одиноко стоящие сталинские постройки, липы одна за одной. Московская набережная, все-таки очень уродлива – Ты не будешь со мной спорить. Марину то и дело срывали переводить, Наташа тоже отвлекалась от общей беседы, говорила “хай...” кому-нибудь из иностранцев и смаргивала розовыми пальчиками.

– Ну, что Даня? – спросил Скорняков, желая сделать мне приятное. Мой друг очень воспитан и чрезмерно, даже как-то пугливо деликатен.

– Да, да, – тотчас подключилась Наташа, готовая до рассказов и во всем солидарная со Скорняковым, – как Даня? Всё при тебе?

Тут ее отозвали к Марселу Севенстерну в золоченых очках, и она, прикоснувшись розовым пальчиком к моему рукаву, выскочила из-за стола. Мы остались вдвоем со Скорняковым, моим другом. И он, и Наташа не видели Даню, но наслышаны были в избытке.

– Даня на высоте, – констатировал я, – только расстались.

Я был горд тем, что Данина дружба ко мне, по всему недолговечная, тянулась уже третий месяц.

– Что он делает? – спросил Скорняков, и чувствовалось, что в нем говорят гены его маменьки. Старая дура считает, что беседу надо направлять. Должны же быть у Скорнякова хоть какие-то недостатки.

– Пьет пиво со Светой Воронцовой. Во всяком случае, это было последнее его занятие.

– Это его девушка? Да?

Никогда нельзя знать, что заинтересует Скорнякова. Подчас я просто отказываюсь от рассказа, раздражась его никчемными расспросами. Например, если сказать ему, что сегодня заходила соседка за луковицей, он всенепременно спросит, сколько ей лет и как ее зовут. Какая ему разница, “девушка” Света или не “девушка”. В конце концов, он ее не встречал ни разу, и мне не казалось интересным их знакомить.

– Да, – сказал я, и, подумав, добавил, – или нет. То есть, она, видимо, считает, что она его девушка, но без твердых оснований. Или подруга просто. Нет, наверное, все-таки девушка. Не может быть, чтобы у него не было девушки, то есть, совсем. Да, наверно, девушка. Послушай, – оборвал я себя капризно и скучливо, – я вообще отчаялся понять что-нибудь в отношениях полов. Давай выпьем.

Скорняков более чем кто-либо был осведомлен в сюжете моей жизни. Он не только покорно и заинтересованно слушал меня, но и выспрашивал в деликатную паузу подробности: а сколько лет бабе Поле? А как зовут Кабакова? Вряд ли сыщется человек, кроме Скорнякова, который так охоч до бесполезной информации.