Смертник

Махов Владимир

Кое в чем Грек ежу был даже благодарен. В конце концов, если Зона решила всех на ходке пометить, пусть так и делает. Как бы быстро ты ни бегал. Его самого – по башке, Макса в руку. Очкарика, судя по всему, в ногу. Хоть и не признается в этом, подлец. Крабу обе клешни подпортила. Додумался, болван, болотного ежа руками хватать. Он всего одной иглой зацепился – стой и жди. Насосется, сам отвалится. Или снимать надо, соблюдая осторожность, в перчатках. А этот придурок стал его голыми руками отрывать. Еж и распустил полный набор. Получите, пожалуйста, сеанс иглоукалывания, согласно заказу. В самые

болезненные точки.

Краб заорал так, что пришлось быстренько обернуться и оплеуху отвесить. Зато душу отвел. Да и парень угомонился. Болотный еж выпустил тельце из колючек, развернулся и в болото ушел, а подарки его в ладонях у Краба остались. Тот широко растопырил пальцы, а иглы в разные стороны торчат, прямо как у елочной игрушки.

С правой руки ему Очкарик сердобольный колючки вынул. С левой он самостоятельно справился.

Грек безошибочно нашел в тумане черноту – следующую вешку и, не сбавляя набранного темпа, двинулся вперед.

Следовало убираться с болота. И чем быстрее, тем лучше.

То, что Зона пока благоволила к пришельцам, еще ничего не значило. Вполне могло так получиться, что она силы копила для решительного броска.

Тишина стояла оглушительная, и это пугало Грека больше всего. Чтобы ни змей, ни этих амфибий, с приставкой «псевдо», разумеется. Не говоря об аномалиях. Гравиконцентраты кое-где мерещились, но куда-то подевались и неизменные атрибуты болотной жизни, разные штучки всех мастей и музей восковых фигур. В просторечье последнюю упомянутую аномалию называли болотным миражом, но Грек предпочитал развернутое название, придуманное им самим. Тем более что имел на это право.

Музей восковых фигур – такое определение как нельзя более точно отражает суть аномалии. Из тумана вдруг вырастают силуэты, в точности копирующие человека, и идут навстречу. Грязно-белые, с доподлинно воспроизведенными деталями. Спросите у любого сталкера, мало-мальски знакомого с местными обычаями, и он вам ответит. Мол, зрелище не так чтобы пугающее, но неприятное – это точно. Хочешь увидеть памятник самому себе – сходи на болото. Подойти можно вплотную и заглянуть самому себе в лицо. Если желание присутствует, естественно.

У проводника такого желания не возникало. Потому что он еще хорошо помнил, какая особенность была у этих восковых кукол.

Поначалу, когда фигуры стали появляться впервые, сталкеры – народ нервный! – к очередному подарку оказались не готовы. На все подозрительное ответ следовал один – девять граммов свинца. Желательно в голову. Вот тут-то и вскрылась одна пикантная особенность. Скульптурки, с точностью зеркального отражения копирующие оригинал, огрызались по-взрослому. Белые пули прожигали насквозь. Откуда что бралось, непонятно, а Зона, как известно, молчалива и не любит, когда кто-либо копается в ее грязном белье.

Лет пять назад Грек стал свидетелем подобной смерти. Тогда сталкеры еще не знали, что восковые куклы только повторяют движения оригинала и никогда не проявляют самодеятельности. Хочешь жить – не стреляй. Иди прямо на предмет. Неприятно – глаза закрой. Зудит палец на спусковом крючке – почеши где-нибудь в другом месте. Столкнувшись с миражом лицом к лицу, почувствуешь холод, как из открытого холодильника. Да и запах соответственный,

как будто в том агрегате аммиак подтекает. Вот и все.

Сейчас каждый это знает. Но тогда, пять лет назад, хороший сталкер Грифон сгорел здесь на болоте. Они шли в паре, когда появились белые фигуры. Грифон пальнул. Он был хорошим стрелком. Пуля попала точнехонько в голову. Ответ бедолага получил без промедления, как в зеркале – точно между глаз. Белая пуля прожгла черепную коробку насквозь. Когда Грифон упал в туман, через дыру в голове стал просачиваться белый дым.

Грек еще помнил то ощущение, что погнало его по болоту. От неожиданности он бросился бежать и пер, пер по трясине, не чуя под собой ног. Как только не угодил куда-нибудь по глупости? Бежал, пока хватало сил и достало смелости обернуться. Что происходило за его спиной с зеркальным отражением, сказать невозможно. Когда он обернулся, на него смотрело такое же измученное чучело, как и он сам. Так они и стояли друг напротив друга, пока не отдышались. Вернее, дышал один Грек – кукла весьма уверенно копировала его. Не понимая до конца, что делает, обезумев от усталости, а более всего от неизвестности, Грек пошел напролом. Он помнил, как ругался последними словами, ожидая пули. Сталкер не тешил себя иллюзиями по поводу того, что сумеет опередить или выстрелить в ответ. Наглядный пример опрометчивого решения остался навеки лежать в сердце болота. Белая фигура тоже пошла на него, сжимая в руках автомат. И ведь кричала, сволочь, соответственно. Точнее, рот разевала вполне правдоподобно.

Так и встретились два одиночества… до костра, правда, дело не дошло. Тогда Грек впервые и ощутил это неприятное прикосновение к лицу белой субстанции. С таким же противным душком.

Без ложной скромности следует отметить, что роль первопроходца в выявлении особенностей восковых фигур с тех пор многие приписывали Греку. Он не спорил. По мере необходимости ему приходилось делиться информацией со сталкерами. Если ты поступаешь так, то велика вероятность того, что и они поделятся с тобой.

Информация в Зоне едва ли не дороже пули. Твари – это отдельный разговор. А вот что касается аномалий, будь у тебя хоть атомная бомба, против гравиконцентрата не попрешь.

Грек улыбнулся про себя. Даже интересно было бы провести такой эксперимент. По поводу атомной бомбы он, конечно, погорячился, но взять следовало что-то посерьезней гранаты. Ее взрыв комариная плешь гасила легко – находились поначалу любители проверить износоустойчивость гравиконцентрата. Хлопок – и будто не было ни гранаты, ни взрыва. Только в земле ямы глубокие от сплющенных осколков.

Вот, легка на помине.

В туман впечаталась комариная плешь, готовая иллюстрация к «Пособию», столь любимому некоторыми новобранцами. Края идеально ровные, такую не пропустишь. И это хорошо.

Плохо другое – комариная плешь вдавалась в тропу, лежащую между вешками.

Проводник поднял руку, останавливая движение. Черная дыра открытой земли, подернутая странным белесым налетом, словно гравиконцентрат впечатал туман во влажную почву.

Как бы то ни было, путь по тропе закрыт. О том, что таила в себе трясина, белым саваном скрытая от посторонних глаз, думать не хотелось.