Снохождение

mso

Закрыла глаза, сжав переносицу. Безвыходность, абсурдность, безжалостность начали укрывать её, словно тёмная пелена. Это что, всё всерьёз?

Амону надо написать письмо. Она обязательно напишет.

Поняв, что в четырёх стенах можно сойти с ума, Миланэ очень хорошо приоделась и вышла на мир: на других посмотреть, себя показать. Сегодня можно делать что угодно, ведь завтра начинается само Приятие. Она сходила и покушала в общей столовой Сиднамая, где провела занятную беседу в дисципларами на два-три года помладше: о высоких ценах на всё подряд в Тобриане; о симпатичных воинах-стражах у главного входа, что сменили предыдущих; о практике в больнице Сидны. Как водится, дисциплары осторожно начали расспрашивать Миланэ о подготовке к Приятию и ощущениях, и та начала совершенно бессовестно врать: она чувствует небывалый подъём; наставницы крайне предупредительны, и уже сообщили некоторые подробности, которые — все понимают — она раскрыть не может; у неё множество планов после Приятия; а игнимару, она чувствует, сможет зажечь так легко и быстро, как никогда, ибо у неё теперь чуть не постоянно ощущение, что пламя Ваала вот-вот загорится на ладонях, и так целый день, так что если кто волнуется о своей игнимаре — то не стоит.

— Мне даже не верится, что скоро и я встречусь с Ваалом на Приятии, — восторженно закатывала глаза маленькая, улыбчивая дисциплара.

— Время летит быстро, сестрицы, — вздохнула другая.

К Миланэ прилепилась улыбка; она так и сидела с этой маской всё время.

— Летит быстро, — вторила она. — Простите меня, должна удалиться, — встала, утёршись салфеткой. — Мне было с вами приятно. Да хранит вас Ваал.

Потом она присоединилась к группе учениц, что слушали наставницу Ваалу-Даэльси, что бессменно сиживала в саду; дисциплары были совсем ещё юными, год-два после Совершеннолетия; слушали они довольно занятный рассказ о водных источниках, воде и природе вообще, причём Даэльси заблаговременно принесла с собой маленькую доску, на которой рисовала то, что считала нужным, а также много всяких сосудов различной ёмкости. Рассказ был далеко не отвлечённым, а имел весьма большую важность: умение определять качество и свойства воды для Ашаи всегда нужно и полезно, как в походах, так в повседневной жизни и фармации. Даэльси показывала известный всем опытным ученицам метод очищения воды через особый мох, а потом пустилась в рассказы о природе.

Погода была ласковой. Милани уселась позади всех; у неё не оказалось куска ткани, который дисциплары приносят с собой, чтобы сидеть на открытом воздухе, слушая наставниц, но можно и так.

Даэльси не обращала внимания на Миланэ, словно её здесь не было; но это не угнетало, наоборот — делалось легче.

«Счастливые… У каждого своя судьба, каждый печется о своём… И никто никогда не узнает ужасной правды, не узнает о смелом жесте духа, и все будут говорить: вот, Ваал её не принял, не принял в третьем испытании. Хотя на самом деле это был лишь яд, а больше ничего. Сколько нас было таких?.. В прошлом году на Приятии погибла одна дисциплара — это немного. Интересно, она тоже сносила какой-то позор или просто случилось обычное отравление сомой?»

Сома — сумасбродная смесь, которую в обычной жизни никто употреблять не станет. Немудрено, что некоторые из молодых львиц-Ашаи не выдерживают такого испытания.

«Какая дурацкая традиция», — подумала Миланэ.

— Крапивник поёт, что твой приход очень кстати, — сказала ей Даэльси, подсев поближе.

Только теперь Миланэ заметила, что ученицы разошлись.

— Неужели? — слабо улыбнулась дочь Андарии. — Эм… наставница Даэльси…я могу быть с львицей откровенной?

Та ответила не сразу, а немного подумала, посмотрев вверх и в сторону.

