Слушайте песню перьев
Шрифт:
Трыбусь кивнул головой кому-то позади себя, и вперед вышел невысокий бледный человек в крестьянском полушубке и новых яловых сапогах.
— Это Кароль Лех, — сказал Трыбусь.
Кароль оглядел всех и улыбнулся. Улыбка была усталой.
— Я из Пинчува, — сказал он. — Меня прислали в ваш отряд товарищи из центра. Вы слышали что-нибудь о Кедыве? Так вот, Кедыва — это центр руководства диверсионными действиями специальных отрядов. Мы планируем эти операции.
— Сидя в Пинчуве? — крикнул кто-то из партизан.
— Я этого не сказал, — парировал Лех. — Я только сказал, что я сам из Пинчува. И если я здесь, значит, мы не сидим на месте.
Кругом засмеялись.
— Чего вы от нас хотите?
— Сейчас
— Холера… — пробормотал кто-то, и наступила тяжелая тишина. Наконец из задних рядов крикнули:
— Говори дальше!
Лех откашлялся.
— Всю западную часть Польши, Силезию, Великую Польшу и Поморье они включили в состав Германии. Краковское, Варшавское, Люблинское и Радомское воеводства объявлены генерал-губернаторством. И в Кракове уже сидит их генерал-губернатор Франк. Наш Краков они называют «древним немецким городом Кракау».
— Растерзана Польша. Сгинела наша сила… — вздохнул кто-то.
Лех вздернул голову. Обвел сидящих глазами.
— Кто сказал? — крикнул он так громко, что сидевшие рядом отшатнулись. — Кто это сказал?
Все молчали, стыдясь посмотреть друг на друга.
— Тогда я скажу! — крикнул Лех, сжав кулаки. — Это слова предателя! Это слова не поляка! Это слова труса! Нет, Польша еще не сгинела! И народ польский жив, и он не будет служить удобрением для швабов! У нас есть сила. И там, на востоке, сражаются те, кто переломит хребет Гитлеру. Это русские! Когда русские предлагали нам объединиться против Гитлера, наши паны из правительства не захотели с ними разговаривать. Они предпочли сбежать из страны, бросив ее на произвол судьбы!
— Ты против правительства?
— Я против измены! Я за такое правительство, которое может защитить нашу землю, наши семьи, наших детей от смерти! В то время как наши правители сладко жрут в Лондоне, гибнут тысячи наших людей. Кто им поможет, я спрашиваю?!
— Что делать, пан Лех?
— У вас в руках оружие! Таких отрядов, как ваш, по всей Польше сотни. Мы можем помочь русским, которые бьются со швабами на востоке. Мы можем нападать на эшелоны, можем взрывать железнодорожные пути, разрушать стрелки и мосты, поджигать цистерны и военные склады.
— Ты — коммунист? — крикнул кто-то.
— Да, коммунист! Но какое это имеет значение? Разве правда в словах? Правда сейчас у того, кто стреляет в шваба!
— Что за центр у вас в Пинчуве? — спросил Каминский.
— Мы называемся Гвардией Людовой. И мы не сидим сложа руки. В Кракове наши бойцы разгромили кафе «Цыганерия» и ресторан «Бизанк», когда в них было полно немецких офицеров. В Радоме забросали гранатами кинотеатр «Аполло», набитый солдатами. В Пышнице сожгли волостное управление и расстреляли старосту, который выдавал бежавших из лагерей швабам. А на линии Розвадув — Люблин возле Закликова взорвали состав с боеприпасами. И это только начало. Теперь мы хотим объединить силы. Решайте — хотите идти с нами или и дальше будете действовать на свой страх и риск, пока швабы не доберутся до этого леса и не прихлопнут вас!
К вечеру, после жестоких споров, приняли наконец решение — объединяться.
И тогда Лех сказал, что нужно принять присягу.
Бойцы построились в три шеренги. Лех снял шапку и вынул из-за пазухи листок бумаги.
— Будете повторять за мной. У нас так принято во всех отрядах.
Он поднял голову и медленно произнес:
— Я, сын польского народа, антифашист…
— Я, сын польского народа, антифашист… — повторили за ним бойцы.
Лех говорил, не глядя на бумажку. Голос его звучал глухо, но Станиславу казалось, что он отдается в самом дальнем углу леса, так весомы были слова клятвы.
— …Клянусь, что мужественно и до последних сил буду бороться за независимость Родины и свободу народа.
…Клянусь, что, отдавая себя под командование Гвардии Людовой, беспрекословно буду выполнять приказы и порученные мне боевые задания и не отступлю ни перед какой опасностью…
Станислав произносил слова, глядя широко раскрытыми глазами на Леха, но не видел его. Он видел чащу, и Большой Костер, и тотемный столб племени, и перед ним проплывали лица Неистовой Рыси, Черной Скалы, Желтого Мокасина и Маленького Бобра. Он видел их луки и томагавки, украшенные синими перьями соек, их крау и бахрому боевых курток, их блестящие волосы и руки, сжатые в кулаки, и над всем этим — священный дым калюмета, который держал в руках отец.
И голос Высокого Орла слышал он:
— Клянусь, что буду хранить военную тайну и не выдам ее никогда даже под самыми ужасными пытками, что безжалостно буду разоблачать и преследовать тех, кто выдаст ее.
И еще он видел убитых воинов племени, которые спали в глубокой пещере в самом сердце Земли Соленых Скал, где шауни хоронили своих умерших. Он видел воинов, души которых давно ушли в Страну Теней, но слава которых осталась на земле и ее знают и помнят все — от малого ути, едва научившегося держать в руках метательный нож, до охотника, лицо которого от времени сделалось похожим на кору старого дуба.
— За освобождение Родины и народа буду сражаться без устали и до полной нашей победы!
Клятва кончилась, но он мысленно повторил ее еще раз, потому что это были святые слова, от которых становились сильными руки и ненависть закипала в крови. Такие слова говорят один раз в жизни и помнят до конца.
ГЕСТАПО
На третий день после того, как немцы заняли Кельце, в городе начались облавы. Гестаповцы перекрывали грузовиками выходы из улиц и методично прочесывали дома — квартиру за квартирой. Брали женщин, Детей, стариков. Машины, наполненные людьми, уходили в сторону Кракова 19 . Казалось, на Кельце опустилось черное облако. Комендантский час начинался в десять вечера. Проходил час зловещей тишины, нарушаемой лишь грохотом сапог патрулирующих солдат, а потом — рев моторов, ослепительный свет автомобильных фар, треск автоматных очередей, крики врывающихся в дома швабов — так начинался ад. Перед рассветом все замирало. Тускло отсвечивали на тротуарах осколки стекла из выбитых окон. Распахнутые двери подъездов открывали черное нутро выпотрошенных домов. Затоптанные ногами тряпки тянулись по ступенькам лестниц.
19
В то время поляки еще не знали секретной директивы Гитлера: «Мы обязаны истреблять население, это входит в нашу миссию охраны германской нации. Нам придется развить технику истребления… Если меня спросят, что я подразумеваю под истреблением населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц… «.