Снохождение

mso

Всё это время Миланэ слушала весьма внимательно, стараясь скрыть интерес. Помимо прочего, чувствовала жутчайшую неловкость, что никак не могла попотчевать, обходить гостью, хоть и на то была самая веская причина — она сама только сегодня вошла в этот дом.

В конце концов, Эманси снова поздравила Миланэ, предложила больше видеться и не забывать друг друга, а потом быстро и ловко ушла, не затягивая с прощанием. Закрыв дверь, дочь Андарии подумала: «И всё равно — зачем я ему нужна? Здесь нет места простому везению. Здесь какой-то смысл, цель, вознамерение».

И вдруг сказала себе:

— Полно, — погляделась в зеркало. — Хватит сомнений.

«Действительно — почему я не могу быть лучше других?»

Странное дневное сновидение совершенно вылетело из головы, потому что мир предоставил ей множество иных вещей для внимания.

А потом пошла в Дом Сестёр Марны — отметиться, как положено по Кодексу, что у неё здесь появился дом, и тут ей одобрено служение после Приятия.

Следующим утром, хмурым и пасмурным, второго дня Первой Луны Огня 810 года Эры Империи, в девятом часу, облачённая в серое, длинное и очень простое платье с оторочкой подола во всю длину, совершенно светское, подпоясанная обычной лентой мерсеризованного шелка, заткнув наискось за спиной сирну (дома так намного удобнее, хотя не по канону), Ваалу-Миланэ-Белсарра пила месмериновый чай, облокотившись о стол; взгляд её был мечтательным, и она чуть покачивалась, словно внутренне танцуя. Она думала о том, что долго не могла заснуть ночью; о том, когда пойдёт к патрону, и поначалу решила нанести визит вечером, но потом передумала — нельзя тянуть, нужно идти к обеду, надо показать, что она стала Ашаи рода не для вечерней праздности, а для дел дня; думала о том, как побыстрее обустроить дом необходимым — здесь не хватало множества нужных в повседневности вещей; о том, что в Доме Сестёр она отметилась на удивление спокойно и тихо, несмотря на заверения Эманси о страшном шуме по поводу её Обращения; о том, что завтра пойдёт в книжные магазины, чтобы…

Снова тревожат.

Стук в дверь был робким, аккуратным; он словно говорил: «Не страшно, если отворят не сразу — я умею ждать».

— Да?

Стучалась львица возраста силы, что приходил к концу — лет под пятьдесят; некрупная, тёмно-золотистой шерсти; широкие карие глаза на миг встретили взгляд Миланэ, и тут же посмотрели долу, к земле; в её взгляде было нечто тихое и тяжёлое; одета она именно так, как одевается домашняя прислуга — огромный передник, рукава в три четверти, никаких украшений; в каждом ухе по два железных кольца — отличие львиц-дхаарок; самые успешные из них иногда дерзают поменять их на серебряные, но в коем случае не золотые — не позволено; у её лап был большой баул с личными вещами.

— Я преклоняюсь перед Ашаи-Китрах, сиятельная. Меня зовут Раттана, я узнала, что в этом доме требуется прислуга, и почту за честь служить в доме безупречной Ашаи, — сказала она на чистом сунгском.

Надо сказать, Миланэ уже успела пожалеть о ранее высказанной вольности. Нет, она ничего не имела против дхааров, и против этой львицы, но действительно не знала, сколь терпимо к ним относится её патрон-сенатор; с одной стороны, такие вопросы не должны волновать, да и каноны позволяют Ашаи-Китрах, даже Высокой Матери, абсолютно беспрепятственно иметь дхааров в качестве прислуги; с другой стороны, она никоим образом не хочет навредить престижу патрона, и не знает, какие негласные правила приняты в среде тех Ашаи, что приближены к сенаторам и прочим крайне влиятельным особам Империи.

Но её стержень Ашаи, её происхождение, её характер, её жизненный опыт, её воспитание Сидны не позволяли дать поворот от дверей.

— Я прошу львицу войти, — учтиво сказала Миланэ, хотя ко всем дхаарам Ашаи прямо рекомендуется обращаться на «ты».