— Угум, — кивнула.

— Наставница, а птицы поют о смерти?

— Поют.

— А они что-то поют о моей смерти? Наставница может спросить… у кукушки, например?

— Плохие мысли перед Приятием? — благостно улыбнулась Даэльси, сверкнув добрыми, отрешёнными глазами. — Кукушки сейчас не поют. Я знаю, что ты — мастерица Карры. Почему сама не посмотришь?

— Принято считать, что такие вещи — для самой себя — трудно взять на мантику.

Даэльси смотрела на неё, а потом хлопнула в ладоши, покачав головой, не теряя веселости.

— Ой, глупости тебе в мыслях, Милани. Не волнуйся, — дотронулась к её груди. — Слушай сюда: ты встанешь на колени, выпьешь сому, тебя сёстры Круга сразу уложат и будут с тобой вести беседу, пока не уплывёшь. Можешь чуть-чуть схитрить: когда будешь пить из чаши, пролей по подбородку; наказывать никто не станет — спишут на волнение.

Она пригладила её по щеке.

— Чему быть, того не миновать. Всё будет хорошо.

Вдруг Миланэ взяла её ладони и крепко сжала:

— Наставница Даэльси… Наставница Даэльси… — повторяла она, совершенно не понимая, что сказать, как продолжить. Должны найти какие-то слова, должны!

— Но-но, милая, всё будет хорошо. Так бывает перед Приятием, это волнительно. Но-но… — Даэльси обняла дисциплару.

Она отпрянула, не в силах совладать с тем, что плачет. Тогда Даэльси приложила ладони к её глазам, словно укрывая от стыда.

— Давай о чём-нибудь поговорим, — предложила она.

— О чём? — спросила Миланэ, не видя мир.

— Ты ещё хранишь тот северный амулет?

— Да. Мне его дал один лев, мы обменялись памятью. Такие вещи нельзя бросать, даже если они кому-то не нравятся.

— Ничего нельзя бросать лишь потому, что это кому-то не нравится.

— Верно. Но за всё можно поплатиться. Тот, кому что-то не нравится, может оказаться сильнее… и накажет за то, что ты делаешь.

— Поэтому Ашаи-Китрах должна быть сильной, — Даэльси утирала слёзы Миланэ.

— Но есть предел любой силе; есть вещи, с которыми невозможно совладать. И тогда остаёшься перед выбором: пасть в схватке или уйти с поджатым хвостом.

Наставница молчала.

— Но Ашаи-Китрах не поджимают хвоста.

— Как ты себя ограничиваешь. Почему бы не уйти, гордо взмахнув им?

— Это будет фальшиво.

— Зато ты продолжишь делать то, что хочешь.

— Это будет фальшиво.

Наставница убрала руки, Миланэ сощурилась от света солнца. Миланэ быстро встала.

— Пусть наставница простит. Я пойду… Прощаюсь с наставницей.

— До свидания, Милани, — улыбнулась ей Даэльси.

Потом она долго и упорно искала любимую наставницу Хильзари. Оказалось, она в Гелейсе; и Миланэ пришла как раз вовремя — ей надо было уезжать далеко в Хольц. Заметив одну из любимиц, Хильзари бросила небольшую компанию сестёр и поспешила к ней:

— Ах, как жаль, что не смогу видеть тебя сразу после Приятия.

— Спасибо за всё, наставница Хильзари. Спасибо за всё. Все эти годы львица заботилась обо мне. Помнит ли наставница, как я, испуганная, приехала из Ходниана, вместе с Ваалу-Мрууной? И львица была одной из первых, кого я увидела…

— Это…

— Я старалась быть хорошей ученицей. Я пыталась сделать всё. Пусть мне простится, Хильзари. Я прошу прощения.

— Ты куда?

— Туда…

«Я не боюсь. Страха нет. Смерти нет. Ничего нет», — думала она, разоблачаясь, чтобы взять одеяние для жестов, поз и танцев. — «Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет».