Смирительная рубашка для гениев
Шрифт:
– Ну их на х... этих старперов, - Ира запахнула разошедшиеся полы халата.
– Ладно, пойду, а то на меня и так санитары косятся. Подозревают, суки.
Санитары действительно подозревали. Журналисты, словно тараканы лезли в психушку во все щели. И не только прикидывались сумасшедшими, но и по фальшивым документам устраивались на работу санитарами или уборщицами и мучили больных расспросами о литературе и интимных сторонах их жизни, причиняя им этим жуткие страдания - писатели ведь тоже люди. Журналистов гнали пинками, запирали (якобы случайно) в изоляторы с буйными. Их, бесстрашных, не пугало ничего, даже усиленная злыми собаками-людоедами охрана психушки, капканы на пути их проникновения,
Особую гордость психиатры испытывали за "силиконовые мозги". Когда известного, уважаемого писателя удавалось переквалифицировать на литературу народного употребления: женские романы, дешевые детективчики, сценарии сериалов... словом, на попсу. Но такое случалось не часто. Некоторые доведенные до отчаяния писатели топились, вешались, шли работать в охранники и дворники, лишь бы не "силиконить мозги" - и денег не надо, лучше даже в журналисты, только бы не писать эту похабную муть.
Дружными литературными объединениями, ведомые мудрыми руководителями, приходила молодежь. Много лезло лжеписателей. Издаст книжку эсэмэсок за свой собственный счет и тоже в психушку просится. Конкурс в литературный институт имени Горького вырос несказанно, ведь с третьего курса можно было подать рукописи в петербургскую психбольницу, и если повезет, обеспечить себе блестящее будущее.
В кругу продвинутой молодежи писать романы становилось модным, а больница в культурной столице рассматривалась как трамплин в материально обеспеченную жизнь. Поговаривали, что здесь можно бесплатно получить профессии брокера, рейдера, биржевого игрока, хакера, олигарха, таможенника или гаишника. Научиться торговать нефтью, алмазами или продавать оружие развивающимся африканским странам. Выздоровевших направляют на стажировку в администрацию Президента, аппарат Абрамовича, Березовского, а так же в министерство финансов и на дипломатическую работу в Зимбабве и Гвинею Бисау. Говорили, что психбольница - это кузница российской элиты, что из нее вышли многие политики, министры, руководители политических фракций, и что для России она все равно, что Гарвардский университет для Америки, а ее выпускники даже на Рублевке в почете. Медалисты уже не стремились в зарубежные университеты Америки и Европы. Таким образом, правительству удалось предотвратить утечку мозгов из страны. Даже олигархи старались подсунуть своих безмозглых отпрысков в питерскую дурку без очереди, заставляя их косить под писателей.
Народная молва приписывала переделанной из женской тюрьмы больнице совсем уж невероятные вещи, но о них мы и говорить не будем.
Широкоплечий санитар, поигрывая дубинкой, вышел из-за угла.
– Числа, обедать! Быстро!!
– зычно распорядился он на весь коридор.
Числа засуетились и стали поворачивать в сторону столовой, из палат потянулся народ.
"Интересно, на меня-то документы оформили?"
Было ощущение, что обо мне вообще забыли. На процедуры не приглашали, уколов не делали - и это было обидно. Нужно же когда-нибудь начинать лечиться, чем раньше, тем быстрее вылечусь. Ну и врачи у нас - о людях совсем не думают! Все-таки к писателям должно быть особое отношение.
Я решил не забивать себе голову интеллигентскими сомнениями, а пойти и поесть вместе со всеми.
Обнаружив свободное место за одним из столов, я сел и стал ждать разносчиков. Опасаясь, что меня могут выгнать из столовой, и опять оставят голодным, я не сразу обратил внимание на своих соседей по столу. Ими оказались небритый Евгений Гришковец (я видел его как-то по телевизору) и молодой человек лет тридцати. К четвертому свободному месту подошла женщина в халате... Елки-палки! Это же писательница-телезвезда Татьяна Толстая! И она здесь?! Значит, отсюда на телевизионные съемки ездит... Или где-нибудь здесь студию оборудовали и снимают ночами. Интересно, а где ее соведущая...
– Здравствуйте, Девяносто Шестьдесят Девяносто, - поздоровался с ней Гришковец.
– Здравствуйте, здравствуйте Трижды Три Восемь...
– Вы опять путаете, Девяносто Шестьдесят Девяносто. Меня зовут Трижды Три Девять.
– Правда?! У меня все в голове путается, - она приложила руку ко лбу.
– Наверное, от процедур их говенных.
За соседним столом кто-то неприлично громко заржал, я посмотрел в ту сторону. Там сидела четверка фантастов: Михаил Успенский, Вячеслав Рыбаков, Андрей Лазарчук и еще кто-то; похоже было, что они уже где-то изрядно поддали. За дальними столами рассредоточились Сергей Носов, Александр Мелихов, Михаил Кураев, Евгений Попов, Семен Альтов, Владимир Маканин, Аствацатуров, Мамлеев... Какое блестящее общество, какие талантливые и знаменитые люди собрались в больничной столовой.
"Ведь есть же магия чисел... Если все числа их имен сложить, то цифра эта будет магической, - вдруг ни с того ни с сего пришла мне на ум странная мысль.
– Ведь число сложенных имен талантливых писателей будет обладать огромной силой, и если к этому магическому числу прибавить, потом умножить, возвести в степень, а то, что получилось, разделить всем поровну, то и жизнь у всех нас переменится, станет лучше и правильнее..."
– Вчера рыба на ужин была, - сказал Трижды Три Девять, прикрывая зевоту ладонью.
– Говно, а не рыба, - поморщилась Девяносто Шестьдесят Девяносто.
Трижды Три Девять почесал небритую щеку.
– Да, не первой свежести...
– Не говорить о литературе!
– к нашему столу подскочил санитар с засученными рукавами докторского халата.
– В карцере сгною!
Трижды Три Девять тут же смолк и весь ужин не проронил ни слова.
– ... Я лежу в палате номер шесть, у стенки...
– говорил кто-то за другим столом.
– Не говорить о литературе!!
– и тут же грохот дубинки по столу.
– Шестая палата! "Шестая" говорить нужно!!
И снова вопль из другого конца столовой:
– Битов?!! Я тебе дам Битов, ты у меня сам сейчас битов будешь! В карцер захотел, сука?..
Разносчиками с подносами, в фартуках, студенты четвертого курса Литинститута - ребята шустрые, и накрыли стремительно, и грязную посуду убрали быстро.
В процессе всего ужина то с одной, то с другой стороны слышались грозные окрики "Не говорить о литературе!" и грохот резиновых дубинок о столы.
Писателей, провинившихся и запакованных в смирительные рубашки, на общий обед не приглашали. Санитары кормили их на месте через нос. Вставляли в ноздрю трубочку и вспрыскивали клизмой питательный раствор. Вкуса хоть и не было, зато жевать не надо и пользы больше.
После ужина пошел в палату. Семь На Восемь, Восемь На Семь еще не вернулись, я лег на кровать и стал смотреть в потолок. Я думал об Анжеле. О женщине моей мечты... да что там мечты! Ведь я даже никогда не мечтал о ней. Закрыв глаза, вспоминал, как мы целовались, и губы сами тянулись навстречу воспоминанию,.. если бы, конечно, не мешал ритмичный лязг панцирной сетки упакованного в рубашку фантаста Лукьяненко. Как видно, поужинав через нос, он наелся и теперь решил покачаться для удовольствия. Пойти, что ли, скинуть его на пол, чтоб не мешал?..