См. статью «Любовь»
Шрифт:
Найгель вторично выкрикнул «западня!» (это происходило в тот вечер, когда он собирался в отпуск, — см. статью отпуск). Поезд на Берлин отходил из Варшавы в шесть утра. Шофер уже закончил все необходимые приготовления, но Найгель отказался отправиться в путь, прежде чем услышит от Вассермана продолжение истории Казика. Но этот хитрюга Вассерман, со своим еврейским коварством, упирается и артачится и отказывается пересказать немцу интересующую его главу повести, а мямлит что-то касательно скучнейших обстоятельств возрождения команды «Сыны сердца» (см. статью сердце, возрождение «Сынов сердца»). Стрелки часов неумолимо движутся, утекают драгоценные минуты, а до Казика подлый еврей так и не добрался — нарочно нанизывает какие-то никому не нужные и не относящиеся к делу подробности и уже умудрился затянуть свой рассказ до глубокой ночи, как в свое время прекрасная Шахерезада. Наконец Вассерман умолкает, и Найгель, воспользовавшись паузой, требует, чтобы теперь он выполнил свое обещание и рассказал про Казика, «хотя бы галопом по Европам, Шахерезада, это очень важно! Что же произошло с Казиком в последние годы его жизни?». Вассерман отказывается. Он бледен, он помертвел от страха, но чувствует, что обязан отказаться. Найгель понимает, что его предали. Не своим голосом он выкрикивает единственное слово «предательство!» (см. статью предательство), ударяет кулаком по столу и ждет — ждет продолжения рассказа. Но Вассерман уже все понял, он уже раскусил врага, он знает, по какой причине Найгель обязан узнать продолжение (см. статью плагиат), и потому только утверждается в своем отказе. Он даже находит в себе силы надменно усмехнуться и сказать, что, если Найгелю так уж не терпится, он вправе сам продолжить рассказ, как ему нравится. Найгель бросает испуганный взгляд на часы и утрачивает всякую сдержанность. Он вскакивает и обрушивает на Вассермана удары своих стальных кулачищ. Это был первый и последний раз, когда он прибегнул к подобному методу воздействия на сочинителя.
Вассерман:
— Ухватился, бандит, за мою бедную шею и принялся молотить куда ни попадя, с размаху бил, со всей силы, а я не проронил ни звука, но умалил сколько мог свою фигуру, сжался в комок и пожелал себе кончины, потому что таким путем, путем рукоприкладства, не пытались еще прикончить меня никогда, всегда только издали, не прикасаясь.
Тут Найгель ни с того ни с сего рухнул вдруг навзничь на пол, полежал минуту возле Вассермана, который уже едва дышал и лишь бессильно постанывал, потом с трудом поднялся, умыл лицо и подал еврею мокрую тряпку, встряхнул его и велел обтереться.
Вассерман:
— Мантия моя шайсмайстера была вся в крови, скулы сводило от боли, во рту саднило. Дотронулся я кончиком языка до зубов, и три тут же вывалились на пол. Ладно, Бог с ними: меньше придется платить доктору Бломбергу.
— совесть.
1. См. статью нравственность.
2. Когда в беседе с Вассерманом Найгель заявил, что «совесть — это еврейская выдумка, вредное и никчемное изобретение, даже фюрер сказал об этом в своей речи», еврей тотчас откликнулся:
— В самом деле так, большая это ответственность (см. статью ответственность), тяжкая, невыносимая ноша, и мы не забываем об этом никогда, никогда не забываем… Иногда оставались мы единственными, последними во Вселенной, кто помнил и разумел, что это за птица — совесть, иногда были такими одинокими — мы и Он, такими покинутыми и заброшенными, что впору позабыть и перепутать, кто тут задумал и сотворил и кто сотворен и выдуман…
Примечание редакции: К толкованиям Вассермана следует относиться с известным снисхождением. Понятно, что невозможно ожидать от такого еврея, который всю жизнь «обречен» неукоснительно соблюдать категорические этические и нравственные постулаты (в основном потому, что его не снабдили никаким иным «оружием»), — невозможно ожидать, чтобы он понял всю сложность и запутанность, всю многоплановость понятия совести. Необходимо помнить, что созданию слабому, лишенному средств обороны и возможности применять силу, доступен лишь единственный способ существования: он вынужден каким-то образом реагировать на ситуации, создаваемые другими. Ему никогда не приходится стоять перед жестокой и столь частой необходимостью выбора между двумя равно справедливыми и несправедливыми вариантами действия. Когда ты наделен силой, твоя сила требует применения, и таким образом создаются сложные ситуации, в которых нередко ты должен избрать один из двух относительных и несовершенных видов справедливости — то есть неизбежно причинить большее или меньшее зло.
— бунт, мятеж, восстание, выступление против властей.
