Сначала жизнь. История некроманта
Шрифт:
— Да? Совсем ничего? — уточнил профессор. — Не выгнал из университета вашего отца, из-за чего ваша жизнь пошла кувырком, не поставил неуд вашему жениху, который вас из-за этого бросил, не сочинил теорию, с которой вы категорически не согласны? — дождавшись отрицательного жеста Улы, господин Карлоний выдохнул. — Еще раз слава Богам! Ни за что не хотел бы навредить такой очаровательной девушке. Но тогда я тем более не понимаю, что же привело вас сегодня сюда, да еще в таком виде? Я могу предположить, что вы попали в трудную ситуацию, не так ли? Прошу вас, расскажите мне все, дорогая, обещаю, что сделаю для вас все, что в моих силах!
Ула выдохнула. Значит, ей не показалось насчет предлагаемого выхода. Она не знала, что сделает с ней хозяин за то, что она разболтает о его поручении, но молчать было выше ее сил. Она так устала прятаться, скрывать свою вторую сущность и каждую ночь ждать вызова. А потом подчиняться, подчиняться, подчиняться, как будто она кукла, а не живой человек.
Ула поставила чашку с недопитым чаем на стол и начала рассказывать.
Профессор и студенты слушали ее очень внимательно. Господин Карлоний иногда перебивал ее уточняющими вопросами, студенты сидели молча, пожирая Улу горящими от любопытства глазами.
— …. Так вы говорите, что он поставил на вас эксперимент? — в очередной раз перебил ее профессор.
— Мне так показалось, — пожала плечами Ула. — По-моему, он сам толком не знал, что из меня получится. И когда я перекинулась…. У него лицо было такое…. Оно у него вообще невыразительное, трудно что-то понять…. Но вроде бы он очень удивился, когда увидел меня.
— Постойте, я опять не понимаю. Вы же сказали, что он вас изменял с определенной целью — чтобы вы следили за членами Этического Совета? Как же он мог не знать, что у него получится?
— Я не знаю, — Ула снова беспомощно пожала плечами. О мотивах хозяина она могла лишь догадываться, он никогда с ней не разговаривал, только отдавал приказы. — Возможно, он знал, но только с чьих-нибудь слов. Или прочитал где-нибудь.
— Но как же так? — от возмущения профессор вскочил с кресла. — Как он мог ставить эксперимент на живом человеке? Не потренировавшись предварительно на животных? На своих зомби, наконец?
— Зомби у него все заняты, — почти равнодушно отозвалась Ула. Она устала, ее все сильнее клонило в сон, и ей было уже все равно, что с ней будет. — Они там охраняют дом, строят большой замок с башнями, а я…. Ничего не умею, ничего не могу, досталась почти даром. Чего меня жалеть? Можно и как материал для эксперимента….
— Нет, я отказываюсь это понимать! — отрезал профессор. — Неужели у этого человека совсем нет совести? Нет ни одного этического принципа?
Ула только махнула рукой.
— Если бы они у него были, он не прислал бы меня сюда вот с этим, — она двумя пальцами подняла висящий на груди мешочек и продемонстрировала его профессору.
— Что это? — спросил профессор, направляясь к девушке, чтобы разглядеть поближе.
— Не подходите! — быстро предупредила Ула, зажимая мешочек в кулаке. — Он сказал, что пока это на мне, оно не активно.
Профессор благоразумно остановился.
— Что там?
— Я не знаю, — покачала головой Ула. — Вряд ли что-то хорошее. Мне просто было велено оставить его рядом с вами и уйти, как можно быстрее.
— Честно говоря, мне не настолько интересно, чтобы рискнуть взять его в руки, — немного натянуто улыбнулся профессор. — А еще кому-нибудь вы приносили нечто подобное?
— Да, — со стоном зевнула Ула, — почти всем членам Этического Совета. Но им нужно было отнести другое — немного черного порошка на подоконник или пару пауков в коробочке. А такую вещь — только вам.
— Надо же, какая честь! — невесело усмехнулся профессор. — В общем, так, милая барышня. Вы останетесь сегодня здесь, и это не обсуждается. Я приведу специалистов, мы перевернем всю библиотеку, но от подчинения вас избавим, будьте уверены. Насчет обортничества пока не знаю, но будем надеяться. И у меня есть к вам один вопрос. Найдете ли вы в себе достаточно храбрости, чтобы выступить против этого человека на заседании Этического Совета? Вы ведь знаете, что он добивается возможности вернуться в город?
Ула подняла на профессора мрачный тяжелый взгляд, в котором светилось отчаяние.
— У меня не осталось храбрости, — в упор глядя на господина Карлония, сказала она. — Но я выступлю против него на Совете. Потому что он не человек, господин Карлони. Не человек. Он чудовище. Ему не место среди людей.
Заседание Совета по делу Тося было назначено на пятницу, и он явился на него за полчаса до начала в сопровождении двух заваривших эту кашу литераторов и нескольких зомби — в качестве свиты и как доказательство злоумышлений тиртусцев против его персоны. Хотя мятежному некроманту была обещана неприкосновенность, жителям Тирту он не доверял ни на грош.
Тось расположился на лавке истца, с удовольствием отмечая про себя, с каким ужасом поглядывают на его зомби жители города, набившиеся в зал для заседаний, чтобы понаблюдать за ходом дела. На него самого, как ни странно, поглядывали с сочувствием. Хотя Жанурий рассказывал о том, что происходило в городе после выхода книги, Тось все еще не верил, что отношение к нему изменилось настолько кардинально, и теперь не знал, что думать по этому поводу. Больше всего в этот момент ему хотелось издевательски расхохотаться и крикнуть всем этим идиотам, что бояться нужно вовсе не зомби. Что самое страшное существо в зале — это он сам, а не какие-то жалкие полутрупы. Впрочем, Тось быстро успокоился, подумав о том, что глупо снимать маску прямо сейчас. В конце концов, тиртусцам еще предстоит убедиться в его силе, если Этический Совет проголосует за его восстановление в правах. А если не проголосует, то убеждение будет проходить еще быстрее.
Время до начала заседания текло медленно, и общая нервозность в зале постепенно нарастала. Тосевы литераторы тоже заразились ею, прозаик постоянно дергался и нес какую-то ахинею, а обычно сдержанный поэт нервно потирал руки. Пожалуй, из всех самыми спокойными выглядели сам Тось и его зомби.
Наконец, когда напряжение в зале достигло апогея, из боковой двери вышли несколько человек в балахонах служителей храма Веса Правдолюбивого и заняли места на боковых скамейках. Тось слегка напрягся и напомнил себе, что отвечать на вопросы надо так, чтобы эти не почуяли лжи. То есть, не врать напрямую.