Сними обувь твою
Шрифт:
– Да, сэр.
Настала тишина, от которой звенело в ушах.
– Не горячись, Уолтер! – вырвалось у Беатрисы. – Ведь это ради тебя.
Повис не шевельнулся, он по-прежнему стоял в своей привычной позе застыв, как бывалый солдат по команде «смирно». Уолтер все так же смотрел в сторону.
– Может быть, вы скажете мне, – медленно начал он, – почему все-таки вы молчали?
– Могу и сказать, сэр. Только, по-вашему, это, верно, выйдет не слишком вежливо.
– Забудьте вы о вежливости, я хочу знать правду.
– Я не против.
– Иными словами…
– Вы никогда не оставите ее, нипочем. Вы только все будете собираться.
Уж до этого-то она вас обязательно доведет. А потом и поплачет, и прощенья попросит, – вы и простите, и на другой раз простите, и семью семьдесят раз, как нам ведено по писанию. А это долгий счет, и половины не отсчитавши помрете от разрыва сердца и книгу свою не допишете. И мне или другому кому только и останется, что выкопать вам могилу.
Уолтер слушал молча, не поднимая глаз. Повис сделал шаг к нему.
– Вы говорите: «все эти годы». Что ж, может, я и виноват, сэр? А что мне было делать, скажите на милость? Как мне, по-вашему, было защищать вас все эти годы, кабы мне нечем было ее припугнуть? Что толку грозиться, что я, мол, расскажу, когда вы уж и слыхали и простили. Как бы я, по-вашему, заставил ее дать вам покой на целый год без месяца, а месяц уж как-нибудь претерпеть можно?.. Как бы помешал занимать от вашего имени деньги у иностранных джентльменов, которые приезжают к вам работать, у важных друзей мистера Телфор– Да и у кого попало? Да она бы последнюю вашу рубашку заложила ради этого зелья, если бы я не мешал. Может, по-вашему, все эти годы я сидел сложа руки?
Уолтер рассмеялся почти ласково, и от этого смех его был как удар хлыста.
– Короче говоря, я был простачком вроде Джейбса. Как видно, я должен быть вам очень признателен за то, что вы столь искусно меня опекали.
Одна лишь Беатриса заметила, как дрогнуло лицо Повиса. Когда Уолтер поднял глаза, оно уже снова было, как всегда, непроницаемое и хмурое.
– Не стоит благодарности, сэр. Это было одно удовольствие.
– Уолтер, – сказала Беатриса. Голос ее зазвенел, и Уолтер невольно обернулся. – Знай, что на месте Повиса я поступила бы точно так же, если бы только у меня хватило мужества и самоотверженности.
– Вот как, мэм? – сказал Повис. – Что ж, могу гордиться, если вы меня одобряете.
– Простите. Мне не следовало вмешиваться, и вы совершенно правы, что сердитесь.
Уолтер встал и протянул руку.
– Сестра права, я был несправедлив. Простите меня, Повис.
Привычная насмешливая улыбка смягчила каменное лицо Повиса.
– Мне нечего жаловаться, сэр. Господь по неисповедимой премудрости своей определил меня приглядывать за вами. За что это мне – не пойму, разве что за грехи. Но раз уж такая моя работа, должен я терпеть и ласку и таску.
И чего уж вас осуждать, если после такой передряги вы малость погорячились?
Скверная
– Ничего не поделаешь. Повис. Мы живем на беспокойной планете.
– Верно, мэм. Ну вот, теперь вы оба всЈ знаете. Что ж дальше-то будет?
Надо же что-нибудь делать, раз уж дошло до того, что таких вон дурачков, как Джейбс, уговаривают за две гинеи лезть в петлю.
– Да, – согласился Уолтер. – И сделать это должен я. Я и так слишком долго пренебрегал своими обязанностями.
– И что же вы хотите делать, сэр, если мне позволено будет спросить?
– Прежде всего отвезу миссис Риверс в Лондон к доктору и выясню, можно ли как-нибудь излечить ее от этой привычки.
– А она поедет?
– Ей придется поехать.
– Как же вы это устроите?
– Еще не знаю. Завтра поеду в Тренанс, тогда видно будет.
Помедлив, Уолтер добавил:
– Спасибо вам, Повис.
– Вам спасибо, сэр… Могу вас порадовать, мэм. у Эллен легкая рука на воздушное печенье. Еще несколько уроков, и я сделаю из нее неплохого кондитера… для женщины, конечно.
ГЛАВА X
Назавтра поздно вечером Уолтер вернулся из Тренанса. У него был такой измученный вид, что даже Генри не стал его ни о чем спрашивать. Утром он заговорил сам.
– Генри, мне очень неприятно бросать вас, но я должен ехать в Лондон.
– Ты хочешь увезти Фанни?
– Да. Я еду завтра рано утром.
– Она согласилась показаться доктору?
– Да, но очень неохотно. Если дать ей опомниться, она передумает, и придется воевать заново. Надо спешить, это единственный выход.
Оставшись наедине с сестрой, Уолтер заговорил несколько откровеннее. Он провел ужасный день. Сперва Фанни все отрицала, шумно возмущалась таким нелепым, оскорбительным подозрением. Полвилы выдумали все с начала до конца, и уж конечно по наущению Повиса. Она в жизни не разговаривала с Джейбсом; она всегда думала, что «турецкие сласти» – это какая-то смесь клея с розовой водой.
Увидав свою записку, она разразилась слезами; рыдая, во всем призналась и умоляла мужа простить ее. Она валялась у него в ногах, целовала ему руки, клялась, что никогда больше не притронется к окаянному зелью. Потом распалила себя до бешенстза и накинулась на него с невообразимой бранью, с проклятиями, с кулаками, пыталась плюнуть ему в лицо и угрожала покончить с собой. Потом вдруг успокоилась, вновь стала в позу оскорбленной невинности, и все началось сначала.
– Это было отвратительней всего, – рассказывал Уолтер. – Можно было подумать, что она, словно заводная кукла, способна разыгрывать одно и то же представление снова и снова, без конца. Ей, как видно, это ничуть не надоедало.