Снежный ком
Шрифт:
…Не знаю, сколько прошло времени. Мы с Лялей лежали в ее вигваме, утомленные, притихшие, согревая друг друга, шепча самые нежные, самые прекрасные слова, как вдруг почувствовали такой голод, что мгновенно вскочили на ноги, нашли и уничтожили все, что она приготовила.
На лугу за протокой аукали и смеялись — звали нас. Мы не отвечали: не хотелось идти к остальным, тем более к таким догадливым девчонкам Лялькиной бригады.
Я поднял Лялю на руки и стал носить ее по острову, взобравшись на самый высокий бугор, чтобы она могла увидеть отсюда все дальние дали, почувствовать, как я ее люблю.
Это для нас так ярко светило солнце, и мы полными охапками дарили друг другу его рассыпанные повсюду лучи! Над нами с Лялей летело и звало с собой в необъятную высь огромное голубое небо, и чтобы увидеть нас, громоздились на горизонте в красноватом мареве многоэтажные кучевые облака! Это нас манили в дальние дали уходящие к горизонту поля с цветущим шиповником на грядах, сверкающая синим огнем река и словно плывущие по ней, как корабли, скирды сена! Это вокруг нас затеяли хоровод роскошные луга, где сейчас так кружил голову медвяный дурман скошенного клевера, где еще утром перекликались журавли и настойчивыми вопросами: «Чьи вы?», «Чьи вы?» тревожили нам души чибисы!
Весь этот прекрасный, только раскрывающийся перед нами мир, наполненный светом, счастьем и радостью, приветствовал нас с Лялей, манил и звал к себе, ласкал и обнимал!..
Мы вернулись к вигваму, снова забрались под прохладную, натянутую в тени палатку. Там Ляля обняла меня, положила голову на грудь, негромко проговорила:
— Какой же ты оказался…
— Какой, Ляля?
Я испугался, подумав, что чем-нибудь обидел ее.
— Нежный, ласковый… Мужского в тебе достаточно, но уж очень добрая у тебя душа.
— А это хорошо или плохо?
— Хорошо… Той щуке, которой ты достанешься…
— Ляля, ну почему ты так говоришь?
— Потому что такие добрые парни только щукам и достаются.
— Но я ведь уже «достался» тебе? — сказал я, не понимая, с чего это она заговорила о каких-то «щуках».
— Это правда, — вздохнув, подтвердила Лялька. — Иди, я тебя побаюкаю…
Она села, вытянув ноги, а я положил ей голову на грудь, сладко зажмурившись, потому что боялся щекотки и в то же время ожидал прикосновения ее пушистых волос, пахнущих солнцем и травами.
Ляля склонилась ко мне и принялась целовать глаза, щеки, губы, я отвечал ей, не веря, что все это может быть, что это все на самом деле.
Нам было так хорошо, что хотелось смеяться, хотелось плакать, хотелось, чтобы эти удивительные минуты продолжались всю жизнь. И все же что-то беспокоило меня, словно какая-то мышь скреблась в душе.
Ляля очень чутко уловила мое настроение. Она легла рядом, негромко спросила:
— Ты разочарован?
— У меня это впервые, — честно признался я.
— Я знаю, — тихо сказала Ляля. — У меня тоже… таких светлых и чистых дней, как сегодня, никогда не было и, наверное, никогда не будет. Спасибо тебе…
— За что, Ляля? Это тебе спасибо, что простила меня, дурака!
— Молчи…
Ляля снова поцеловала меня, прижалась вся и даже всхлипнула.
— Не могу. Сама не знаю, что со мной.
— Но если тебе сейчас хорошо, почему же ты плачешь?
— Потому что ты глупый, а я еще глупее тебя.
— Это не ответ. Скажи, почему?
— Ничего я тебе не скажу, — с каким-то отчаянием в голосе ответила Ляля и снова принялась жадно и настойчиво меня целовать. Между нами не было ни стеснения, ни стыдливости, но, если по-честному, я все больше тревожился: слишком исступленно, с каким-то надрывом ласкала меня Ляля, как будто жила последний день…
Наконец мы немного успокоились и притихли. Ляля по-прежнему прижималась ко мне, обхватив пальцами мою руку выше локтя. Пульс отдавался ей в ладонь сильными толчками.
— Сердце-то как у тебя бьется, — сказала Ляля, словно бы прислушиваясь не только к моему сердцу, но и к самой себе.
Я незаметно глянул на часы, и Ляля тут же ревниво перехватила мой взгляд.
— Вот видишь!.. Уж и на время посматриваешь… Надоела я тебе?
— Что ты, Ляля… Просто хорошо бы еще сегодня на почту успеть…
Лялька насторожилась:
— Зачем это?
— Маме телеграмму послать.
— Какую телеграмму? Еще что придумал?
— Ну… Телеграмму… Что я женился…
— О, господи! То-то обрадуется твоя мама!
— Ну почему, Ляля?.. Мама всегда желала мне счастья, а я никогда, наверное, не буду так счастлив, как сейчас.
— Вот балда! — с какой-то непонятной мне досадой сказала Лялька. — Ну кто же так делает? Такая телеграмма просто уложит твою маму в постель! Ни кола, ни двора, ни специальности, весной в армию идти, а он: «Мама, я женился!»
— Ну как же, Ляля? Мы теперь муж и жена. Это главное. А остальное приложится.
— Не зли меня, — сказала Лялька. — Интересно, как ты себе представляешь эту нашу с тобой семейную жизнь?
— Ну как? Обыкновенно… С мамой вы подружитесь…
— Хотела бы, — откликнулась Лялька. — Только все мамы, наверное, одинаковые.
— Как одинаковые?
— Очень просто: нравятся им невестки до тех пор, пока не становятся невестками.
— А она… Теперь теща?
— О господи! — возмутилась Лялька. — Она теперь зять!
— Ну пусть зять, — согласился я, чтобы не вносить разлад в молодую семью. Но, учуяв подвох, тут же спохватился: — Погоди, как это? Все-таки я ей сын.
— Вот именно. В школе учил небось: «И полно, Таня, в эти лета мы не слыхали про любовь, а то бы согнала со света меня покойница свекровь».