См. статью «Любовь»
Шрифт:
Отто, очарованный этой смесью учености и невежества, дерзости и духовности, тут же предложил Мунину идти к нему в зоосад работать. Мунин удивленно поглядел на него, раззявил свой беззубый рот и прохрипел:
— Ой, что вы! Всю жизнь, пане, я буквально мечтал убирать каки за львом.
Они пожали друг другу руки в знак заключения договора и уже собирались расстаться, когда деликатный Отто решился все-таки поинтересоваться значением числа, которое Мунин назвал у ворот тюрьмы. Еврей поглядел на него в великом удивлении и даже с некоторым разочарованием, потому что был уверен, что Отто и сам давно все понял. Потом лицо его начало расплываться в улыбке…
Отто: Это была такая широкая улыбка, что буквально торчала с двух сторон его физиономии.
…расплываться в улыбке, и Мунин в простоте душевной объяснил, что не что иное это, как тысяча сто двадцать шесть половых актов, а если определить точнее — ну… То, что у гоев называется оргазмами.
— Да, а ты что подумал?
Отто покраснел до корней волос, уставился на свои башмаки, потом закатил глаза к небу и под конец отважился еле слышно спросить:
— Неужто действительно господин Мунин переспал с таким великим числом женщин?
Мунин вновь взорвался своим мерзким смехом и воскликнул:
— Ха, соития! Совокупления! И чего ты достигнешь этим? Ведь уже указал мудрец, ну, забыл я теперь его имя… А, да!.. Наставляет нас рав Дов Бер из Межерича, что всякий вид вожделения следует благословить и обратить в святость. Как говорится, авода бе-гашмиют, служение Господу посредством материального, путем освящения повседневных актов. Высвобождение искр! Ведь и низкую дурную любовь способно сердце превратить в любовь к Творцу, чтобы не восхотел человек рассыпать искры чуждого совратительного огня, а одному только Богу посвящал плоды усилий своих. Да, разумеется. Познавать женщин может любой дурак. Недаром сказано: каждый, у кого хоть капельку имеется чего-то там в голове. Да, в этом деле несомненно так — любой и каждый, но я, господин, обуздал свою похоть и удержался!
Затем и доктор Фрид имел счастье повстречаться с Муниным. Это произошло тогда, когда он, удрученный всем происходящим, стоял возле окна в конторе Отто (см. статью сердце, возрождение «Сынов сердца») и вдруг узрел странного минотавра, передняя половина которого представляла собой густобородую овцу, а задняя соответствовала нижней части человеческой фигуры. Таинственное создание с трудом преодолевало расстояние между двумя краями аллеи. Фрид поспешил за ним, хромая и опираясь на палку, исполненный не вполне еще осознанного гнева, обогнул бассейн, в котором проживал крокодил, пересек узкую, еле приметную из-за буйно разросшихся сорняков тропинку и едва не столкнулся с неведомым ужасным существом. Мунин первым пришел в себя, поднялся с травы и принялся застегивать штаны, под которыми, как померещилось Фриду, помещалось нечто вроде птичьей клетки, сооруженной из хитро прилаженных друг к другу полосок материи, ремней и пряжек. Крупная овца, воспользовавшись неожиданным освобождением, удрала своей дорогой с горестным блеяньем.
Мунин: Великое разочарование слышится мне в ее голосе!
А Фрид, изрыгающий огонь и дым, с трудом удержавшись на ногах, выбросил, как гневный пророк, вперед руку и потребовал объяснений.
— Что тут объяснять? — возмутился Мунин. — Нужно спешить! — Но все-таки прибавил в свое оправдание: — День короток, пан доктор, а работы непочатый край, и, как тебе известно, нет тут женщин, кроме госпожи Ханы (см. статью Цитрин, Хана), которая только Божья, ну, и супруги самого пана доктора — Паулы, которая, я полагаю, целиком принадлежит вашей милости.
Фрид: Да как ты смеешь, гнусный нечестивец, бандит, хулиган, охальник! — как ты смеешь произносить своим грязным мерзким языком чистое непорочное имя госпожи Паулы?!
