Смерть бродит по лесу
Шрифт:
— В пользу ответчицы, — объявил он. И испытал удовлетворение юриста, приняв неоспоримое решение соответственно букве закона, который, как и орден Подвязки, сам по себе ничегошеньки не стоил.
Тем не менее полчаса спустя, когда Петтигрю уже возвращался домой, он почувствовал, что было нечто сомнительное в странной маленькой драме, которая перед ним разыгралась. Редко случается, чтобы судья вообще дошел до сути дела. Колодец правды обычно слишком глубок для простого судебного отвеса. И теперь Петтигрю был уверен, что до сути он не докопался. Само по себе это его не обеспокоило бы. Его встревожило другое —
Глава третья МИССИС ПОРФИР У СЕБЯ ДОМА
Миссис Порфир всего на пару минут опоздала на автобус, который следовал от Рыночной площади в половине четвертого, и потому была обречена полчаса ждать следующего, стоя в начале растущей очереди. По ее виду было совсем непохоже, что она столь успешно, сколь и неожиданно для себя выиграла тяжбу. Миссис Порфир устала, была голодна и подавлена. У нее болела голова, и она остро нуждалась в чашке хорошего горячего чая. (В Дидфорде имелось достаточно чайных, но она уже потратилась на ленч, пока ждала разбирательства, и не могла второй раз в день поесть вне дома — это просто не укладывалось в ее миропонимание.) Женщина полная, она то и дело переносила вес с ноги на ногу, с тоской отмечая, как медленно ползут к трем стрелки на городских часах.
Оставалось ждать еще десять минут, когда неожиданно пришло избавление в облике очень грязного джипа. Он подъехал, содрогаясь и грохоча, и притормозил возле миссис Порфир. Поверх рева мотора она услышала голос Горацио Уэндона, который спрашивал:
— Подбросить вас до Тисбери, миссис Порфир?
Уэндон был в сравнительно веселом настроении. Большую часть денег, которые могли бы пойти на ежемесячную выплату присужденного ему долга, он потратил. Сначала попировал за ленчем в Дидбери, а затем довершил кутеж на фермерской распродаже по соседству. Фермерские распродажи были для него все равно что бутылка для прочих неудачников и почти столь же разорительными. Он не мог устоять перед манящей свалкой всякой всячины. Его участок и так был усеян хламом, который он уже накупил за бесценок, но теперь джип был загроможден новыми приобретениями. Наперекор прошлому опыту Уэндон верил, что однажды они понадобятся.
Освобождая место для пассажирки, он сбросил с сиденья рядом с собой рулон ржавой проволочной сетки. Миссис Порфир с благодарностью села, и джип непредсказуемыми рывками двинулся по Главной улице.
— Вы ведь были сегодня утром в суде, да? — спросил он, когда машин поубавилось и они наконец выбрались на шоссе. — У вас-то ка кие неприятности? Моими был негодный корм для свиней — я думаю, вы слышали.
— Мистер Тодмен вызвал меня в суд, — объяснила миссис Порфир. — Он хочет, чтобы я освободила коттедж для его Марлен.
Мистер Уэндон искренне посочувствовал:
— Плохо дело. Куда же вы поедете? В Тисбери без вас не обойтись, сами знаете.
— Судья сказал, я могу остаться. Кажется, то, что Марлен всего лишь приемная дочь, все изменило. Я, честно говоря, плохо поняла, и мистер Тодмен тоже не понял. Он так расстроен.
Горацио Уэндон смеялся редко, но и тогда обычно на чужой счет. Так поступил и сейчас.
— Готов поспорить! Это еще как его из себя выведет. И поделом старому разбойнику!
— Не надо так, — мягко сказала миссис Порфир. — Марлен правда нужен коттедж. Я была бы рада уехать, если бы могла.
— Держись, за что можешь, — ответил Уэндон. — Нечего в этом мире излишне миндальничать. Тодмен, если захочет, может подыскать дочурке что-то другое. Он достаточно богат, если судить по тому, сколько взял с меня за ремонт этой колымаги. А теперь, — он вновь впал в обычную свою депрессию, — наверное, начнет выжимать с меня деньги.
Больше они не говорили, до тех пор пока джип не остановился у двери оспариваемого коттеджа.
— Очень вам признательна, мистер Уэндон, — сказана миссис Порфир, выходя. — Не хотите зайти на чашку чая?
Толика нерешительности в ее голосе свидетельствовала, что она сознает непреложный факт: несмотря ни на что, мистер Уэндон все-таки принадлежит, пусть едва-едва, к высшему классу и может воспринять это приглашение как вольность. Уэндон, чьи несчастья обострили его классовое сознание, помешкал, прежде чем согласиться. Он соглашается, говорил он себе, потому что не хочет ее обижать. Но как же странно оказаться запросто в гостях у деревенской женщины! Когда он переступал порог, то не мог отделаться от чувства, что каким-то таинственным образом переходит Рубикон.
— Присядьте, пока я поставлю чайник...
Уэндон огляделся с некоторым удивлением. Комната была обставлена много лучше, чем он ожидал. Конечно, она была нелепо загромождена, но кое-какая мебель показалась ему очень и очень недурной. Массивный письменный стол в углу с аккуратными стопами бумаг был из красного дерева — такой не постыдился бы иметь его собственный отец. На стенах висели приличные картины...
Он как раз изучал одну, когда вернулась с чайным подносом миссис Порфир. Это была карикатура Шпиона [5] для «Вэнити фейр» — престарелый мужчина с пушистой белой бородой и внушительным фронтальным выступом держит в руке перьевую ручку, с которой капают чернила.
5
Псевдоним Лесли Уорда (1851 — 1922) — английского карикатуриста, автора сатирических портретов политиков и известных лиц своего времени.
— Интересная у вас тут вещица, — сказал он. — Где-то я похожую видел. Это ведь карикатура на Генри Спайсера?
— Откуда мне знать, — уклончиво ответила миссис Порфир.
— Генри Спайсер, — не унимался Уэндон. — Писатель с Тисового холма, с которым когда-то так носились. — Потом, увидев, что миссис Порфир все еще смотрит на него непонимающе, добавил: — Как она к вам попала?
— Принадлежала моему мужу, как и все остальное, — коротко ответила она. — Вы пьете с сахаром, мистер Уэндон?
— Да, пожалуйста. И в уголке что-то написано. Такие каракули, ничего не разберу. «Искренне ваш...» Ей-богу! Это же автограф. Знаете что, миссис Порфир, это может стоить кругленькую сумму. Будь она моя, я бы ее продал.
— О нет, я не могу этого сделать. Не хотите ли сесть и выпить чаю, мистер Уэндон?
Хотя и не слишком быстро, Уэндон все-таки понял, что хозяйка не расположена обсуждать карикатуру. Он сел, и чай был поглощен по большей части в молчании. Едва позволили приличия, он встал, чтобы уйти.