Снохождение

mso

— Лев забрал руку. Лев успокоился. Лев открыл мне дверь.

Те переглянулись.

— Сейчас нельзя, благородная.

— Можно сообразить, что среди ночи амарах по пустякам не тревожат?

Вообще, Леенайни неплохая амарах, по отзывам большинства сестёр и учениц; но именно неплохая, не более того. Но у неё есть несколько сторон, которые не все воспринимают однозначно. Например, Леенайни во многих случаях окружала себя охраной, которая иногда достигала десяти голов. Нет, конечно, по дисципларию с охраной она никогда не ходила — это было бы слишком: оскорблением сестринства и проявлением саахри; это слово древнего языка переводится сложно, примерно оно обозначает «стремление к дурным сторонам светской жизни». Но вот ночью перед её покоями тоже выставлялась охрана, чего не все могли понять. Ходили слухи, что Леенайни по ночам чем-то балуется. Хотя, вообще-то, Ашаи должна баловаться уже невесть чем, чтобы её попрекали.

Один из них молча пошёл справляться, можно ли пустить неожиданную визитёршу, конечно, не у самой Леенайни, а у её служанок — вход в личные комнаты амарах львам строго воспрещён. Усевшись на лаву, Арасси закинула лапу за лапу и начала нервно топать в ожидании. Оставшийся охранник наблюдал за нею. Вдруг хвост неудачно подвернулся, и она наступила на самый его кончик.

— Дрянь, — не стесняясь, выругалась Арасси.

Послышались шаги.

— Благородная может войти.

Леенайни, естественно, было что скрывать, но не сегодня. Этой ночью она просто сладко спала без всяких сновидений, как тут её разбудила служанка-дхаарка, явившись в спальне с подсвечником в руке.

— Безупречная Ваалу-Леенайни, здесь, оказывается, пришли к месту, — сказала она с сильным акцентом и неверными ударениями.

О, сколько упрёков амарах довелось слышать о том, что её служанки — дхаарки. Одна из них так и не могла стройно говорить по-сунгски. Но Леенайни, недоверчивая, ни за что бы их не променяла — так ценила трёх дхаарок за безграничную преданность. А слова служанки просто означали, что «кто-то пришёл».

— О Ваал мой, ну что там ещё?

— Пришли, оказывается.

— Кто?

— Дисциплара из старших лет некая, некая хорошая, я её узнавала раньше, она возле Хетты спит, там, если от Гелейсы к Аумлану слева идти.

Что-что, а Леенайни прекрасно помнила, кто и где в Сиднамае живёт. Видимо, это потому, что она происходила из обычного поселкового рода, а там все прекрасно знают: кто, где и как. И по путанному объяснению служанки, которое для чужого уха звучало набором слов, сразу поняла, о ком речь.

Тем более, что Леенайни ждала её.

— Спасибо, иди. Скажи, чтоб посидела.

Служанка тихо-тихо вышла.

— Пришла таки, — сказала себе Леенайни, поднимаясь, — тянула-тянула. Но не выдержала. Да никто ещё не выдержал. Хух… И средь ночи. Да чтобы вас всех. Спать так некогда будет.

Леенайни просто накинула на плечи меховой халат, небрежно посмотрелась в зеркало, хоть там особо не разглядеть, и пошла к приёмную покою. Следовало выглядеть заспанной-злой — так Миланэ должна окончательно понять ничтожность своего положения и будет согласна на всё ради своей благодетельницы.

«Итак, добро пожаловать к Тайнодействующим, дорогая Миланэ», — подумала Леенайни, открыв дверь в приёмную. И застыла, увидев совсем иную дисциплару.

Арасси, обняв книгу обоими руками, подошла к амарах, пала на колени:

— Моя амарах должна простить за столь позднее вторжение. Но умоляю мою амарах не допустить гибели славной Ашаи — Ваалу-Миланэ.

Она наперёд определила, что и как будет говорить; каждое слово было взвешено и выверено.

— Что-что?

— Ваалу-Миланэ свершила преступление, а потому ей присуждено безупречное Приятие. Не вменяется пусть ей в вину, что я знаю — ей пришлось рассказать: я настаивала, я заставила!

— Напомни своё имя, — качая головой, сказала Леенайни, пытаясь понять.

— Ваалу-Арасси, Сидны дисциплара. Я живу с ней в одном доме. Миланэ — славная, хорошая, верная Ашаи-Китрах; моя амарах, я знаю, что решение уже принято, но пусть у неё будет шанс! Она решила стать дисципларой без упрёка и смыть кровью свой позор — так пусть станет доброй Ашаи! Она кается, она готова покаяться в своих преступлениях! Вот, прошу, моя великая амарах, — Арасси, стоя на коленях, протянула ей книгу в чёрной ткани.

— Не суй мне никаких подношений! Встань!

— Это не поднош…

— Разве ты не знаешь, что такие вещи должны сохраняться в тайне! Надо уважать решение Миланэ! Она решила очистить свою честь перед Ваалом, сестринством и Сунгами! Кто ты такова, чтобы решать за неё? Если позор становится всеобщим достоянием, то в безупречном Приятии ей могут отказать! Ты об этом задумывалась?

Арасси сложила ладони в жесте мольбы:

— Моя амарах, Ваалу-Миланэ будет вернейше служить Сунгам и сестринству, — стройная речь начала сыпаться, хлынули чувства. — Пусть меня, меня, меня накажут за это разглашение — не её! Я умоляю, я прошу пощадить её. Я люблю её. Я… готова на всё. Вот, — Арасси сделала ещё одну попытку отдать амарах «Снохождение», но уже послабее; но Леенайни не смотрела на неё, потому даже не заметила. — Она достойна быть живой Ашаи, а не мёртвой дисципларой.

Вздохнув, Леенайни подошла к картине на стене, напротив которой стояла Арасси. Большая картина, в половину львиного роста, классический сюжет, входящий в «Предания»: некая Ашаи-Китрах, неизменно высокая, стройная и красивая, уже не юная, лет так тридцати, в полном облачении, в патрицианском доме, стоит рядом со служанкой, которая предлагает ей отведать изысканные блюда на подносе. Сюжет светским головам казался простым и незатейливым, но по множеству деталей можно определить, что именно задумывал изобразить художник. По кнемидам-сандалиям, одеянию и сирне можно определить, что это — боевая Ашаи, сопровождающая легион в походе, а происхождение у неё весьма простое. По убранству дома можно было сразу определить, что это — обиталище знатного восточного правителя, точнее, было его обиталищем, а Сунги-завоеватели облюбовали его и превратили в походное жильё для знатных дренгиров Легаты. И служанка-дхаарка (это именно она) предлагает Ашаи покушать, пока никто не видит, по одной простой причине: сёстрам, согласно этикету, нельзя много есть за столом на знатном приёме.

— Ты что думаешь, я не опечалилась, узнав об этой истории? Я долго раздумывала… Маялась! Но устои сестринства должны быть нерушимы.

Леенайни потёрла глаза, оскалившись, цокнула языком и поглядела Арасси в глаза.

— Но, раз такое дело… — взялась она за подбородок в раздумье. — Мне следует тебя немедленно прогнать. Но вы все для меня как дочери! Ваал мой… Что вы делаете со мной! Ты можешь поручиться за неё своей судьбой, Арасси?

— Да, моя великая амарах, безусловно да, — преклонилась Арасси, впившись клыками и когтями в этот шанс.