Смерть - штука тонкая. Афера Хавьера. Экстренный выпуск
Шрифт:
Он замолчал, сам удивляясь, что так раскипятился.
— Много ты сегодня видел там счастливых? Много веселых и упитанных детей?
— Немного, — спокойно признал Вильсон.
— Немного?
— Ладно, ни одного.
— Это лучше. Во всяком случае, честно.
— Но…
Это «но» взбесило да Силву, и он предостерегающе поднял палец, не позволяя себя перебивать. Он так его держал, пока не допил и не оттолкнул от себя бокал, едва удержавшийся на самом краю.
— А ведь ты видел Кататумбу — лучшую фавелу в Бразилии. Чтобы ты сказал, если бы увидел худшую?
— Я…
Палец рассек воздух, обостряя дискуссию.
— Я сказал, что Кататумба — лучшая фавела в Бразилии. Оттуда прекрасный вид, ветер уносит большую часть вони, а дождь смывает большую часть мусора и почти все стоки в лагуну или океан. В худшем случае в Эпитассио Пессоа, где все это убирает санитарное управление по настоянию жильцов вроде тебя.
Он снова налил себе и выпил залпом. Вильсон видел, что да Силва по-настоящему зол. Высокий бразилец кивнул, как будто читая его мысли и соглашаясь.
— Но большинство трущоб здесь, я бы сказал, нестандартны. У них нет преимуществ Кататумбы, — он угрюмо хмыкнул. — Там, на Авенида ду Бразил, фавела расположена в низине. Всякий раз, когда идет дождь, обитателям ее нужно влезать на стол, если он у них есть, и ждать, пока спадет вода. Пока они ждут, отбросы плавают вокруг, а когда вода наконец уходит, они так и остаются под ногами.
Теперь он смотрел на Вильсона спокойно, его сарказм иссяк.
— А ты не видел трущобы у Карико и Хураменто, на севере? Думаю, нет. Во всяком случае, в той части города эти свинарники кое-как слеплены из глины, и когда сильный дождь льет пару дней без остановки, ты обязательно прочтешь в газетах…
— Я видел…
— То, что ты читал — это просто заголовки, не больше. Ничего интересного. Подумаешь, «двести человек заживо погребены под тоннами грязи», — он вздохнул и спокойно продолжал: — И каждый слюнявит палец и торопится найти спортивную страницу, чтобы узнать, как сыграли «Сантос» и Пеле.
Он налил себе еще. Вильсон молча смотрел на него, не пытаясь заговорить. Да Силва не пил, просто двигал бокал по стойке. Потом поднял глаза.
— Знаешь, у трущоб в горах вроде Кататумбы немало преимуществ. В Рио почти всегда тепло, — преимущества тропического климата, но в Сан-Пауло в августе и сентябре мертвецов вывозят на тележках. Замерзших. — Он кивнул, как будто Вильсон пытался возражать. — Это правда. И еще одна вещь, которую, уверен, ты не знал: в фавелах очень мало крыс. Ты этого не знал, верно? Люди считают, что трущобы кишат крысами, но в Бразилии это не так. — Он криво ухмыльнулся. — В трущобе вроде Кататумбы крыса либо подохнет с голоду, либо ее затопчут. А на северо-востоке? — Казалось, нашлось время для глотка; он поднял бокал ко рту, посмаковал минуту и допил. — Так, о чем это я? А, да. На северо-востоке крысы не столь глупы, чтобы забредать в фавелы. Ее убили и сожрали бы прежде, чем она сообразила, что к чему.
Вильсон почувствовал, что можно попробовать подладиться под настроение.
— Я только спросил, как им удается там выжить…
— А я только рассказал тебе, как, — спокойно посмотрел на него да Силва. — Позволь спросить, ты искренне веришь, что увиденное сегодня гораздо хуже трущоб в Штатах?
Вильсон заколебался, потом покачал головой.
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, но сомневаюсь. Наши страны слишком большие… — да Силва глубоко вздохнул и успокоился. — Давай сменим тему!
— Охотно, — согласился Вильсон. — Похоже, там, на горе живет уйма народу…
— Я полагаю, — насупился да Силва. — Кататумба — это целый город, и как во всех городах, больших или маленьких, в нем есть хорошие и плохие люди. Огромное большинство там имеют работу, правда, низкооплачиваемую, и возвращаются с нее, как все остальные, озабоченные счетами и заботами о семье, стараясь жить нормальной жизнью, насколько позволяют обстоятельства. Они живут там, потому что не могут позволить себе ничего другого, а не потому, что не хотят. — Он взглянул Вильсону в глаза. — Можешь себе представить, что кто-нибудь живет там по доброй воле?
— Нет, — просто ответил Вильсон.
— Видишь, ты все-таки что-то понял, — да Силва потянулся было за бутылкой, но передумал. — Конечно, есть среди них и такие, кого смело можно назвать бандитами. Настоящими бандитами. По нашим данным, в Кататумбе прячутся три-четыре серьезных преступника, но ни один полицейский туда за ними не пойдет. По крайне мере из тех, кого я знаю.
— Но ты идешь, — возразил Вильсон. — А если ты наткнешься на того, кто тебя узнает?
— Фонзека не узнал, и там меня сегодня не узнали, а завтра с отросшей бородой шансов остаться неузнанным будет еще больше.
— Или представь, — задумчиво продолжал Вильсон, — что твой друг Клаудио решит, прежде чем увезти подружку в Петрополис, шепнуть приятелям, что сдал свои хоромы полицейскому? Просто ради смеха? Или на случай, если капитан да Силва ему солгал?
— Клаудио не пойдет назад в фавелы, — покачал головой да Силва. — И ни слова не скажет дружкам.
Он говорил уверенно, но Вильсон его уверенности не разделял.
— Ты слишком доверяешь этому типу.
— Дело не в доверии, — возразил да Силва и отвернулся к окну. Он долго смотрел сквозь фиолетовую ночь, потом, слабо улыбаясь, обернулся.
— Я учел, что его настроение может перемениться.
— И?
Да Силва виновато пожал плечами.
— Если оно изменилось, то ему придется подождать тратить свою тысячу конто. Нет, понимаешь, он их все равно получит. Просто, — он покосился на часы, — сейчас Перейра наверняка уже арестовал нашего друга Фонзека за нарушение общественного порядка, например, плевок на улице. — Капитан улыбнулся. — Боюсь, Клаудио придется ближайшие четыре-пять дней беседовать с тюремным надзирателем.
При виде мины Вильсона он вздернул кустистые брови.
— В чем дело?
— Но ты же обещал…
— Я обещал, что у него не будет неприятностей в фавеле, и их не будет. А про тюрьму я ничего не говорил. Несколько дней за решеткой — лучшая гарантия от неприятностей в фавеле. — Улыбка да Силвы погасла. — Не беспокойся, Клаудио и раньше сидел в тюрьме. Гораздо дольше и по гораздо более серьезным причинам.
Вильсон медленно покачал головой.
— Я уже говорил, но скажу снова: не думаю, что когда-нибудь до конца пойму тебя, Зе.
— Тогда и не пытайся.