Снохождение
Шрифт:
Она никогда не желала забирать жизнь ни у кого из львиного рода. Вот ведь в чём дело: нету у Сунгов единой морали для всех. Что для воина — добродетель, для молодой андарианской львицы — порок, даром что Ашаи. Всё просто: андарианка дарит жизнь, не отбирает. Теперь, когда это случилось, она не чувствовалась в огромной пропасти проступка, ибо понимала: поступить так было единственной возможностью для её естества в тот момент; но общая нелепость, быстрота, даже обыденность случившегося угнетали до невозможности; а тем более то, что Миланэ не злого нрава, она никогда не желала чужой крови и страданий за просто так, она верила в то, что львица назначена дарить жизни, а не забирать их. Миланэ раз за разом вспоминала все мгновения, продумывала, как обычно бывает, бессмысленные варианты того, как могло всё приключиться. Разлёгшись на кровати, согнув лапу и покачивая ею, она то брала кончик хвоста в ладонь, то отпускала, и он безвольно падал на простыню. Раттана сидела возле неё, совершенно молчаливая, и подавала ей время от времени чаю, того самого, который она пила утром, но свежего.
День только начался, но явно не обещал быть лёгким — внизу постучались.
Раттана оставила кружку прямо на полу и поспешила вниз. Но очень быстро вернулась:
— К сиятельной пожаловала львица. Желает наняться, — с каким-то виноватым видом объявила львица-дхаари.
— О добрый Ваал, я не выдержу ещё одного найма! — застонала Ваалу-Миланэ, так и не вставая.
— Что мне передать?
— Уже есть прислуга — вот что.
Вздохнув, Миланэ подняла чашку с пола и, покачивая её в руке, осмотрелась вокруг, по комнате.
Деваться некуда: сегодняшнее происшествие бросит на неё жуткую тень, как в глазах патрона, так и перед сестринством Марны; стоило обдумывать, как лучше всего поводиться и рассказывать об этом случае, чтобы уберечь крохи репутации. «Невоздержанность — вот что скажут. Не удивлюсь, если патрон расторгнет отношения. “Убила Сунга ради дхаарки” — вот что скажут. И, вполне возможно, этот лев был почтенным главой семейства, у него есть большой род, много детей… “Укрылась за привилегией неприкосновенности” — вот что скажут».
Сняла сирну с пояса, посмотрела на неё. «Сестринство Сидны». Откинула прочь, кинжал проехался по кровати, остановившись на грани: конец ножен висел над пропастью пола, но рукоятка ещё держалась на кровати.
«Надо раскинуть Карру. Несомненно».
Внизу был какой-то шум, даже перебранка. Миланэ притихла, насторожилась. Потом услышала шаги по лестнице.
— Сиятельная, эта львица требует внимания, — первой вбежала служанка с растерянным видом. — Она требует благородную лично.
— Однако, — только и ответила Миланэ, как тут на пороге предстала сама просительница: высокая, возраста силы — под сорок, внешности видной и презентабельной — узкий, тонкий нос, длинный хвост, небольшие, чуть прижатые уши, длинный и приподнятый в конце разрез глаз; окрас шерсти и черты говорили об истинно сунгском происхождении, по всему — Сунгкомнааса. Дочь Сидны даже заподозрила, что Раттана ошиблась, и это вовсе не кандидатка на прислугу, а некто иная.
— Меня зовут Наамрая-Сали, я прибыла к преподобной.
«Точно Сунгкомнааса».
— Ваалу-Миланэ-Белсарра. Чем могу служить? — очень просто молвила дисциплара, продолжая возлегать на кровати, теребя кончик хвоста.
— Это я с радостью могу служить преподобной, — встала Наамрая перед нею на одно колено, отчего Миланэ почувствовала себя очень неудобно, но делать с этим ничего не хотелось. — К безупречной Ашаи я отправлена сиром Хаши из рода Занирасси, который ранее, насколько мне известно, представлял сей дом для сиятельной, — чётко и уверенно чеканила она каждое слово. — Он направил меня в услужение; пришла я сама, поскольку, насколько известно, преподобной требуется — пока что — прислуга в одну душу. Вот моё рекомендательное письмо от сира Хаши, а вот ещё одно — от старшей сестры Ваалу-Ирмайны, у которой я имела честь служить пять лет. Я служу в домах сестринства Ашаи-Китрах вот уже двадцать лет, и знаю все тонкости подобной службы.
Признаться, Миланэ опешила от такого послужного списка. Бессознательно она взяла письмо, но разворачивать не стала. Взглянула на Ратанну — та стояла у дверей, держа сложенные руки перед собой и глядя в пол.
— Вот в чём дело. Сожалею, что столь добрая Сунга зря потратила ценное время, но у меня уже есть служанка, — скрестила руки Миланэ.
— Но… насколько я знаю, безупречная лишь вчера прибыла в Марну. Неужели Ваалу-Миланэ столь быстро определилась? — встала просительница с колен.
— Вижу, львица хорошо осведомлена о моих делах.
— Но ведь я… у меня большой опыт… — Наамрая выглядела настолько растерянной, что дочь Сидны удивилась. — Я не требую отдельной комнаты, поскольку местная, могу покидать дом на любое время, если сиятельная прикажет. Тем более, сестринство Марны подтвердит мою преданность.
Взяв свою сирну обратно, Миланэ поднялась и встала перед нею:
— Мне лестно слышать, что у львицы столь много достоинств. Да хранит Наамраю Ваал. Теперь посмею просить львицу покинуть меня: мне нездоровится.
— Эм… Спасибо. Я смогу обратиться, если появятся вакансии?
— Несомненно.
— Благодарю сиятельную за приём. Храню надежду на встречу.
— Красивого дня.
Снова усевшись за столом на кухне, Миланэ призадумалась. События дня наползали друга на друга; она уже чувствовала огромную усталость, но никак не могла увязать всё друг с другом. Хотелось ответов. Хоть каких-нибудь, что могли бы хоть немного прояснить вещи, внести ясность в туман судеб. А когда Ашаи желает подобных ответов — она обращается к мантике.
Миланэ долго искала в своих вещах колоду Карры, и даже было испугалась, что потеряла её, а это — очень дурной знак. Но вскоре нашла на дне походной сумки, той самой, с которой некогда отправилась на Восток. Испытав огромное облегчение, Миланэ, тем не менее, никак не могла внять, почему Карра оказалась именно там. Опытная мантисса, она ничуть не смущалась чужих глаз, как обычно бывает с начинающими, потому просто воссела в столовой, храня ровную осанку, и начала раскидывать знаки для начала, не обращая внимания на Раттану, которая уже осмотрела малейшие уголки столовой и кухни, изучая наличие всякого добра и собрав изрядную кучу хлама, оставшегося после прежних хозяев в разных закутках.
Непонятного было много, как всегда в жизни, но Миланэ как-то даже не знала, что именно спросить.
«Пожалуй, спрошу о том, кого убила».
Хотя нет. Это стоит сделать по-настоящему.
«По-настоящему», — для себя усмехнулась Миланэ. — «Сколь порочные слова для этого мира».
— Раттана, пойди на улицу и разузнай, кем был тот лев.
— Да, госпожа.
— И дотронься, пожалуйста. Сдвинь колоду, — протянула Миланэ ей ладонь со знаками Карры.
— Вот так? — Раттана очень осторожно, даже с неким страхом, когтем подвинула колоду.