Сначала жизнь. История некроманта
Шрифт:
— Что ж, — председатель отмер и слегка подался вперед, — вы все изложили весьма четко. В зале и среди членов Совета есть такие, кому что-либо непонятно в словах господина Антосия Черного? Нет? В таком случае, продолжим заседание. Слово предоставляется защитнику города Тирту, то есть уважаемому профессору Карлонию.
Глава 14.
«… я сидел в комнате для свидетелей и не мог отвести взгляда от моей дочери. В соответствии с правилами нас рассадили по разным углам, чтобы мы не разговаривали друг с другом, но с моего места я прекрасно видел Миру и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ее чертами. О Боги, как я был рад ее видеть! Трудно выразить словами то глубочайшее счастье,
Но, Боги мои Пресветлые, как же удивительно похорошела Мира за то время, что мы не виделись! Я положительно не мог отвести от нее взгляд, хотя находящийся в комнате наблюдатель весьма неодобрительно посматривал на меня. Я знал, что нарушаю неписанные правила этого места, гласящие, что свидетели не должны обмениваться между собой ни словом, ни жестом, ни взглядом, но ничего не мог с собой поделать. В тот момент я был уверен (и эта уверенность присутствует во мне до сей поры), что я никогда в жизни не видел и не увижу существа прекраснее, чем моя приемная дочь.
Впрочем, возможно, я необъективен, и моим сородичам Мира вовсе не показалась бы такой потрясающе красивой. Возможно, я просто вконец очеловечился, и потому не замечаю недостатков своей дочери, как и любой человеческий отец. Я часто имел возможность наблюдать, как люди искренне считают красивыми своих даже самых уродливых детей. За моими же сородичами подобного отношения я никогда ранее не замечал.
А может быть, я просто соскучился по оставившей меня дочери.
Как бы там ни было, я смотрел и смотрел на нее, забыв обо всем. И о переживаниях по поводу своего выступления на проходящем процессе, и о беспокойстве за безопасность Миры в связи с присутствием здесь ее злобного брата-некроманта, и о своем волнении по поводу полученного мной накануне письма от моего собственного брата, в котором он обещается навестить меня в самое ближайшее время.
Я даже забыл помолиться Светлым Богам о благополучном исходе этого странного и отвратительного процесса, в коем собирался принять самое непосредственное участие. Я вдруг отчетливо понял, как много значит для меня моя милая дочь. И во мне все крепло и крепло решение сделать все возможное, чтобы вернуть ее домой и впредь не расставаться с нею ни на минуту….»
(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)
Тось, развалившись на своей скамье, с нехорошей усмешкой наблюдал за выходящим к кафедре профессором Карлонием. Тот выглядел довольно забавно — низенький пузатый колобок на коротких ножках, двигающийся настолько решительно и воинственно, что невольно вместо папки с бумагами у него в руках представлялся меч.
— Остыньте, профессор, я пришел с предложением мира, а не с объявлением войны! — насмешливо бросил ему Тось, прекрасно понимая, что нарушает регламент.
Председатель тут же ударил в гонг.
— Господин некромант, будьте любезны воздерживаться от замечаний! У вас еще будет время высказаться.
— Прошу прощения, господин председатель, — все также ухмыляясь, извинился Тось. — Этого больше не повторится. Господин Карлоний, несомненно, достоин всяческого уважения за свое страстное желание покарать зло. Правда, то обстоятельство, что данное зло приползло к добру на коленях и хочет сотрудничать, профессор почему-то упорно не замечает…. Или по какой-то причине не хочет замечать?
— Я бы попросил! — профессор Карлоний с громким стуком опустил папку на кафедру. — Соблюдать регламент! Вам дадут слово позже!
— Замолкаю, замолкаю! — Тось с таким энтузиазмом прижал ладонь к губам, что со стороны казалось, будто он их совершенно расплющил.
— Многоуважаемые коллеги, господа горожане! — решительно начал профессор, полностью игнорируя ерничанье некроманта. — Нам с вами сегодня довелось
— Способен не более, чем любой другой человек, господин профессор! — тут же вскочил со своего места Жанурий. — Вы знаете, сколько преступлений было совершено в Тирту за последнюю неделю? Двадцать четыре, уважаемый профессор! И при помощи самых разных орудий — ножей, мечей, топоров и даже обычных глиняных горшков. Любой из нас, и даже вы, господин профессор, в любую минуту может взять нож, меч, топор или еще что-нибудь и отправиться на улицы Тирту убивать прохожих. Но мы ведь этого не делаем, верно? Потому что нам это не нужно! Потому что нас останавливают наши морально-этические принципы! Так почему же вы отказываете в наличии таких принципов господину Антосию? Только потому, что он обладает даром некроманта? Но ведь иметь оружие, еще не значит им пользоваться!
— Вы правы, господин обвинитель, — профессор Карлоний слегка запнулся, вероятно, не будучи в силах выговорить чрезмерно цветистый псевдоним прозаика, — я был слегка неточен в формулировке. Хотя… если представить, что может натворить на улицах города распоясавшийся некромант по сравнению с обычным человеком, то моя неточность не кажется заслуживающей внимания. Но я пойду вам навстречу и уберу последнюю часть высказывания. Таким образом, фраза будет звучать так: «если господину некроманту дать возможность спокойно жить в Тирту, то никакой опасности для города не будет, потому что у упомянутого некроманта не будет необходимости творить зло». Теперь она вас устраивает?
Прозаик обернулся на Тося и делающего пометки в блокноте молчаливого поэта. Те нехотя кивнули.
— Да, вполне, благодарю вас, господин профессор, — Жанурий снова уселся, нервно крутя в руках перо.
— Замечательно, что мы понимаем друг друга, — профессор подарил ему улыбку добродушного удава и продолжил: — С вашего позволения, я начну обсуждение со второго пункта, где утверждается, что условия, в которых рос господин Антосий, были таковы, что в них невозможно было вырасти честным и порядочным человеком. Этот пункт, если можно так выразиться, наиболее ранний, и именно в нем содержатся корни сегодняшней ситуации. Господа, я прошу позволения пригласить сюда свидетеля, вернее свидетельницу, госпожу Мирту-э-Равимиэль!
Зал зашумел. Члены Этического Совета беспокойно задвигались. Тось напрягся. Молчаливый поэт нахмурился. Прозаик вскочил со своего места и закричал первое, что пришло в голову:
— Протестую! Она не может быть свидетельницей! Она жертва! Представляю, что она насвидетельствует!
Председатель взял в руки молоточек, чтобы ударить в гонг.
Чтобы предупредить удар профессор закричал еще громче:
— Речь будет идти о детстве некроманта, а не о последующих событиях! Мы имеем право выслушать ее в качестве свидетеля! Кроме того, она дочь Ани и не будет врать или мстить!