Смерть как искусство. Том 1. Маски
Шрифт:
– Вадик, приезжай, пожалуйста, в больницу, забери меня, я не могу сесть за руль, мне очень плохо.
– Что-то случилось? – встревоженно спросил Вадим Дмитриевич. – С Левой…? Что?!
– Да все то же, без изменений. Просто я что-то расклеилась. Ты меня заберешь?
– Конечно, конечно, жди, никуда не уходи, я за тобой поднимусь.
Вадим приехал примерно через час, крепко ухватил сестру под руку и повел к лифту. Усадив в свою машину, достал из бардачка маленький «мерзавчик» коньяку и протянул ей:
– На, глотни.
Елена отрицательно
– Не хочу. Не буду.
– Глотни! – Его голос стал требовательным и жестким. – Посмотри, до чего ты себя довела: не ешь, не пьешь, не спишь, посинела вся, трясешься. Выпей и расслабься хоть немножко. Ругать тебя хотел, слова всю дорогу готовил, а как тебя увидел – так сердце зашлось. Ну пожалей ты себя, Ленок!
– А Леву? – пробормотала она сквозь вновь нахлынувшие слезы. – Леву кто пожалеет?
– Леву и так все жалеют, уж поверь мне. Кстати, хочу тебе сообщить, что я нанял частного детектива.
– Зачем? – удивленно посмотрела на брата Елена.
– Ну как – зачем? Одна голова – хорошо, а две в любом случае лучше. Пусть тоже покопается, может, найдет что-нибудь, что государственные сыщики проглядят. Хуже-то всяко не будет.
– Ой, Вадик, может, зря ты это затеял, а?
– Да почему же? – искренне удивился Вавилов. – Ты разве не хочешь, чтобы преступника поймали?
– Не знаю, – тихо прошептала Елена. – Я ничего не знаю, Вадик. Я хочу только одного: чтобы Лева поправился. Или хотя бы просто выжил.
– Ты говоришь ерунду, – строго осек ее Вадим Дмитриевич. – Вор должен сидеть в тюрьме. И будет сидеть. Это не я сказал, а Глеб Жеглов.
– А если…
– Что – если? Ты уж договаривай, не жмись. Тебе что-то известно?
– Нет, я ничего не знаю, но я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Ты понимаешь, Ксюша… Лева так ее любит, он души в ней не чает, хотя, конечно, видит все ее особенности, и нельзя сказать, чтобы он был от них в восторге, но это же… Ну, в общем, ты понимаешь. Лева этого не переживет.
Вавилов долго молча смотрел на Елену.
– Неужели ты всерьез думаешь, что это может быть?
Она снова заплакала. И ответить ничего не могла. Не знает она, ничего не знает.
Когда Никита Колодный говорил Елене Богомоловой, что после дневной репетиции никто не ушел из театра и что все сидят и ждут от него новостей, он изрядно покривил душой. Все артисты разбежались по своим делам, даже те, кто был занят в вечернем спектакле. Исключение составила только Евгения Федоровна Арбенина, которая никаких новостей от Колодного не ждала, справедливо полагая, что подобные вопросы решаются при помощи мобильного телефона, а вовсе не путем бесцельного пребывания в театре. Просто она любила и свой театр, и свою гримуборную, здесь она чувствовала себя как дома и в то же время ощущала собственное присутствие на службе. И не на какой-то там службе, а на Великой Службе Театру.
Настя Каменская и Антон Сташис этого, конечно, знать пока еще не могли, поэтому они в сопровождении
– На сегодня мне мужчин уже хватит, – решительно произнесла Настя. – Давайте попробуем поговорить хоть с одной женщиной, а то у нас сплошной мужской взгляд на ситуацию получается.
Они шли по коридору вдоль дверей, на которых висели таблички с фамилиями актрис, на каких-то – по две, а на некоторых – и по четыре, стучали, нажимали на дверные ручки, убеждались, что в гримерке никого нет, и шли дальше. До тех пор, пока из-за двери с табличкой «Е. Ф. Арбенина» не услышали:
– Да-да, входите!
Настя вопросительно посмотрела на Александра Федотова.
– Она одна в гримуборной? Все по двое – по четверо, а она – одна? Почему? Арбенина же не единственная народная артистка России в вашем театре, есть и другие, – шепотом спросила она.
– Это театр, – выразительно пожав плечами прошептал в ответ Федотов.
Ответ Настю не удовлетворил, но к сведению она его приняла.
Народная артистка России Евгения Федоровна Арбенина полулежала на диванчике, одну руку подставив под голову, а другой поглаживая белоснежную пушистую кошку. Настя сразу почувствовала стойкий запах табака, который укоренился здесь за много лет, несмотря на систематические проветривания. А ведь Насте говорили, что курить в здании театра можно только в строго отведенных для этого местах, и гримуборные к таким местам никак не относятся. Значит, и в этом для Арбениной было сделано исключение. Или она просто умеет договариваться с неподкупными пожарными?
– Евгения Федоровна, принимаете гостей? – В голосе Федотова Настя услышала неприкрытое подобострастие.
– Добро пожаловать, – прозвучал ответ.
Голос у Арбениной был необыкновенно звучным, приятного низкого тембра, именно таким, каким Настя запомнила его по фильмам, а улыбка поистине царственная.
– Я вас оставляю на попечение Евгении Федоровны, а когда освободитесь, наберите меня, я подскочу, – заторопился помреж.
Арбенина в разговор вступила охотно, даже переложила кошку и приняла другую позу, чтобы удобнее было жестикулировать.
– Сеня Дудник? – переспросила она в ответ на очередной вопрос и поморщилась: – Да ничего он не ставит, я вас умоляю! Кому он нужен? Пара спектаклей где-то в провинции, а так сидит здесь и дожидается, пока Лев Алексеевич ему с барского плеча не скинет возможность что-нибудь поставить, ерунду какую-нибудь. В основном он просто замещает на репетициях Богомолова, когда Лев Алексеевич отсутствует.
– А что будет с театром, если Богомолов не вернется? – спросил Антон.
Арбенина слегка приподняла красиво изогнутые брови и заговорила чуть медленнее, не то раздумывая над ответом, не то взвешивая каждое сказанное слово.