В лагере Найгеля имело место только одно восстание. Один-единственный бунтарь не пожелал покориться своей участи. Это случилось в ранний утренний час, в то время, когда Вассерман ковырялся в своем огороде. Как раз прибыл новый транспорт из Варшавы, и обнаженные люди уже бежали по шлауху. Все было, как обычно. В те дни транспорты прибывали уже шесть раз в сутки — четыре раза днем и два раза ночью. Но в данном случае произошло что-то из ряда вон выходящее: молодой мужчина, достаточно жалкий на вид, напал на одного из украинцев и выхватил у него из рук оружие. Со страшным шумом он принялся стрелять и убивать, а потом бросился бежать, ничего не видя перед собой, как раз по направлению к Вассерману. От страха глаза его вылезли из орбит и походили на глаза краба. Только через несколько секунд украинцы пришли в себя и открыли ответный огонь. Поднялась страшная паника. Насмерть перепуганные евреи в ужасе разбегались во все стороны и падали под пулями. Услышав стрельбу и крики, Найгель выскочил из своего барака, сжимая в руке уже известный Вассерману пистолет.
Примечание редакции: Следует отметить, что все это произошло как раз после той ночи, когда они беседовали на тему ответственности (см. статью ответственность), выбора (см. статью выбор) и принятия решений (см. статью решение) и Найгель пообещал Вассерману, что всякий раз, когда он будет стоять перед необходимостью убить человека, не ограничится принципиальным решением, принятым десять лет назад, а попробует сформулировать его для себя заново. По утверждению Найгеля, это могло только «укрепить его веру в фюрера и необходимость подобных действий».
События развивались так: Найгель выскочил из своего барака и едва не столкнулся с молодым евреем, судорожно сжимавшим в руках винтовку. Найгель одним ударом ноги вышиб у него из рук оружие. В эту минуту Штауке (см. статью Штауке) вышел из «лазарета», где собственноручно ликвидировал стариков, инвалидов и детей, прибывших с последним транспортом. На шлаухе установилась теперь мертвая тишина. Десятки убитых и раненых валялись на земле. Возмутитель спокойствия стоял на коленях с низко опущенной головой и с трудом дышал, как загнанный зверь. Тощие его ребра стремительно вздымались и опадали. Струя жидкого кала вырвалась из заднего прохода в результате овладевшего несчастным неописуемого страха. Найгель направил на него свой пистолет. Он делал это не спеша, чтобы все успели увидеть, оценить и сделать для себя соответствующие выводы. Он обвел взглядом всех присутствующих. На одну секунду глаза его встретились с метавшими молнии глазами стоявшего неподалеку Вассермана. Они что-то кричали ему, эти глаза, о чем-то напоминали, чего-то требовали от него.
Вассерман:
— За одну секунду перескочил Найгель через два пункта. Скажи, что такое секунда? Даже всех перьев и всех чернильных рек и тому подобного не хватит, чтобы описать историю одной этой секунды. Поэтому перескажу вкратце только самую сущность: Найгель выстрелил раз, и еще раз, и десять раз подряд. Всю обойму всадил в тело невинного юноши. И продолжал нажимать на курок, хотя в этом уже не было никакой надобности и никакого смысла. Потому что не на этого жалкого еврея гневался Найгель, а на самого себя. А может быть, на меня. Против собственной воли выполнил данное мне обещание. Возможно, если б не стоял я там в тот миг, не вспомнил бы о своих словах, но глаза мои приказали ему, и он покорился. На долю секунды, на крошечный осколок мгновения вспыхнуло у него ничтожное сомнение, и чуть-чуть замешкался перед тем, как выстрелить. Все это видели, все: Штауке, украинцы, все!
Совершив казнь, Найгель тотчас повернулся и зашагал обратно в свою берлогу. С силой захлопнул за собой дверь. Можно только догадываться о том ужасе, который он пережил, — как человек, в котором жил естественный врожденный талант и внезапно пропал, как пловец, который в открытом море обнаружил вдруг, что у него исчезли необходимые навыки и он не в состоянии вспомнить, что должен делать со своими руками и ногами. Украинцы не мешкая принялись расстреливать евреев, оставшихся в живых. В Вассермана тоже ударили две пули, но не сумели причинить ему никакого вреда. Он сидел на грядке, вжав голову в плечи и подняв насколько только возможно свой горб. Через десять минут все стихло. «Синих» направили убрать трупы. В тот вечер Найгель не пригласил к себе Вассермана рассказывать ему историю Сынов сердца.
— Маркус, Аарон (см. статью эмоции).
— неполноценность, недочеловек, в нацистском словаре общее обозначение представителей народов, не принадлежащих к высшей расе.
Чтобы получить разрешение на брак (см. статью брак, разрешение на брак) с избранницей своего сердца, каждый член СС должен был представить надежные доказательства того, что в жилах невесты не течет кровь какой-нибудь неполноценной расы. Найгель показал Вассерману циркуляр, предписывающий строго соблюдать все указания в отношении данного вопроса. Генетический фонд арийцев не должен был смешиваться с наследственным материалом недочеловеков. В документе, разосланном во все части СС, цитировались отрывки из брошюры «Неполноценный человек» (изд-во «Нордланд», Германия), в которой, среди прочего, было сказано: «Биологическая форма неполноценного человека подобна строению естественного, нормального человека: у него имеются руки и ноги, глаза и рот и нечто напоминающее мозг. Однако, несмотря на то что черты его на удивление похожи на человеческие, он — ужасное создание, чуждое и далеко отстоящее от подлинного человека. Ни в коем случае нельзя забывать, что не каждый, подобный человеческому созданию, непременно таков».