Смех баньши
Шрифт:
— Это предложение? — крикнул со своего места Константин Корнуэльский. Кадор разъяренно приказал ему замолчать и одарил меня сердитым взглядом, намекая, что неплохо бы и мне сделать то же самое и не предлагать таких заманчивых глупостей. В отношении моей преждевременной кончины Кадор пока как-то мямлил.
— И впрямь, кто я? — переспросил я с ехидцей. — Всего лишь условная персона, ничего сама по себе не значащая — лишь символ, гарантия вашего союза! И мое назначение — оберегать его, призвав в свидетели и судьи всех богов, скрепляющих и хранящих священную власть договора. Будь то среброрукий
Несколько мгновений еще висела довольно смущенная тишина. Все слегка призадумались. А потом Уриенс Гоорский, как ни в чем не бывало, грохнул по столу кулаком.
— Я признаю этот союз, но если мне кто-нибудь ответит за нанесенное здесь оскорбление, в твоем доме, Пендрагон! — Он вызывающе ткнул пальцем в мою сторону. Гамлет нехорошо прищурился и двинулся к нему.
— Ответить тебе, король Гоорский? — спросил он таким тоном, будто хотел на месте свернуть скандалиста в бараний рог.
— Нет, — резко сказал я. Гамлет посмотрел на меня как на предателя.
Уриенс фыркнул.
— Прочь! Я требую удовлетворения от равного!
— Увы, но всех гусей уже забили, — трагически заметил Кей. Эктор посмотрел на сына ошарашенно, но тот высказал свое замечание недостаточно громко для немедленной гражданской войны.
Гамлет чуть не схватил короля Гоорского за шиворот, но Фризиан бросил ему что-то негромкое и ехидное, бог знает на каком языке, так как, судя по всему, его понял только Гамлет — и слегка переключился, уставившись на приятеля испепеляющим взглядом.
— Ланселот, — сказал я спокойно, — мой названный брат и мой чемпион. Ты знаешь, кому наносишь оскорбление, оскорбляя его.
— Валяй, Уриенс! — хохотнул Мельвас. — Вот смеху будет на твоих похоронах! Ответь ему, Артур! — И впрямь, не только же Мельвасу терпеть такой позор, что я его побил. Но Мельвасу тут же пришла в голову другая идея, как отстоять свой престиж. — Или нет! Позволь мне ему ответить! — Мельвас вскочил, спружинив, на ноги, усмехаясь волчьей усмешкой.
Уриенс, пораженно глянув на него, переменился в лице и, кажется, прокусил себе язык, резко трезвея.
— Нет, — сказал, поднимаясь, Кадор. — Я ему отвечу! Как твой родич, Артур. — Этакий реверанс после веселой реплики Константина.
— Нет, — повторил я.
— О, тогда позвольте мне, — вмешался оживляясь, Лот. — Уриенс мой ближайший сосед, а моя дражайшая супруга… — Моргейза одарила его мрачным взглядом.
— Нет, — повторил я. — Я объявляю мир. Если Уриенсу угодно, он может удалиться хоть на все четыре стороны, раз его так тяготит наше общество, но не рассчитывать при этом, что кто-то за него вступится, когда кто-то из нас или даже многие — посягнут на его власть и владения. Союз — дело добровольное, милорды.
И тут все с выжидающим злорадством воззрились на Уриенса как канюки на добычу. Озираясь, Уриенс мертвенно побледнел. Что ж, стая есть стая — может напугать кого угодно. Интересно, они все думают, что это хорошая идея?
— Прошу прощения… — пробормотал Уриенс, вряд ли имея в виду именно это и вообще что-то соображая. Но отвертеться я ему не дал, поймав на слове.
— Хорошо. Твои извинения принимаются.
Уриенс вздрогнул от неожиданности, затем явно испытал облегчение и покорно кивнул.
Но не стоило так уж давить его в одиночку. В конце концов, даже не он первый начал.
— Король Леодегранс, — сурово окликнул я. Тот поперхнулся, обгладывая потихоньку баранью лопатку, которую не успел ни в кого запустить, и похоже почувствовал себя очень неуютно, когда всеобщее хищное внимание переключилось уже с Уриенса на него. — Ты ведь сожалеешь о том, что невольно дал повод брату своему к обиде? Не так ли?
Леодегранс судорожно глотнул, затравленно огляделся и проблеял.
— Я… хм… да-а… э-э… Сожалею. Конечно!
— Благодарю, — молвил я не слишком доверчивым тоном. Леодегранс покраснел. Не знаю, мелькала ли у него мысль, что яйца курицу не учат, но высказать эту идею вслух он постеснялся. И правильно. Сейчас мне было все равно, кем он меня видит и что думает о моем возрасте. Но, скорей всего, он сам не знал сейчас, что и думать. Мельвас был не так далек от истины, сказав однажды про «сотни лет». Иногда это становилось заметно.
Чуть выдержав взгляд на Леодегрансе, я перевел его на Лота. Тот сориентировался моментально:
— Брат мой, я тоже весьма сожалею об этой прискорбной ссоре!
Я улыбнулся.
— Благодарю, милорды. Так пожмите друг другу руки, и пусть исчезнет между вами даже тень раздора. — Когда они с некоторой натяжкой это исполнили, я добавил завершающий штрих:
— А теперь, представьте, что этот стол — круглый, — призвал я увлекшись, как заправский массовик-затейник. — И за ним нет мест лучших или худших — все зависит только от вас. Если мы обернемся — не будет стороны света, с которой на нас можно напасть врасплох, не останется незащищенных границ, не останется слабых мест. Но это требует доверия и честности от всех нас, и взаимного уважения — недостаток их всех ударит жестоко, и нам самим придется быть жестокими, если это случится. Да не допустят этого боги, и да сохранят нас от всякого зла!
Я поднял рог, наполненный вином, а ответил мне громкий довольный рев, перешедший в дружный троекратный вопль:
— Долго живи, король!
Я сел, посмеиваясь, и обращаясь сам к себе, воскликнул: «Какой актер пропадает!» — Эту реплику я стащил у Нерона.
Дальше все пошло уже спокойней, и все вопросы государственной важности касались, в основном, только кулинарии. А вещи более беспокойные мы оставили для завтрашнего совета. Сегодня же все только ели, пили и веселились по мере сил, и последнее, что я помню о том вечере или уже утре, это как мы с Кеем на пару перетаскивали сладко посапывающего графа Эктора в его комнату. Бедвир вертелся рядом, пытаясь перехватить инициативу, и занудно намекал мне, что не королевским я делом занимаюсь. На что я резонно отвечал, что будучи единственным трезвым во всей компании, я просто обязан взять в свои руки столь ответственную и тяжелую во всех отношениях задачу.