Она вежливо выслушала Раттану и узнала, что та умеет делать всю домашнюю работу, умеет готовить, в том числе — марнские блюда, пять лет служила в доме чиновника Регулата Закона и Порядка; у неё есть взрослая дочь, которая заботится о себе сама, а потому у неё нет практически никаких личных хлопот; умеет шить, вязать, прясть, ткать; умеет легко уживаться с остальной прислугой и всё такое прочее.

Пока Раттана, явно волнуясь, немного сбивчиво рассказывала о себе, Миланэ с глуповатым внутренним оцепенением смотрела на львицу-дхаари. Она совершенно не знала, что должна говорить, о чём надо спрашивать, хотя в дисципларии её, естественно, обучали домоуправлению и обращению с прислугой. Эмпатийное чувство уверенно говорило, что львица говорит правду, нигде не лжёт, и вообще, это приятная и добрая душа, хотя с большими горестями за хвостом. Говорила она совершенно чисто, без акцента, но вся внешность была абсолютно не-Сунгской — за льен видно чужую кровь.

Возникла идея сходить за Каррой-Аррам, раскинуть знаки, но они были на втором этаже, и Миланэ решила не беспокоиться. «Пожалуй, не стоит спешить. Эти несколько дней вполне можно потерпеть и приглядеться к остальным. Не выбирать же первую, что пришла в дом, в самом-то деле».

— Понимает ли Раттана, что служить Ашаи-Китрах — огромная ответственность?

Миланэ задала вопрос не потому, что так хотелось; так научили, он — из разряда обязательных при взятии на служение дхааров.

— Я буду всеми силами прислуживаться безупречной госпоже-Ашаи. Через служение благородной Ашаи я хочу услужить великим Сунгам, что дали мне приют.

Такой же заученный ответ, как и вопрос.

Задав ещё для порядка несколько совершенно мелких вопросов, Миланэ ровненько сообщила, что ей всё понятно, и Раттана, кажется, достойна того, чтобы служить в этом доме; тем не менее, требуется некоторое время для принятия решения. А посему, пока что — всего хорошего.

— Очень надеюсь ещё раз обрести честь видеть сиятельную Ашаи.

— Всего хорошего, — закрыла Миланэ дверь и немного пожалела, поскольку эта львица-дхаари чем-то понравилась: эмпатия давала «добрый ответ», как говорят. Но никто ж не покупает первое попавшееся на рынке; жизненный опыт учит, что нужно походить, повыбирать, а потом уже принимать решение.

«Однако! Синга пишет сонеты. Я слыхала, что это непросто», — враз перескочила на иные мысли Миланэ.

В эти мгновения дочь Андарии не ведала, что Раттана не уходит из-под её двери, медлит; она, грустно глядя вниз, мотала какую-то нить на палец, потом вздохнула, швырнула её наземь, затем бросила взгляд на дом, и…

Намереваясь допить чай, Миланэ уселась, но тут пришло знание-желание, крайне смутное, но требовательное. Она даже замерла, стараясь прислушаться к душе, понять, что это и почему; оно было аморфным, оно требовало каких-то действий, а каких — Миланэ не могла внять. Поэтому дисциплара поднялась, взмахнув хвостом, стукнула два раза когтями по столу и сказала себе: «Пойду-ка гляну, как дхаарка уходит». Это единственное, что пришло в голову совершить; надо было что-то сделать, вот Миланэ и подошла к окну у входной двери, отдёрнула занавеску и…

Картина простая и пошлая. Перед Раттаной, в шагах десяти от дома, прямо посреди улицы стоял некий львина, ростом раза в полтора выше львицы. Она к нему боком, сложив руки на груди и глядя в землю, уши — прижаты. Лев заросший, с неухоженной гривой окраса светлого дерева, в тёплом, аляповатом сером сюртуке, подпоясанный огромным потёртым ремнём, в типичных легатских кнемидах. В руке играл хлыст. Хлыст маленький, отметила Миланэ, в точь такой, которые пользуют для погонки ослов и прочего небольшого скота. Лев что-то кричал, Раттана — отворачивалась, но он делал шаг в сторону и снова пытался настичь её взгляд. Миланэ слышала, что тот нечто орёт; но расслышать сложно — окна и двери оказались отличными. Миланэ решила немедля открыть окно, но это оказалась не так просто, и пока она возилась с форточкой (хотя много проще было открыть дверь), картина поменялась — теперь лев держал дхаарку за подбородок и тряс.