Снохождение

mso

— Насчёт этого посложнее. Но тоже решится на протяжении нескольких дней.

— Фрея… пожалуйста… пусть Вестающие помогут освободить его… Я всё сделаю.

— В любом случае сначала надо решить проблему с обвинениями в твой адрес. Езжай с нашим львом и делай всё, что он говорит. Спасибо за общение, больше не смею задерживать.

— А где меня ждут?

— Выходи, он сам тебя найдёт, не беспокойся.

— Удачного дня, Фрея.

— И тебе, Миланэ, — то ли вежливо, то ли холодно улыбнулась Вестающая.

Нет, Вестающая не обманула. Как только Миланэ вышла из её дома, вежливо прощаясь с крайне предупредительными слугами, то встретил тёмный львина с совершенно непроницаемым ликом. Вид у него был такой, словно весь мир ему равнодушен, и что бы ни произошло — это его не волнует и волновать не будет. Прибыл он на большом и старом фирране, на котором, естественно, невозможно было перевезти все вещи Миланэ. Пришлось нанять извозчего, который согласился сам доставить вещи в дом; она опасалась за них, ибо там имелось немало ценного, но иного выхода не нашлось.

За всё это время лев даже не представился и сказал несколько слов:

— Я займусь львицей.

Потом:

— Коляску надо.

Потом:

— Приехали.

Миланэ снова возвратилась в форт Фес, но уже в ином качестве. В каком именно — она пока представляла очень слабо и просто выжидала. Молча они миновали главные врата форта, где их никак не потревожили. Далее лев вошёл через маленькую, невзрачную дверь внутрь и очень уверенно шёл по затейливым коридорам и коридорчикам. Чувствовалось, что он здесь — словно дома и знает каждый закоулок.

Остановился перед какой-то дверью, жестом попросил подождать, вышел с большой папкой, в которой носят бумажные листы.

— Я могу увидеть Амона? — не вытерпела Миланэ.

Спросила она как можно мягче и ласковее.

— Так львица хочет на допрос? — нахмурился лев.

Дочь Сидны не знала, что ответить.

— Я хочу его увидеть, — повторилась.

Лев потёр лоб, потом виски, сильно и быстро. Казалось, он хочет ответить что-то насмешливое или неприличное, но вынужден сдерживаться и выполнять все прихоти этой самки.

— Ладно, так даже лучше.

Зашел в соседнюю дверь. Миланэ навострила уши и услыхала:

— Поднимите этого… да, этого… допрос… не, лучше напиши — очная ставка… ага… Не, не, это не правдовидица. А? Что? Должна придти? Ага.

Дверь размашисто отворилась. Лев деловито вышел, хмуро сказал:

— Пошли.

Они снова запетляли по лабиринту коридоров. Миланэ встречались самые разные львы: от стражей до каких-то непонятных, оборванных личностей. Кого-то провели в кандалах. Мимо прошла какая-то сестра-Ашаи с бесконечно усталым видом, даже не обратив на неё внимание. Низкие камнесводы.

Место оказалось весьма гнетущим.

— Огненная пусть ждёт тут, — указал он, когда они зашли в небольше помещение, шагов десять на десять, и покинул её.

Миланэ вспомнила тот самый сон, где снились низкие потолки. Тут такие же. Маленькое цокольное окошечко давало жалкий, пыльный свет. Дверь напротив совершенно черна от непонятной копоти.

В углу стоял пенёк, правивший за стул. Миланэ не стала на него садиться. Походив вокруг, она вдруг взяла и поставила на него лапу, впившись когтями в дерево. Потом стала рассматривать её, словно большую интересность, поворачивая так и эдак; раскрой на подоле свиры обнажил многое выше колена.

«Как устала… Вот сейчас приду домой — если приду, конечно — укажу Раттане нагреть воды, помоюсь и сразу спать…»

— Оооо! У львицы такие лапы! — жадно сказал вошедший толстяк, довольно улыбаясь. Миланэ подняла взор и опустила лапу. — Это был комплимент, комплимент! — поставил он руки на пояс. — Вооот…

Он будто бы ждал некоего ответа от дочери Сидны, но ей меньше всего желалось заводить разговор с лохматыми, серыми толстяками при коротком мече.

— Эх, где мои молодые годы, — сказал он ни к чему, играя связкой ключей.

Миланэ посмотрела в сторону окна. Вообще, ей редко досаждали похотливые взоры, но не потому, что их было мало, а потому, что она принимала это как должное, понимая, что такова участь самки, и с этим надо смириться, как с лунными днями, мукой деторождения, постоянным уходом за когтями и тщательным уничтожением малейших следов усов на мордашке; а в некоторые мгновения ей вполне нравилось такое внимание. Но этот самец был столь бестолковый и отталкивающий одновременно, что хотелось взять да напялить ему на голову ведро, стоящее в углу, пристукнуть по нему, а потом уйти куда глаза глядят.

Не добившись от неё никакого ответа, лев почесал нос и заворчал:

— Сиятельная на меня в обиде, что ли?

— Нет, вовсе нет, добрый Сунг, — вежливо ответила она. — Льву не о чем беспокоиться.

— Гм… — приободрился он, зачем-то хлопнул в ладоши и пошёл к чёрной двери. — Ладно, идём.

За нею было почти такое же помещение, только более светлое и душное. Посередине — длинный стол, у его правого края — страж, который вмиг одёрнулся, заметив Миланэ вместе со львом.

А тот оцепенел, будто охотник, завидевший добычу.

И Миланэ — тоже. Она увидела Амона.

Её хороший Амон сидел на противоположной стороне стола, понурив голову, отчего пряди гривы разметались по столешнице и скрыли его; под переносицу он подставил два крепко сжатых кулака. Отрешившись от мира, Миланэ глядела лишь на него; он не шевельнулся, ещё не зная, кто к нему пришёл.

— Как он так быстро здесь оказался? — с глубочайшим подозрением спросил лев, пришедший с Миланэ.

— Он уже долго здесь сидит, мой дренгир, — ответил страж-одногодок, встав.