Сначала жизнь. История некроманта
Шрифт:
Молоток лег на стол, так и не ударив в гонг.
— Хорошо, мы выслушаем вашу свидетельницу при условии, что вопросы будут касаться только ее детства.
Председатель сделал знак секретарю, тот резво шмыгнул в боковую дверь, и уже через минуту один из глашатаев объявил:
— Госпожа Мирта-э-Равимиэль, одаренная дочь великой богини Ани Милосердной!
И в зал вслед за секретарем, низко опустив голову и ни на кого не глядя, быстро вошла Мира и направилась к месту свидетеля. Тось проследил за ней взглядом, машинально отметил ее бледность и то, что она сильно нервничала. До этого момента он думал, что злится на нее, но сейчас с удивлением отметил, что злость и обида куда-то подевались, и он готов простить свою молочную сестру.
Она вдруг показалась ему настолько похожей на тетку Фелисию, что Тосю стало больно смотреть на нее. Ему неожиданно вспомнилось, как поднятая им Фелисия сидела рядом с ним на погребальных досках, а он держал ее за руку.
— Ты обещаешь говорить только правду, дитя мое? — ласково обратился к ней председатель.
Она бросила на него удивленный взгляд.
— Да, конечно, господин председатель.
Тось подумал, что они наверняка были знакомы раньше, потому что он обращался к ней на «ты», а она совсем его не стеснялась.
— Разумеется, вопрос был простой формальностью, Мира, — тут же встрял профессор Карлоний. — Никто не сомневается в твоей честности. Скажи, ты готова ответить нам на несколько вопросов, касающихся твоего детства?
И с этим она тоже была знакома, и довольно близко, раз он называет ее по имени. Тось сжал кулаки так, что побелели костяшки. От того, что она скажет, зависело практически все.
— Детства? — еще больше удивилась Мира. — Да, готова.
— Но сначала скажи мне, милое дитя, читала ли ты книгу господ Жанурия Высокостильного и Леция Молчаливого, в которой описывалась жизнь твоего молочного брата господина Антосия Черного?
— Да, читала.
— Скажи мне, там описана правда про ваши детские годы, про отношения в семье и про отношение к вам остальных жителей деревни?
— Я… не знаю. Вернее, не помню, — Мира явно занервничала. — Вернее, я хочу сказать, что у меня нет таких воспоминаний, как у Тося.
Я только из книги узнала, что моя мать была неравнодушна к его отцу, а мой отец любил его мать. Я, правда, этого не замечала, когда была маленькой! Я думала, у нас все хорошо, так, как и должно быть. И мне казалось, что ко мне хорошо относятся. Вернее, к нам обоим. А деревенские над нами правда посмеивались, и другие дети не хотели с нами играть, я уже теперь и не помню почему. Но нам с Тосем всегда было хорошо вдвоем, нам и не нужен был никто. Вернее, мне был не нужен. Я думала, что и Тосю также.
— То есть, на тебя тяжелая обстановка в семье никак не повлияла?
— Я не знаю, — Мира беспомощно оглянулась, но так и не нашла в себе сил посмотреть на Тося, и снова повернулась к профессору. — Наверное, все-таки повлияла, иначе я не оказалась бы здесь, в Тирту.
Она намекала на то, что отец, наверное, не отослал бы ее к тетке, если бы не собирался жениться на Тосевой матери. Профессор Карлоний понял и хотел было что-то уточнить, но Мира продолжила:
— Может, я была слишком глупой для своего возраста, раз ничего не замечала вокруг себя. К тому же мне не нужно было ничего скрывать. А Тось, он всегда был умным, и когда он понял, кто он…. Та история с котенком действительно была ужасной. Даже сейчас, когда я вспоминаю, что произошло, мне хочется плакать. Я тогда даже заболела от всего этого. И мне страшно представить, что пережил Тось. Я жалею, что не нашла в себе сил тогда об этом с ним поговорить. Нам надо было об этом поговорить! Как я могла этого не сделать?
Было видно, что она по-настоящему расстроилась. Тось удивленно смотрел на нее, недоумевая, чего она так переживает из-за событий многолетней давности.
— Ты ведь была ребенком, Мира! — мягко улыбнулся ей профессор. — Ты и так сделала для своего молочного брата очень много. Ты хранила его тайну много лет, хранила даже тогда, когда она отнимала у тебя здоровье и силы жить. Уважаемые коллеги, достопочтенные жители Тирту, позвольте, я объясню!
— Господин профессор! — с отчаянием вскричала Мира.
— Это необходимо для дела, дитя мое! Тебе совершенно нечего стыдиться. Обещаю, что не скажу ничего, что было бы тебе неприятно. — Он повернулся к залу. — Госпожа Мирта поступила ко мне в тяжелом душевном состоянии, которое было результатом поднятия ее покойной матери господином Антосием Черным (в то время, конечно, никаким не господином, а одиннадцатилетним мальчиком, сделавшим это, как он утверждает, из любви к молочной сестре) и последовавших за этим событий. Болезнь госпожи Мирты была запущенной и тяжелой, и мы с господином Аматинионом-э-Равимиэлем, ее приемным отцом, потратили очень много времени и сил, чтобы девочка пришла в себя и начала жить нормальной жизнью. Но ни разу за все эти годы Мира не упомянула о том, кто виновен в произошедшем, хотя было очевидно, что это тормозит лечение. Ведь пока нарыв не вскрыт, исцеление невозможно. Вам бы следовало быть благодарным за такую преданность, господин Антосий Черный! — с непередаваемым выражением обратился профессор к Тосю.
Тось замер, как его зомби. Так вот какая между ними связь.
— Я не знал, что ты болела, Мира, — непослушными губами сказал он.
— Я уже выздоровела, — ответила Мира, мучительно покраснев.
Тосю вдруг стало плевать на суд и на окружающих. Мира как была для него важнее любых других людей, так оно и осталось до сих пор.
— Спасибо, что не выдала меня. Если бы у тебя был темный дар, я бы тебя тоже не выдал. Я бы дал себя порвать на куски, но не выдал. Ты мне веришь?
Тось говорил от сердца, сейчас ему было плевать на заседание, на внимание зала и вообще на все. Важно было только, чтобы Мира поверила.
— Я верю, Тось, — кивнула Мира, глядя на него серьезными серыми глазами. — Только я не заслужила твоей благодарности. Я же все-таки выдала тебя, когда нацепила тот маячок, — Мира судорожно сглотнула. — Ты простишь меня, Тось?
Тось этого не ожидал, наоборот думал, что она на него обижается за ту историю, но, тем не менее, тут же сказал:
— Да, конечно, Мир, я тебя прощаю, — вспомнив, что в детстве она тоже постоянно считала себя виноватой в какой-нибудь ерунде, переживала, просила прощения и не успокаивалась, пока он не говорил «прощаю». А убеждать ее, что виноватой он ее перед собой не считает, было бесполезно.
После его слов профессор Карлоний схватился за голову и издал громкий стон.
— О, Пресветлые боги! Коллеги, жители Тирту, вы видите, что происходит? На наших с вами глазах эта чистейшая и светлейшая девушка просит прощения у преступника, убившего сотни людей, у некроманта, осквернившего тело ее матери, а он спокойно дарует ей прощение! Мира, что ты делаешь? Ты бы еще попросила прощения за то, что не дала себя изнасиловать!
Мира открыла рот, чтобы ответить, но профессор не позволил ей говорить.