Слушайте песню перьев
Шрифт:
Станиславу взяли в одну из таких ночей.
Из своего номера в гостинице она услышала затихающий рокот остановившихся внизу автомобилей и отрывистые слова команды. Она едва успела надеть платье, как в дверь постучали.
— Сейчас, — сказала она, набрасывая на простыни одеяло.
Но те, что пришли, не ждали.
От сильного удара дверь затрещала. На пол посыпалась штукатурка. Следующий удар распахнул дверь настежь. На пороге остановились двое. У одного в руке блестел короткоствольный тяжелый пистолет.
— Что вам угодно? — спросила Станислава по-немецки.
— Проверка
— Я канадская подданная.
— Посмотрим, — сказал второй. Быстро перелистав книжечку, он усмехнулся: — Полька. Бери ее, Ганс.
— Одеваться! Быстро! — сказал тот, с пистолетом.
Станислава сняла с вешалки плащ.
— Я требую, чтобы вы отвезли меня к вашему начальству.
— Отвезем, — с угрозой в голосе сказал гестаповец.
Второй тем временем распахнул дверцы шкафа и увидел ружья. Те, которые Станислава купила месяц назад в подарок Высокому Орлу и Сат-Оку. Прекрасные бельгийские двустволки, каждая из которых стоила тысячу пятьсот злотых. Она знала, как мечтал о хорошем ружье ее муж, и, прежде чем купить билеты на пароход, полдня провела в оружейных магазинах. Двустволки находились в коричневых кожаных чехлах, а в маленьком чемодане — две сотни патронов для них, порох и дробь.
— Так, — сказал гестаповец, снимая ружья с вешалки. — Очень красивые у вас платья, фрау.
Станислава смутно сознавала, что происходит. Несколько улиц, несколько поворотов, и вот грузовик у здания городской ратуши. От резкого тормоза все качнулись вперед. Гестаповец одним махом соскочил на землю, крикнул:
— Вылезать!
Они долго стояли в темном дворе под прицелом двух автоматов. Некоторые женщины тихо плакали, но большинство молчали. Лица их смутно белели во мраке, как у мертвых.
Вспыхнули фары автомобиля, и в резком голубоватом свете возникли две черные тени.
— Вот эту. Эту. Эту. И эту.
Станиславу толкнули в плечо.
Шаги по лестнице куда-то наверх. Стены, тускло, освещенные слабыми лампочками. Коридор. Длинный ряд высоких дверей. Большая комната. Задернутые темными шторами окна. Полутьма.
Трех женщин, что привели вместе с ней, втолкнули в соседнюю комнату. Массивные створки двери раскрылись, пропустили их и захлопнулись.
Станислава оглянулась.
У входной двери стоял солдат в каске. Широко расставленные ноги в сапогах с низкими голенищами. На груди автомат. Обе руки лежат на вороненой стали, поблескивающей, как антрацит. Тень от каски скрывает глаза, нос и рот до самого подбородка.
«У них нет лиц! — подумала Станислава. — Бездушные исполнительные машины… «
Бесконечно тянулись минуты.
Станислава поискала глазами, на что присесть, но не нашла ничего. Комната была пуста. Пол замусорен окурками. В воздухе кислый запах застарелого табачного дыма и сырости.
Ноги у Станиславы затекли. Она шевельнулась, меняя положение. И в этот момент разошлись тяжелые створки двери и гестаповец в высокой черной фуражке крикнул:
— Иди сюда!
За темным старинным столом, уставленным стопками серых папок, сидели двое. Один, пожилой, в очках с большими стеклами, сильно увеличивающими глаза, был похож на
— Имя?
— Меня зовут Станислава Суплатович.
— Возраст?
— Пятьдесят шесть лет.
Светловолосый снова склонился над бумагами.
Минуты две длилось молчание.
Пожилой все так же равнодушно смотрел на нее.
Если бы не черная форма обоих офицеров и не часовой у входа в переднюю комнату, все походило бы на обычную канцелярию. Но сюда приводили людей силой, и неизвестно, что с ними происходило потом.
Справа от стола находилась еще одна дверь, закрытая коричневой портьерой. Вероятно, через нее задержанных выводили. Иначе куда могли деться женщины, вошедшие сюда перед ней? На левой стене — вешалка с тремя черными шинелями.
«Тот, в фуражке, который меня вызывал, наверное, за портьерой», — подумала Станислава.
Пожилой гестаповец наконец кончил ее разглядывать через свои выпуклые очки, открыл папку, лежавшую перед ним, и, просмотрев несколько бумаг, спросил:
— Вы — канадская подданная?
— Да. И как подданная другой страны я — лицо неприкосновенное.
— Когда вы уехали из Польши в Канаду?
— В тысяча девятьсот шестом году.
— Причина?
— Это долго и сложно объяснять.
— Вы уверены, что долго и сложно? Ну, так я объясню вам в двух словах: вы — революционерка, большевичка и были осуждены в тысяча девятьсот шестом году. Так?
— Зачем вопросы, если вы все знаете?
— Необходимо уточнить кое-какие детали.
— Пожалуйста.
Он снова начал листать бумаги в папке.
«Откуда узнали? — билось в голове Станиславы. — Неужели сохранились документы того процесса? Но какими путями они попали из Варшавы сюда, в Кельце, в руки гестапо?»
— В судебном определении по вашему делу тысяча девятьсот шестого года сказано, — произнес пожилой, — что вы очень опасный человек. Я вам прочитаю конец определения. — Он положил короткую толстую ладонь на бумагу в папке, пальцем отыскал строку: — «Особо опасная государственная преступница, действиями своими подрывающая основы существующего строя». И вот приговор: «Пожизненное поселение на Чукотке». Вы были отправлены в Сибирь по этапу летом тысяча девятьсот шестого года и пребывали на поселении, определенном вам, до весны тысяча девятьсот восьмого. Нам хотелось бы узнать, как вы попали в Канаду.
Станислава вздохнула и переступила с ноги на ногу.
— Я уже говорила, что это длинная история.
Светловолосый выпрямился на стуле.
— Вы бежали с Чукотки на Аляску в тысяча девятьсот восьмом году. Так?
— Считайте так, — сказала Станислава.
— Особо опасная государственная преступница для России остается особо опасной государственной преступницей и для нас, — медленно произнес пожилой.
— Что же, значит, вы тоже сошлете меня на Чукотку? — невольно вырвалось у Станиславы.