Мунин: Простите великодушно, но всегда говорю только правду. Вот, пожалуйста: уже тысяча сто тридцать восемь! Записано! Возможно, господин доктор желает видеть записи? Потому что у меня все, всякое свершение регистрируется. И имеется также карта. Да, пан доктор может положиться на меня и быть уверен, что Едидия Мунин предан своему искусству.
Фрид, который смутно помнил другое число, более низкое, названное Отто неделей раньше, с дрожью представил себе бесконечную чреду злодеяний бесстыжего старого Сатира во вверенном его попечительству зоологическом саду и едва не задохнулся от возмущения.
Фрид: Но объясни, объясни мне, мерзавец, зачем?!
Мунин: Зачем? Чтобы воздерживаться! Что, пан Отто совершенно ничего не рассказывал господину доктору?
— Нет.
— А… А я-то думал, что господин доктор уже все знает. Разве не для того господин находится тут, чтобы наблюдать за нами и убеждаться, что мы делаем все, как надо, и остаемся верны своему искусству? Так почему пан доктор сердится? А, пан просто не в курсе всех подробностей… Вот я расскажу ему, да, все расскажу без утайки, как у нас, у евреев, сказано: говоря, говори о путях Его, то есть, излагай толком и по порядку. Вот я и расскажу. Потому что нет в этом никакого бесчестья. Все ради возвышенного служения Всевышнему, Имени Его благословенному. И это очень просто, ведь я, господин, взгляните — во что я уже превратился? Шестьдесят килограммов я сегодня — при моем-то росте, и сейчас, вероятно, даже меньше. Потому что нельзя утверждать, чтобы еды тут имелось в избытке, извините меня, пане, что позволяю себе упомянуть об этом, но…
— Бандит! Какое отношение имеет твой вес к тому, что ты сотворил с несчастной овцой?
— А, да, овца… Милое, ласковое создание… Послушайте, пожалуйста: ведь каждый раз, как я… Ну… Ведь господин доктор, конечно, уже немало слышал о таких вещах, а? Верно я говорю?
Фрид: Холера ясна! Ты что — хочешь свести меня с ума?! Что я должен был слышать?
— На-на-на… Некрасиво так, господин доктор! Умножающий гнев и злобу умножает страдание в этом мире. А!.. Шутка. Считайте, что я пошутил. Семя — ваша милость, верно, знает об этом — семя, истечение семени то есть, ведь это не просто так себе вонючая мерзость…
— Нет?
— Избави нас Господи и помилуй, нет и нет! Ведь и в нем имеется искра. И в члене, в рожке нашем невеликом, верно, во много раз более. Ведь находим мы в святых изречениях рава Нахмана из Браслава ту мысль, что весь мир создан ради Израиля, и даже ради самых ничтожных из числа его, подобных мне, например, и даже ради каждого органа в теле такого ничтожного, и все это только затем, чтобы Израиль получил наконец избавление, совершил и оформил чудесное деяние Колесницы Всевышнего, представляющей нам свидетельство о строении высших миров, — господин доктор слышал, возможно, как-нибудь по случаю о кабалистах, проживавших в Цфате, что в Земле Израиля, которые писали в «Книге Сияния», что любое движение, которое совершает человек, извините, даже в собственных подштанниках, запускает в ход высшие силы и небесные механизмы! И что с сапожником? Даже сапожник — и он любым действием своим, например взмахом иглы, когда подшивает подошву или какую-нибудь там стельку, сопрягает и он высшие силы со своими подштанниками, а тем более я!
Фрид: Послушай, я предупреждаю тебя — я умоляю тебя! — пожалуйста, будь добр, прекрати щупать себя там, когда ты разговариваешь со мной! И говори нормальным человеческим языком. Что ты вообще делаешь тут, в моем зоопарке?
Мунин: Но ведь я уже объяснил господину! Оно, семя то есть, оно вырывается из тела с великой силой. Фью-ю!.. — как из сопла ракеты. Я не говорю вещей просто так, нет! Я, пане, знаком с научными теориями и разбираюсь в самых премудрых законах механики, и я читал там, что силы, создаваемые выбросом семени, не уступят силе давления поршня или той великой подъемной силе, что удерживает аэроплан в воздухе. Все в соответствии с теорией относительности, разумеется.